ты должен читать только те стихи, которые репетировал. Импровизации сегодня неуместны.
Морган знал, что он счастливчик. Он питал тайную (но очень несмелую) надежду на то, что Дикон появится сегодня у Альмаков. Самое большее, на что он рассчитывал, так это на то, что молва о загадочной мисс Каролине Уилбер завтра достигнет его ушей. Ибо Ричард, как и сам Морган, сторонился безмозглой молодежи, собиравшейся у Альмаков. Они всегда находили себе более интересные занятия и более занятные места, Дикон и он, приводившие весь Лондон то в ужас, то в восхищение. И такие друзья.
Сейчас Морган пожирал его взглядом, отмечая изменения, произошедшие в его внешности с тех пор, как он видел его в последний раз. За эти три года он не сильно изменился, — подумал Морган, когда Ричард Уилбертон, герой Пиренеев, вошел в комнату и остановился, поднеся к глазу монокль. Лицо у него выражало лишь скуку и подчеркнутое отсутствие интереса к окружающим.
Высокий и не особенно мускулистый, виконт был утонченно, не по-мужски красив: его светлые локоны переливались, его темные, выразительно изогнутые брови оттеняли удивительно голубые, умные, даже добрые глаза. Ричард потрогал маленькую бриллиантовую заколку галстука, и Морган снова отметил изящество его длинных пальцев с безупречными ногтями. Его руки были созданы для того, чтобы перебирать клавиши фортепиано, держать кисть или перо. Они совсем не походили на руки героя. Морган подумал, что они не походили также и на руки изменника, предателя, убийцы.
— Так это он? — Ферди во все глаз смотрел на виконта, который шел теперь по направлению к ним сквозь густую толпу гостей, приветствуя знакомых и избегая столкновений с танцующими парами. — Это Единорог?
— Герой Пиренеев, — подтвердил Морган сквозь зубы. — Вперед, Ферди, сейчас я представлю тебя одному из наиболее достойных джентльменов Англии.
Ферди, отмечая размеренный шаг и бесстрастный вид Моргана, чувствовал, что тот с трудом держит себя в руках.
Маркиз выглядел сдержанным и чрезвычайно корректным, но он так и излучал угрозу, которую карлик, уже предвкушавший то, что произойдет, мог едва ли не потрогать.
Они были в десяти футах от красавца-виконта, и Ферди готов был поклясться, что воздух вокруг них начал потрескивать.
Оглушительные удары грома, которые могли быть только биением его собственного сердца, заглушали для Ферди музыкантов, что-то пиликавших на своих скрипках, и утомительный шум неумолчной праздной болтовни, переполнявшей душный танцевальный зал.
— Добрый вечер, Ричард. До чего мы дошли, если встречаемся в этих скучных, отупляющих стенах!
Ферди застыл, оставаясь в двух шагах от спины своего господина, как и подобает хорошему пажу, но настолько близко, чтобы все видеть и все слышать. И первое, что он увидел, — это как приятная улыбка на лице Ричарда Уилбертона сменилась выражением страха. Да, страха. Это был взгляд, который карлик хорошо знал, ибо именно такой взгляд был у его отца в тот день, когда Ферди посмел войти в гостиную, где его дорогой папочка принимал небольшую компанию джентльменов, и потребовал, чтобы его представили. Страх, который свидетельствовал — для тех, кто имел глаза, чтобы видеть, — о том, что мир этого человека заколебался и готов был рухнуть.
Чего Ферди не увидел — так это того, что страх перешел в ненависть, как это случилось с его отцом. Страх Ричарда Уилбертона был до неприличия очевидным.
— Морган, — сказал наконец Ричард, протягивая руку. — Как хорошо ты выглядишь. Ведь… прошло немало времени, не так ли?
Ферди затаил дыхание.
— Довольно много, Ричард, — ответил Морган, пожав протянутую руку, но только на миг, словно опасаясь, что, задержи он ее немного дольше, искры, пролетавшие между двумя мужчинами, станут заметны. — Как поживает твой дорогой отец? Надеюсь, хорошо.
— Я расстался с ним совсем недавно; он грыз кость и оглашал воздух ругательствами. Он все такой же, каким ты его видел в последний раз, Морган. Разве что еще более закоснел в своих привычках.
Ферди узнал это выражение: быстрая вспышка отвращения, легкое подрагивание губ, неуверенная, слабая улыбка человека, за глаза высмеивающая отсутствующего. Ричард почитал своего отца еще меньше, чем Ферди любил своего. Из них троих, стоявших вместе на этом маленьком островке среди моря собравшихся у Альмаков гостей, только Морган любил своего отца. Только Морган, чей отец ненавидел сына. Мир снова вышел из равновесия.
— Как хорошо, что ты вернулся в Лондон. Видишь… хм… удалось ли тебе повидаться с нашими старыми товарищами по оружию, Морган?
