Конвей заметил, что женщины и дети стоят от мужчин отдельно.
Все молчали и ждали. Было что-то неспокойное в этой тишине. Затем в отдалении какая-то старуха испустила громкий жалобный крик, другая подхватила его, за ней третья — пока мрачные стоны не зазвучали эхом в каждой извилистой улочке, как будто сам город рыдал от боли.
Мужчины начали сбиваться в кучу. Сначала понемногу — то один подходил, то второй, как первые камешки, предвещающие лавину. У Конвея заколотилось сердце, он почувствовал горечь во рту.
Эсмонд крикнул старику:
— Скажи им, что не надо нас бояться! Скажи им, что мы друзья!
Кра посмотрел на него и улыбнулся. Взгляд его перешел на Конвея, и он опять улыбнулся.
— Я им скажу, — обещал он.
— Помни, — свирепо предупредил Конвей. — Помни о большом корабле и его пушках.
— Я помню, — кивнул Кра.
Он заговорил с народом, громко выкрикивая слова, мужчины неохотно разошлись и поставили рукоятки копий на землю. Женщины неумолчно продолжали выть.
Конвей мысленно выругал своего отца за то, что тот не упомянул ни о чем таком в своих записях.
Совершенно неожиданно из выгнутого горбом переулка показался мальчик-пастух, гоня перед собой шумное, топочущее стадо. Странные, поросшие белым мехом животные теснились на узком пространстве, пронзительно крича и наполняя воздух резким и одновременно приятным запахом. Этот-то острый запах и оказался спусковым крючком, заставившим мозг Конвея включить скрытую кнопку, и он вдруг понял, что уже видел эти улицы прежде, знал эти звуки и запахи, слышал эту резкую, отрывистую речь. Золотое кружение звезд над головой пронзило его чем-то мучительно знакомым.
Конвей снова погрузился в зыбкую полосу между явью и сном. На сей раз это было гораздо хуже, чем всегда. Ему захотелось упасть и вцепиться во что-нибудь, пока его сознание снова не прояснится, но он упорно продолжал шагать за стариком, делая вид, что ничего на Искаре его не пугает.
Но он боялся — безумно боялся из-за того, что сны вдруг начали становиться реальностью.
Капли пота струились по его лицу — и замерзали. Он до боли вжал ногти себе в ладони, вспоминая всю свою жизнь от самых ранних лет вплоть до того времени, когда отец снова и снова рассказывал об Искаре, охваченный всепоглощающей мыслью о тех сокровищах, которые он там нашел и затем потерял. Потом, когда сын стал старше и начал кое-что понимать, отец так много уже не говорил об Искаре. Но семя было брошено. Годы формирования, как их называют психологи: то, что человек помнил и снова забыл, вернется когда-нибудь, чтобы преследовать его позже.
Проходя через этот странный город, Конвей чувствовал себя преследуемым. А старый Кра исподволь наблюдал за ним и улыбался, и улыбка не сходила с его лица.
Женщины кричали и выли, как волчицы на темное небо.
Глава 4. «ПОДИ СПРОСИ У НЕЕ…»
Конвею показалось, что миновали столетия, пока они шли по городу. Наконец Кра остановился перед каким-то дверным проемом и отодвинул занавеску из шкур, которая его прикрывала.
— Входите, — сказал он, и земляне прошли по одному. Стража осталась снаружи, за исключением пяти мужчин, которые последовали за стариком.
— Мои сыновья, — объяснил Кра.
Это были покрытые шрамами воины с мускулистыми руками, гораздо старше Конвея. По отношению к Кра они держались почтительно.
Нижний этаж дома служил складом. Замороженные мясные туши и связки похожих на мох засушенных растений громоздились возле одной стены. Возле другой был устроен небольшой загон и стояла колода для рубки мяса. Очевидно, дерево на Искаре было редкостью, потому что загон был каменный, а во всех проемах вместо дверей висели тяжелые занавески.
Кра поднял занавеску, скрывающую вход на лестницу, затем открыл нечто вроде люка, предназначенного охранять от сквозняка и холода, идущего с нижнего этажа. По земным меркам в верхней комнате должен был стоять жуткий холод, но неимоверно толстые стены служили отличной изоляцией и защитой от ветра, а в круглом камине почти без всякого дыма горел мох, поддерживая небольшой огонь. Конвей тут же сильно вспотел — возможно, из-за своего нервного состояния.
У камина сидела девушка, управляясь с вертелом и горшком. Очевидно, она только что вбежала с улицы, потому что в ее серебристых волосах еще не растаял снег, а сандалии были мокрые.
