Впрочем, она никогда не считала свою работу утомительной. Сидишь, ловишь взглядом какую-нибудь далекую точку на облаке или острове и правишь на нее. Руль чуть вправо, руль чуть влево — по сути, даже при отличном ветре корабль идет маленьким, сильно сглаженным зигзагом, который невозможно увидеть взглядом. В этом сила человека над двумя стихиями — ветром и морем — и деревянным конем, созданным его собственными руками. Не отдавая корабль на волю ветра, и утверждая власть над ним, кормчий способен добиться большей скорости, большей устойчивости… И притом, так безопасней.
Дочь Гуннара правила драккаром, а мысли ее гуляли далеко. Женщина думала то о сыне, то о дочери… О дочери. Что у нее с Хаконом? Поцелуй и прикосновение к плечу были не братскими, не дружескими. Вспомнив, что она на боевом корабле, в боевом походе, Хильдрид ругала себя, заставляла вернуться мыслями к предстоящим сражениям с Эйриком Кровавой Секирой, но получалось ненадолго. Если бы море было бурным, пусть даже не шторм, просто боковой ветер, при котором приходится идти галсами — тогда другое дело. Тогда ей было бы легче.
Засыпая на привалах, закутавшись в теплый плащ, под боком у Альва, Гуннарсдоттер, медленно уплывая в сон, перебирала, как бусинки на нитке, мысли о дочери и сыне. На корабле, когда было опасно, и боковой ветер грозил опрокинуть корабль, она была просто кормчим. В схватке, когда мечи грохотали о щиты, и крики раненых возвещали скорый приход смерти на поле боя, и приходилось прилагать все силы, чтоб не подпустить ее к себе — она была воином. А в минуты спокойные и на грани сна и яви Хильдрид была просто женщиной. Просто матерью. Просто вдовой.
В Трандхейм корабли Хакона прибыли осенью. Младший сын покойного конунга не торопился. Он ненадолго остановился в Хафсфьорде, и здесь узнал, что его старший брат находится в Вике.
— Вик? — он наморщил лоб и посмотрел на Хильдрид, которая стояла неподалеку. С тех пор, как в Британии они беседовали о его отце, ему нравилось, когда она рядом. — Далековато.
— В ближайшие пару месяцев ты с ним не встретишься, — подтвердила женщина. — Очень удачно. У тебя есть время. И предостаточно.
— Где это — Вик? Где-то рядом со Свитьотом?
— Не совсем так. Север Ранрике, южнее Вестготланда. Город близ побережья. Так же называется и вся область.
— Это восточнее Вестфольда? Ну и замечательно, — Хакон вдруг усмехнулся. — Эйрик любит путешествовать. Похоже, он вот-вот проскочит мимо собственной страны.
— Да. Но не оттого, что ему не повезло. Знаешь, почему? — женщина не удержалась, ввернула назидание. — Потому что он относится к Нордвегр, своей вотчине. Но это не так. Страна — не удел.
— Я и сам понимаю.
В Хафсфьорде они не задержались. То, что Эйрика Кровавую Секиру занесло так далеко на восток, успокоило не только Хакона, но и его людей. Хильдрид плохо знала младшего сына покойного Харальда, но она помнила собственного сына в те годы, когда ему было всего пятнадцать. К сыну, потерявшему отца, она присматривалась с откровенным напряжением. Он казался ей совсем ребенком — а Орм твердо взялся за дело, за год из подростка превратился в мужчину. Он уверенно распоряжался отрядом, «доставшимся ему в наследство» от отца, самостоятельно решил, что поступать на службу к конунгу не стоит (и оказался прав). И лишь в самой глубине его души пряталось невнятное, неосознаваемое чувство — страх — с которым приходилось бороться.
Страх перед ответственностью стал первым врагом Орма, над которым он одержал верх.
И теперь признаки той же борьбы Хильдрид видела в глазах Хакона. Хакон сражался и, похоже, должен был победить. Но пока его тревожили знакомые сомнения, неуверенность, а Гуннарсдоттер не решалась помочь ни словом, ни знаком. Она понимала, что этот бой из тех, которые ведутся без помощников и советчиков.
Поселяне по скалистым берегам Нордвегр провожали шесть незнакомых кораблей недоверчивыми, настороженными взглядами. Хакон, который совсем не помнил свою суровую северную родину, с любопытством разглядывал берега и селения, где они останавливались. Города, куда они заходили, чтоб пополнить запасы продовольствия, не производили на младшего сына покойного конунга особенного впечатления. На юге он видал города и побольше. Но совершенно особенным взглядом он смотрел на подернутые мхом скалы, склоны гор, чьи вершины вязли в облаках (и не потому, что были так высоки, а потому, что небо наклонялось к ним низко-низко), мрачноватую красоту лесов, длинные дома под соломенными и дранковыми крышами и, конечно, разбивающиеся о берега волны.
