При основании столь сомнительном как можно даже заикаться о мире для этой нации? Неделю назад я видел в газете фотографию, на которой президент с вице-президентом занимаются спортом. Они напоминали брадобреев на воскресной прогулке, рубашки для гольфа прикрывали вяловатые сиськи. Сзади дизельная машинка, чтобы возить их преосвященства от лунки к лунке. В мире, где война от стенки к стенке, океан накрылся масляной пленкой, и погибли почти все киты. Пророки стонут и играют в ладушки-ладушки. М.Л.Кинг умер, увидав Божий Лик, – его глаза познали блаженство. Тупиковый апокалипсизм молодых питается тяжелым роком и амфетаминами. В тридцать с небольшим лет я по-прежнему родом из девятнадцатого века, из сонного, замкнутого мира. Моя судьба – не делать ничего и никогда. Разве только вдохнуть жизнь в пару звериных шкур, сперев их с вешалок для шуб или подобрав на полах гостиных. Собирать их тысячами, складывать в гигантскую гору, пока не наберется достаточно для пристойных похорон. Полить керосином. Поджечь горящей стрелой, разумеется, взять собак, сесть и смотреть на огромный пожар, а если перед этим как следует напиться, то можно раздеться догола и вместе с собаками пуститься в пляс вокруг чудовищного костра, петь и выть до тех пор, пока не оживут сами звери или их души и призраки не поплывут вверх в перьях дыма. Я посыплю себя пеплом, начнется дождь и никогда не прекратится.
Заглянув в свою потертую карту, я наметил маршрут завтрашнего путешествия – как далеко и в каком примерно направлении я пойду, где можно найти воду и поймать несколько рыбок. В один прекрасный день я намеревался обойти по кругу озеро Верхнее. Еще можно пойти прямо на север к полюсу или забрести в пещеру и объявить, что не вылезу, пока на задней стенке не отразится либо пригодная для жизни земля, либо сверкающая оранжевая антитень ее взрыва.
Я подбросил полено в затухающий огонь и пошел к ручью готовиться ко сну. Сперва как следует напиться и помыться остававшимся у меня небольшим обмылком. Я посмеивался над собственной романтичностью и спрашивал себя, когда же наконец мое сознание прорвется сквозь перекошенные формы умственного нарциссизма, которому я предаюсь ежедневно. И испытывал ли я когда-либо чувство более сильное, чем стремление выжить. Да. Добавьте сюда еду, пьянство, еблю и безлюдный лес. С еженедельными визитами прекрасной девы в прозрачной накидке, которая приплывет ко мне на плоту из камыша, связанного человечьими волосами. Она подозрительно напоминает мой мысленный образ Офелии, и мы будем заниматься любовью до тех, естественно, пор, пока из глаз и из каждой поры на теле не выступит кровь. Рассевшись кружком, за нами станут наблюдать разные звери – еноты, опоссумы, койоты, лиса, олень, волки, а также множество разнообразных змей и насекомых. Покончив с любовью, мы искупаемся на рассвете в ручье, она ляжет обратно на свой плот и будет плыть по течению, пока не пропадет из виду. Тогда я налью молоко в огромную золотую чашу, и все перечисленные выше твари станут пить из нее в полной гармонии. Если глупая мышка или гадюка свалится внутрь, лиса осторожно ее достанет. Я просплю три дня и три ночи, а после буду закатывать камень на гору до тех пор, пока она опять не приплывет на плоту.
За неделю отупляющей работы я умудрился скопить сорок долларов. Доехал стопом до Фриско, чтобы забрать вещи и за два дня успеть сказать «пока» неодушевленным присутствующим. День я провел в парке «Золотые ворота», думая, что это конец всему. Скользил сквозь всю эту чужую сумасшедшую флору и фауну, слушал, как шумит вдалеке Тихий океан. На примыкающей к мосту улице мимо меня промчалась дюжина мотоциклистов с надписью «ЧЕРЕПА» на спинах курток. Кожаные куртки без рукавов, на лбах ленточки, за которыми развеваются волосы, – гестапо низшей лиги. Прислушиваясь к тихой музыке, я снова залез в тропики и вышел к залитой солнцем эстраде – там играли концерт Штрауса. Я повальсировал немного на глазах у пожилой пары, они поулыбались мне со скамейки и помахали руками. Я жестом пригласил пожилую даму на танец, она встала, и под аплодисменты ее мужа мы сделали вокруг скамейки несколько медленных кругов. Вообще-то я терпеть не могу вальсы, но сегодня было в самый раз. Потом я сел на траву и, повернувшись, принялся разглядывать ноги симпатичной девушки. Белые леденцовые трусики за девяносто девять центов. О милая, если бы только. Бедра разведены совсем чуть-чуть, веки сомкнуты, восхищенно внимает музыке. Надо было подползти с тявканьем и взгромоздиться сверху. Я пошел в музей Де-Янг и стал смотреть на статую Медичи. Власть – вот что мне нужно. Будь у меня власть, я полетел бы домой самолетом вместо того, чтобы стопить машины. Невелик, правда, шанс, что во времена Ренессанса я был бы принцем, а не сидел бы у Балтийского моря в дымной бревенчатой лачуге. На краю парка я посмотрел на Тихий океан и со вздохом отвесил ему поклон. На той стороне в Азии жили азиатские азиаты. Великие ниспровергатели легко пришли к власти. Далеко внизу по пляжу бежали две девушки. За моей спиной теперь весь континент, подумал я, развернулся и ушел.
В зыбком мире Грин-стрит некому было сказать «пока». «Висячие сады» пусты – кто-то, может, попался легавым, остальные разбежались. Я прошел по Гранту до Гиэри, потом опять через сад, показав оперному театру средний палец. На хуй оперу. Кому она нужна? La Boh?me разве что. А на закуску – непоколебимый индюшачий пирог со сливками. Я купил старый железный чемодан, как у военных летчиков, решив, что с ним будет куда легче ловить машину, чем с вонючей скаткой.
На 80-м шоссе меня согласился подвезти до Сакраменто какой-то бизнесмен, решивший, что я военный летчик в отпуске. Я сказал нет, и он обвинил меня в ложной рекламе. Он служил во время Второй мировой, сказал он, и всякий раз, когда видит, как наши ребята голосуют на дорогах, с радостью им помогает. Я ответил, что мой отец погиб во время Батаанского марша смерти, и бизнесмен смягчился. Он похлопал меня по руке и сказал, что Бирма дорого нам обошлась. Моя наглая ложь сослужила мне добрую службу. Эти япошки – просто куча упрямых желтых ублюдков. Он все говорил и говорил и говорил, пока я не задремал. К Сакраменто меня затошнило от, как я подумал, легкого пищевого отравления. Был уже поздний вечер, я переполз лужайку перед капитолием и долго блевал в кустах. Потом свернулся калачиком на траве и проспал, постоянно дергаясь и думая, что какой-нибудь полицейский сейчас потревожит мой покой.
Я выбрался из кустов пораньше, размышляя, какое подходящее место нашел для тошноты, – смешно, хотя желудок у меня слегка крутило. Капитолии нужно переделать в блеватории, пусть все начнется сначала там, где ничто не давит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58