Она не подняла головы, когда вошли мужчины, как будто подобные визиты были для нее делом обыкновенным. Все же Конвей поймал брошенный исподлобья взгляд. В мягком комнатном свете землянину удалось разглядеть точки ее сузившихся зрачков и ясную голубую радужку; несмотря на показное смирение, глаза ее горели возмущением — и были полны одухотворенности. Конвей улыбнулся.
Она выдержала взгляд землянина смело, со странной напряженностью, словно бы проникая в скрытые глубины его существа — к самому сердцу, к душе, к сокровенным мыслям, и все это жадно, в один момент. Затем заговорил старик, и ее полностью поглотили заботы о приготовлении пищи.
— Сядьте, — предложил Кра, и земляне уселись на вороха мехов, набросанные поверх подушек из мха.
Пятеро высоченных сыновей тоже сели, но Кра остался стоять.
— Значит, вы ничего про Конну не знаете, — сказал он, и сын Конны успокаивающе ответил:
— Нет.
— Как же тогда вы попали на Искар?
Конвей передернул плечами:
— А как Конна сюда попал? Люди с Земли летают везде.
Бессознательно он перенимал высокопарную манеру Кра говорить. Он склонился вперед, улыбаясь:
— Мои слова были резкими, когда я стоял за вашими воротами. Пусть будут они забыты, ибо это только слова гнева. Забудь и этого Конну. Он к нам не имеет никакого отношения.
— А-а, — мягко произнес старик. — «Забыть». Это слово, которого я не знаю. Гнев — да, и месть тоже. Но не «забыть».
Повернувшись к Роэну и Эсмонду, он заговорил с ними, вежливо отвечая, когда те объясняли свои желания. Но полный задумчивости взгляд его холодно-голубых глаз ни на секунду не сходил с лица Конвея. Нервы землянина были напряжены до предела, беспокойство его росло и росло.
Он готов был поклясться, что Кра понял, кто он такой и зачем прибыл на Искар.
Разум подсказывал ему, что это странно. Много лет прошло с тех пор, как Кра видел его отца, да и внешне они несхожи. Казалось невероятным, чтобы он сохранил какие-то манеры отца. И все же он ни в чем не мог быть уверен, и неопределенность терзала его. Тяжело было выносить горький взгляд старика.
Пятеро сыновей сидели молча и неподвижно. Конвей был убежден, что они понимают весь разговор, а после вспомнил слова старика о том, что они жили с Конной как братья. Сыновья сидели и терпеливо ждали; складывалось впечатление, будто ожидание их длится уже так долго, что чуть больше они прождут или чуть меньше — не имеет для них значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Все молчали и ждали. Было что-то неспокойное в этой тишине. Затем в отдалении какая-то старуха испустила громкий жалобный крик, другая подхватила его, за ней третья — пока мрачные стоны не зазвучали эхом в каждой извилистой улочке, как будто сам город рыдал от боли.
Мужчины начали сбиваться в кучу. Сначала понемногу — то один подходил, то второй, как первые камешки, предвещающие лавину. У Конвея заколотилось сердце, он почувствовал горечь во рту.
Эсмонд крикнул старику:
— Скажи им, что не надо нас бояться! Скажи им, что мы друзья!
Кра посмотрел на него и улыбнулся. Взгляд его перешел на Конвея, и он опять улыбнулся.
— Я им скажу, — обещал он.
— Помни, — свирепо предупредил Конвей. — Помни о большом корабле и его пушках.
— Я помню, — кивнул Кра.
Он заговорил с народом, громко выкрикивая слова, мужчины неохотно разошлись и поставили рукоятки копий на землю. Женщины неумолчно продолжали выть.
Конвей мысленно выругал своего отца за то, что тот не упомянул ни о чем таком в своих записях.
Совершенно неожиданно из выгнутого горбом переулка показался мальчик-пастух, гоня перед собой шумное, топочущее стадо. Странные, поросшие белым мехом животные теснились на узком пространстве, пронзительно крича и наполняя воздух резким и одновременно приятным запахом. Этот-то острый запах и оказался спусковым крючком, заставившим мозг Конвея включить скрытую кнопку, и он вдруг понял, что уже видел эти улицы прежде, знал эти звуки и запахи, слышал эту резкую, отрывистую речь. Золотое кружение звезд над головой пронзило его чем-то мучительно знакомым.
Конвей снова погрузился в зыбкую полосу между явью и сном. На сей раз это было гораздо хуже, чем всегда. Ему захотелось упасть и вцепиться во что-нибудь, пока его сознание снова не прояснится, но он упорно продолжал шагать за стариком, делая вид, что ничего на Искаре его не пугает.
Но он боялся — безумно боялся из-за того, что сны вдруг начали становиться реальностью.