— Вот подожди, увидишь Нордвегр весной! — крикнул ему Хрольв, один из воинов его отряда, который был возбужден видом знакомых гор и моря, бушующего у его подножия, словно жених перед брачным покоем. Он двадцать лет не был на родине, и сейчас в русой гущине его всклокоченных усов, бороды и волос лихорадочно горели глаза, похожие на осколки пасмурного неба, готового вот-вот разразиться дождем.
Хакон взглянул на него лишь мельком. Он подумал о том, что, наверное, и сам сейчас выглядит не лучше, что надо бы взять себя в руки. Сдержанность приличествует мужчине. Никто не должен видеть, что он — всего лишь мальчишка, любопытствующий и очарованный своей родиной, которую он не помнил.
Драккар вошел в устье трандхеймского фьорда. Заночевали в селении под непритязательным названием Дале — «долина». Хакон был молчалив и замкнут, почти ни с кем не разговаривал, если ему задавали вопросы — обходился жестами или кивками. В этом настроении, снизошедшем на него, сквозь маску юности вдруг проглянул Харальд Прекрасноволосый. Хильдрид заметила это и почти испугалась. Она никогда не видела конунга без бороды, но в один миг уверилась, что в свои пятнадцать именно так он и выглядел. Родство с великим правителем вдруг проглянуло в этом юноше так беспощадно, как бывает только с последышами, поздними детьми, или с незаконнорожденными отпрысками. На какое-то мгновение дочери Гуннара даже подумалось, что Тора с Морстра подарила Харальду Прекрасноволосому новую жизнь.
К Хладиру подошли лишь на следующий день к вечеру. Жадно разглядывая берега и поместье, женщина решила, что за шесть лет изменилось здесь немногое. Сдержанно заулыбавшись, она вспомнила, как вдоль этих же берегов вела в конунгово поместье «Змей», драккар Регнвальда, и как ее мучила тошнота. Что поделать, тогда у нее под сердцем уже рос Орм. Зато дурнота помешала ей разволноваться, и, кажется, тогда она держалась достойно. Не меньше выдержки тогда понадобилось и Регнвальду. Впрочем, он мужчина, ему положено держать себя в руках.
Вот и поместье. Вознесенное на небольшую высоту каменистого холма, оно было, как и все прочие поместья Нордвегр, окружено пашнями, где работали люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Дочь Гуннара правила драккаром, а мысли ее гуляли далеко. Женщина думала то о сыне, то о дочери… О дочери. Что у нее с Хаконом? Поцелуй и прикосновение к плечу были не братскими, не дружескими. Вспомнив, что она на боевом корабле, в боевом походе, Хильдрид ругала себя, заставляла вернуться мыслями к предстоящим сражениям с Эйриком Кровавой Секирой, но получалось ненадолго. Если бы море было бурным, пусть даже не шторм, просто боковой ветер, при котором приходится идти галсами — тогда другое дело. Тогда ей было бы легче.
Засыпая на привалах, закутавшись в теплый плащ, под боком у Альва, Гуннарсдоттер, медленно уплывая в сон, перебирала, как бусинки на нитке, мысли о дочери и сыне. На корабле, когда было опасно, и боковой ветер грозил опрокинуть корабль, она была просто кормчим. В схватке, когда мечи грохотали о щиты, и крики раненых возвещали скорый приход смерти на поле боя, и приходилось прилагать все силы, чтоб не подпустить ее к себе — она была воином. А в минуты спокойные и на грани сна и яви Хильдрид была просто женщиной. Просто матерью. Просто вдовой.
В Трандхейм корабли Хакона прибыли осенью. Младший сын покойного конунга не торопился. Он ненадолго остановился в Хафсфьорде, и здесь узнал, что его старший брат находится в Вике.
— Вик? — он наморщил лоб и посмотрел на Хильдрид, которая стояла неподалеку. С тех пор, как в Британии они беседовали о его отце, ему нравилось, когда она рядом. — Далековато.
— В ближайшие пару месяцев ты с ним не встретишься, — подтвердила женщина. — Очень удачно. У тебя есть время. И предостаточно.
— Где это — Вик? Где-то рядом со Свитьотом?
— Не совсем так. Север Ранрике, южнее Вестготланда. Город близ побережья. Так же называется и вся область.