— Почти ни с кем, Дикон, — ответил Морган с едва заметной ленивой усмешкой, от которой по спине Ферди поползли мурашки. — Как ты, должно быть, помнишь, очень немногие из нашей небольшой группы еще оставались в живых, когда ты видел их в последний раз. Чертова дюжина, я полагаю. Кроме меня, только Берт еще коптит небо; сказать по правде, он в данный момент не в лучшей форме. Ты не был на похоронах Джереми, хотя я понимаю, как ты был занят здесь, в Лондоне: тебе, как герою, приходилось принимать поздравления и знаки внимания. Празднества, балы, речи…
— Морган… послушай, я знаю, как это тяжело для тебя… Мне тоже было тяжело. Я хотел приехать, но…
— Понюхаешь табачку? — прервал его Морган, протягивая украшенную эмалью табакерку. — Это за большие деньги готовит специально для меня один торговец с Пиккадилли.
Виконт покачал головой, то ли отклоняя предложение, то ли пытаясь разрядить обстановку.
— Ты прав, старый друг. Мне не следует говорить на эту тему. Что было, то было, прошлого не изменишь, не так ли? Какое-то время я думал, даже надеялся, что ты разыщешь меня, разоблачишь, вызовешь на поединок. Но ты ничего этого не сделал. Ты хранил молчание. Почему, Морган? Почему?
Ферди запрокинул голову и посмотрел на Моргана, тоже желая услышать ответ на этот вопрос.
— Ах, мой бедный Дикон, неужели все эти годы ты жил в постоянном страхе, вздрагивая при каждом звуке и не зная, когда и как я нанесу удар? — спросил Морган, подойдя к виконту, взяв его под руку и начиная прогуливаться с ним по комнате, целенаправленно приближаясь к стулу, на котором сидела Каролина — с неестественно прямой спиной и руками, сложенными на коленях. — Пожалуйста, прими мои извинения. Я должен был догадаться. Может быть, мне следовало черкнуть тебе записку, чтобы рассеять твои страхи. Как, по-твоему, я мог бы это сформулировать? Мой дражайший Дикон, не бойся меня. Я прощаю тебя за то, что ты сделал. Звучит так, словно я возомнил себя Господом Богом; может, я и написал бы тебе такую записку, если бы не знал из первых рук, как мало удовольствия доставляет человеку прощение. — Тут он взглянул на Ферди: — Вперед, Фредерик, не отставай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Морган знал, что он счастливчик. Он питал тайную (но очень несмелую) надежду на то, что Дикон появится сегодня у Альмаков. Самое большее, на что он рассчитывал, так это на то, что молва о загадочной мисс Каролине Уилбер завтра достигнет его ушей. Ибо Ричард, как и сам Морган, сторонился безмозглой молодежи, собиравшейся у Альмаков. Они всегда находили себе более интересные занятия и более занятные места, Дикон и он, приводившие весь Лондон то в ужас, то в восхищение. И такие друзья.
Сейчас Морган пожирал его взглядом, отмечая изменения, произошедшие в его внешности с тех пор, как он видел его в последний раз. За эти три года он не сильно изменился, — подумал Морган, когда Ричард Уилбертон, герой Пиренеев, вошел в комнату и остановился, поднеся к глазу монокль. Лицо у него выражало лишь скуку и подчеркнутое отсутствие интереса к окружающим.
Высокий и не особенно мускулистый, виконт был утонченно, не по-мужски красив: его светлые локоны переливались, его темные, выразительно изогнутые брови оттеняли удивительно голубые, умные, даже добрые глаза. Ричард потрогал маленькую бриллиантовую заколку галстука, и Морган снова отметил изящество его длинных пальцев с безупречными ногтями. Его руки были созданы для того, чтобы перебирать клавиши фортепиано, держать кисть или перо. Они совсем не походили на руки героя. Морган подумал, что они не походили также и на руки изменника, предателя, убийцы.
— Так это он? — Ферди во все глаз смотрел на виконта, который шел теперь по направлению к ним сквозь густую толпу гостей, приветствуя знакомых и избегая столкновений с танцующими парами. — Это Единорог?
— Герой Пиренеев, — подтвердил Морган сквозь зубы. — Вперед, Ферди, сейчас я представлю тебя одному из наиболее достойных джентльменов Англии.
Ферди, отмечая размеренный шаг и бесстрастный вид Моргана, чувствовал, что тот с трудом держит себя в руках.
Маркиз выглядел сдержанным и чрезвычайно корректным, но он так и излучал угрозу, которую карлик, уже предвкушавший то, что произойдет, мог едва ли не потрогать.
Они были в десяти футах от красавца-виконта, и Ферди готов был поклясться, что воздух вокруг них начал потрескивать.