Капли пота струились по его лицу — и замерзали. Он до боли вжал ногти себе в ладони, вспоминая всю свою жизнь от самых ранних лет вплоть до того времени, когда отец снова и снова рассказывал об Искаре, охваченный всепоглощающей мыслью о тех сокровищах, которые он там нашел и затем потерял. Потом, когда сын стал старше и начал кое-что понимать, отец так много уже не говорил об Искаре. Но семя было брошено. Годы формирования, как их называют психологи: то, что человек помнил и снова забыл, вернется когда-нибудь, чтобы преследовать его позже.
Проходя через этот странный город, Конвей чувствовал себя преследуемым. А старый Кра исподволь наблюдал за ним и улыбался, и улыбка не сходила с его лица.
Женщины кричали и выли, как волчицы на темное небо.
Глава 4. «ПОДИ СПРОСИ У НЕЕ…»
Конвею показалось, что миновали столетия, пока они шли по городу. Наконец Кра остановился перед каким-то дверным проемом и отодвинул занавеску из шкур, которая его прикрывала.
— Входите, — сказал он, и земляне прошли по одному. Стража осталась снаружи, за исключением пяти мужчин, которые последовали за стариком.
— Мои сыновья, — объяснил Кра.
Это были покрытые шрамами воины с мускулистыми руками, гораздо старше Конвея. По отношению к Кра они держались почтительно.
Нижний этаж дома служил складом. Замороженные мясные туши и связки похожих на мох засушенных растений громоздились возле одной стены. Возле другой был устроен небольшой загон и стояла колода для рубки мяса. Очевидно, дерево на Искаре было редкостью, потому что загон был каменный, а во всех проемах вместо дверей висели тяжелые занавески.
Кра поднял занавеску, скрывающую вход на лестницу, затем открыл нечто вроде люка, предназначенного охранять от сквозняка и холода, идущего с нижнего этажа. По земным меркам в верхней комнате должен был стоять жуткий холод, но неимоверно толстые стены служили отличной изоляцией и защитой от ветра, а в круглом камине почти без всякого дыма горел мох, поддерживая небольшой огонь. Конвей тут же сильно вспотел — возможно, из-за своего нервного состояния.
У камина сидела девушка, управляясь с вертелом и горшком. Очевидно, она только что вбежала с улицы, потому что в ее серебристых волосах еще не растаял снег, а сандалии были мокрые.
Она не подняла головы, когда вошли мужчины, как будто подобные визиты были для нее делом обыкновенным. Все же Конвей поймал брошенный исподлобья взгляд. В мягком комнатном свете землянину удалось разглядеть точки ее сузившихся зрачков и ясную голубую радужку; несмотря на показное смирение, глаза ее горели возмущением — и были полны одухотворенности. Конвей улыбнулся.
Она выдержала взгляд землянина смело, со странной напряженностью, словно бы проникая в скрытые глубины его существа — к самому сердцу, к душе, к сокровенным мыслям, и все это жадно, в один момент. Затем заговорил старик, и ее полностью поглотили заботы о приготовлении пищи.
— Сядьте, — предложил Кра, и земляне уселись на вороха мехов, набросанные поверх подушек из мха.
Пятеро высоченных сыновей тоже сели, но Кра остался стоять.
— Значит, вы ничего про Конну не знаете, — сказал он, и сын Конны успокаивающе ответил:
— Нет.
— Как же тогда вы попали на Искар?
Конвей передернул плечами:
— А как Конна сюда попал? Люди с Земли летают везде.
Бессознательно он перенимал высокопарную манеру Кра говорить. Он склонился вперед, улыбаясь:
— Мои слова были резкими, когда я стоял за вашими воротами. Пусть будут они забыты, ибо это только слова гнева. Забудь и этого Конну. Он к нам не имеет никакого отношения.
— А-а, — мягко произнес старик. — «Забыть». Это слово, которого я не знаю. Гнев — да, и месть тоже. Но не «забыть».
Повернувшись к Роэну и Эсмонду, он заговорил с ними, вежливо отвечая, когда те объясняли свои желания. Но полный задумчивости взгляд его холодно-голубых глаз ни на секунду не сходил с лица Конвея. Нервы землянина были напряжены до предела, беспокойство его росло и росло.
Он готов был поклясться, что Кра понял, кто он такой и зачем прибыл на Искар.
Разум подсказывал ему, что это странно. Много лет прошло с тех пор, как Кра видел его отца, да и внешне они несхожи. Казалось невероятным, чтобы он сохранил какие-то манеры отца. И все же он ни в чем не мог быть уверен, и неопределенность терзала его. Тяжело было выносить горький взгляд старика.
Пятеро сыновей сидели молча и неподвижно. Конвей был убежден, что они понимают весь разговор, а после вспомнил слова старика о том, что они жили с Конной как братья. Сыновья сидели и терпеливо ждали; складывалось впечатление, будто ожидание их длится уже так долго, что чуть больше они прождут или чуть меньше — не имеет для них значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11