— Это восточнее Вестфольда? Ну и замечательно, — Хакон вдруг усмехнулся. — Эйрик любит путешествовать. Похоже, он вот-вот проскочит мимо собственной страны.
— Да. Но не оттого, что ему не повезло. Знаешь, почему? — женщина не удержалась, ввернула назидание. — Потому что он относится к Нордвегр, своей вотчине. Но это не так. Страна — не удел.
— Я и сам понимаю.
В Хафсфьорде они не задержались. То, что Эйрика Кровавую Секиру занесло так далеко на восток, успокоило не только Хакона, но и его людей. Хильдрид плохо знала младшего сына покойного Харальда, но она помнила собственного сына в те годы, когда ему было всего пятнадцать. К сыну, потерявшему отца, она присматривалась с откровенным напряжением. Он казался ей совсем ребенком — а Орм твердо взялся за дело, за год из подростка превратился в мужчину. Он уверенно распоряжался отрядом, «доставшимся ему в наследство» от отца, самостоятельно решил, что поступать на службу к конунгу не стоит (и оказался прав). И лишь в самой глубине его души пряталось невнятное, неосознаваемое чувство — страх — с которым приходилось бороться.
Страх перед ответственностью стал первым врагом Орма, над которым он одержал верх.
И теперь признаки той же борьбы Хильдрид видела в глазах Хакона. Хакон сражался и, похоже, должен был победить. Но пока его тревожили знакомые сомнения, неуверенность, а Гуннарсдоттер не решалась помочь ни словом, ни знаком. Она понимала, что этот бой из тех, которые ведутся без помощников и советчиков.
Поселяне по скалистым берегам Нордвегр провожали шесть незнакомых кораблей недоверчивыми, настороженными взглядами. Хакон, который совсем не помнил свою суровую северную родину, с любопытством разглядывал берега и селения, где они останавливались. Города, куда они заходили, чтоб пополнить запасы продовольствия, не производили на младшего сына покойного конунга особенного впечатления. На юге он видал города и побольше. Но совершенно особенным взглядом он смотрел на подернутые мхом скалы, склоны гор, чьи вершины вязли в облаках (и не потому, что были так высоки, а потому, что небо наклонялось к ним низко-низко), мрачноватую красоту лесов, длинные дома под соломенными и дранковыми крышами и, конечно, разбивающиеся о берега волны.
— Вот подожди, увидишь Нордвегр весной! — крикнул ему Хрольв, один из воинов его отряда, который был возбужден видом знакомых гор и моря, бушующего у его подножия, словно жених перед брачным покоем. Он двадцать лет не был на родине, и сейчас в русой гущине его всклокоченных усов, бороды и волос лихорадочно горели глаза, похожие на осколки пасмурного неба, готового вот-вот разразиться дождем.
Хакон взглянул на него лишь мельком. Он подумал о том, что, наверное, и сам сейчас выглядит не лучше, что надо бы взять себя в руки. Сдержанность приличествует мужчине. Никто не должен видеть, что он — всего лишь мальчишка, любопытствующий и очарованный своей родиной, которую он не помнил.
Драккар вошел в устье трандхеймского фьорда. Заночевали в селении под непритязательным названием Дале — «долина». Хакон был молчалив и замкнут, почти ни с кем не разговаривал, если ему задавали вопросы — обходился жестами или кивками. В этом настроении, снизошедшем на него, сквозь маску юности вдруг проглянул Харальд Прекрасноволосый. Хильдрид заметила это и почти испугалась. Она никогда не видела конунга без бороды, но в один миг уверилась, что в свои пятнадцать именно так он и выглядел. Родство с великим правителем вдруг проглянуло в этом юноше так беспощадно, как бывает только с последышами, поздними детьми, или с незаконнорожденными отпрысками. На какое-то мгновение дочери Гуннара даже подумалось, что Тора с Морстра подарила Харальду Прекрасноволосому новую жизнь.
К Хладиру подошли лишь на следующий день к вечеру. Жадно разглядывая берега и поместье, женщина решила, что за шесть лет изменилось здесь немногое. Сдержанно заулыбавшись, она вспомнила, как вдоль этих же берегов вела в конунгово поместье «Змей», драккар Регнвальда, и как ее мучила тошнота. Что поделать, тогда у нее под сердцем уже рос Орм. Зато дурнота помешала ей разволноваться, и, кажется, тогда она держалась достойно. Не меньше выдержки тогда понадобилось и Регнвальду. Впрочем, он мужчина, ему положено держать себя в руках.
Вот и поместье. Вознесенное на небольшую высоту каменистого холма, оно было, как и все прочие поместья Нордвегр, окружено пашнями, где работали люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82