Оглушительные удары грома, которые могли быть только биением его собственного сердца, заглушали для Ферди музыкантов, что-то пиликавших на своих скрипках, и утомительный шум неумолчной праздной болтовни, переполнявшей душный танцевальный зал.
— Добрый вечер, Ричард. До чего мы дошли, если встречаемся в этих скучных, отупляющих стенах!
Ферди застыл, оставаясь в двух шагах от спины своего господина, как и подобает хорошему пажу, но настолько близко, чтобы все видеть и все слышать. И первое, что он увидел, — это как приятная улыбка на лице Ричарда Уилбертона сменилась выражением страха. Да, страха. Это был взгляд, который карлик хорошо знал, ибо именно такой взгляд был у его отца в тот день, когда Ферди посмел войти в гостиную, где его дорогой папочка принимал небольшую компанию джентльменов, и потребовал, чтобы его представили. Страх, который свидетельствовал — для тех, кто имел глаза, чтобы видеть, — о том, что мир этого человека заколебался и готов был рухнуть.
Чего Ферди не увидел — так это того, что страх перешел в ненависть, как это случилось с его отцом. Страх Ричарда Уилбертона был до неприличия очевидным.
— Морган, — сказал наконец Ричард, протягивая руку. — Как хорошо ты выглядишь. Ведь… прошло немало времени, не так ли?
Ферди затаил дыхание.
— Довольно много, Ричард, — ответил Морган, пожав протянутую руку, но только на миг, словно опасаясь, что, задержи он ее немного дольше, искры, пролетавшие между двумя мужчинами, станут заметны. — Как поживает твой дорогой отец? Надеюсь, хорошо.
— Я расстался с ним совсем недавно; он грыз кость и оглашал воздух ругательствами. Он все такой же, каким ты его видел в последний раз, Морган. Разве что еще более закоснел в своих привычках.
Ферди узнал это выражение: быстрая вспышка отвращения, легкое подрагивание губ, неуверенная, слабая улыбка человека, за глаза высмеивающая отсутствующего. Ричард почитал своего отца еще меньше, чем Ферди любил своего. Из них троих, стоявших вместе на этом маленьком островке среди моря собравшихся у Альмаков гостей, только Морган любил своего отца. Только Морган, чей отец ненавидел сына. Мир снова вышел из равновесия.
— Как хорошо, что ты вернулся в Лондон. Видишь… хм… удалось ли тебе повидаться с нашими старыми товарищами по оружию, Морган?
— Почти ни с кем, Дикон, — ответил Морган с едва заметной ленивой усмешкой, от которой по спине Ферди поползли мурашки. — Как ты, должно быть, помнишь, очень немногие из нашей небольшой группы еще оставались в живых, когда ты видел их в последний раз. Чертова дюжина, я полагаю. Кроме меня, только Берт еще коптит небо; сказать по правде, он в данный момент не в лучшей форме. Ты не был на похоронах Джереми, хотя я понимаю, как ты был занят здесь, в Лондоне: тебе, как герою, приходилось принимать поздравления и знаки внимания. Празднества, балы, речи…
— Морган… послушай, я знаю, как это тяжело для тебя… Мне тоже было тяжело. Я хотел приехать, но…
— Понюхаешь табачку? — прервал его Морган, протягивая украшенную эмалью табакерку. — Это за большие деньги готовит специально для меня один торговец с Пиккадилли.
Виконт покачал головой, то ли отклоняя предложение, то ли пытаясь разрядить обстановку.
— Ты прав, старый друг. Мне не следует говорить на эту тему. Что было, то было, прошлого не изменишь, не так ли? Какое-то время я думал, даже надеялся, что ты разыщешь меня, разоблачишь, вызовешь на поединок. Но ты ничего этого не сделал. Ты хранил молчание. Почему, Морган? Почему?
Ферди запрокинул голову и посмотрел на Моргана, тоже желая услышать ответ на этот вопрос.
— Ах, мой бедный Дикон, неужели все эти годы ты жил в постоянном страхе, вздрагивая при каждом звуке и не зная, когда и как я нанесу удар? — спросил Морган, подойдя к виконту, взяв его под руку и начиная прогуливаться с ним по комнате, целенаправленно приближаясь к стулу, на котором сидела Каролина — с неестественно прямой спиной и руками, сложенными на коленях. — Пожалуйста, прими мои извинения. Я должен был догадаться. Может быть, мне следовало черкнуть тебе записку, чтобы рассеять твои страхи. Как, по-твоему, я мог бы это сформулировать? Мой дражайший Дикон, не бойся меня. Я прощаю тебя за то, что ты сделал. Звучит так, словно я возомнил себя Господом Богом; может, я и написал бы тебе такую записку, если бы не знал из первых рук, как мало удовольствия доставляет человеку прощение. — Тут он взглянул на Ферди: — Вперед, Фредерик, не отставай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79