«От гриппа-испанки больше не умирают!»
В этот момент Марти тихо трогает меня за плечо. Лицо Вердена еще светится улыбкой, но самого Вердена уже нет. Подходит Клара, она сменяет Терезу, и Марти шепотом говорит мне на ухо:
– Впервые вижу больного, умирающего с надеждой на светлое будущее.
Кто-то говорит:
– Надо позвонить маме.
Но телефон звонит до того, как к нему успевают подойти. Жереми снимает трубку:
– Что?
Потом:
– Нет, честно?
Он поворачивается к нам:
– Мама родила нам сестренку!
И ни у кого не спрашивая совета:
– Мы назовем ее Верден.
(Удобно и благозвучно: Верден Малоссен.)
– Бен, это еще не все.
– Что случилось?
– Джулиус выздоровел.
22
Дождь по-прежнему лил как из ведра. Пастор лежал на раскладушке, закинув руки за голову, и слушал, как вода льется по оконному стеклу. Он пытался выбросить из головы воспоминание о разгромленной квартире. Сколько времени, как он не был дома, на бульваре Майо? А вдруг он оставил окно открытым? Например, окно библиотеки?.. Завтра схожу. Но он прекрасно знал, что и назавтра не пойдет. У него снова не хватит духу вернуться туда после последнего посещения. Да и пробыл-то он в тот раз дома минут пять, просто сунул в сумку что-то из одежды на смену – теперь вещи валяются в списанном сейфе. А сам он ночует в кабинете, как комдив Аннелиз. Правильный паренек этот Пастор, он всегда на месте, он всегда готов послужить Родине! Впрочем, коллеги не очень доставали Пастора: ведь это здорово – иметь в бригаде человека, всегда готового заменить товарища на ночном дежурстве. Кое-чье служебное рвение может дать кое-кому другому хоть немного расслабиться… Пастор думал о библиотеке. Страстная любовь к книгам занимала в жизни Советника второе место после страстной любви к Габриэле. Это была их вторая общая страсть. Первые издания в переплетах с металлическими застежками, издания, подписанные автором при выходе в свет. Запах кожи, медовый запах старинного воска, шелест в полутьме страниц с золотым обрезом. И никакой музыки! Ни граммофона, ни проигрывателя, ни магнитолы! «Хочешь музыку – ступай на парад», – говаривал Советник. Только книжная тишина, которая теперь, в воспоминаниях Пастора, казалась созвучна стуку дождевых капель. Эти молчаливые переплеты открывались крайне редко. Внизу, в подвале дома, находилась точная копия библиотеки. Те же полки, те же авторы, те же названия, но только точно по вертикали под стоящим наверху первым изданием располагалось обычное. Вот эти-то подвальные книги и читались. «Жан-Батист, сходи-ка в подвал за хорошей книжкой!» И Пастор шел, гордясь порученным делом и предоставленным правом выбора.
***
– А у меня для тебя сюрприз!
Вспышка света. Это явился Тянь. Не бабушка Хо, а именно инспектор Тянь в служебном костюме, представлявшем собой нечто старое и суконное, давно утратившее форму. Но результат был тот же: через две секунды он превратился в спичку, обтянутую нижним бельем, а мокрый костюм был скомкан и заброшен в угол.
– На-ка, держи.
Он небрежно швырнул Пастору большой мягкий пакет, завернутый в газеты.
– Подарок? – спросил Пастор.
– Давно мечтаю взять кого-нибудь на содержание…
Пастор уже развязывал веревку. Тянь остановил его жестом:
– Погоди минутку, мне надо кое в чем тебе признаться.
Он выглядел смущенным. В своих белых кальсонах он напоминал старого мальчика, поставленного в угол пятьдесят лет назад.
– Стыдно сказать, но я кое-что от тебя скрыл.
– Пустяки, Тянь, это все твоя коварная восточная натура. Я в книжках читал, что она сильнее вас.
– Есть у нас и другой недостаток, сынок, азиатская злопамятность. И в придачу упорство.
Тут гримаса боли перерезала его пополам.
– Чертов дождь. Опять у меня люмбаго разыгралось.
Он резко рванул на себя ящик письменного стола и выдал себе обезболивающее. Пастор протянул стакан бурбона.
– Спасибо. Я имею в виду твоего Малоссена. Я тебе тогда немного наврал. То есть не все сказал. Я и вправду его в глаза не видел, но фамилия его мне была известна.
Пастор мимоходом спросил себя, есть ли в Париже хоть один полицейский, который не слыхал фамилию Малоссен.
– Он дружил с моей вдовой Долгорукой.
– Последняя жертва убийцы?
– Да, моя соседка. Она по воскресеньям ходила к нему в гости.
– Ну и что? Ведь Бельвиль – большая деревня, разве не так?
– Так. Но оказалось, что Малоссен живет на улице Фоли-Реньо.
– Это имеет какое-то значение?
Тянь отставил в сторону стакан и посмотрел на своего юного коллегу долгим разочарованным взглядом.
– Тебе что, ни о чем не говорит название улицы Фоли-Реньо?
– Почему? До восемнадцатого века там располагались охотничьи угодья. А что, это как-то связано с нашим расследованием?
Тянь безнадежно покачал головой, потом сказал:
– Заметь, мне, в общем-то, приятно, что я могу еще сообщить тебе что-то новое. А то ты стал меня немного доставать своим всезнайством. Готовь мне грог и слушай рассказ дальше.
Старая добрая супружеская пара. Пастор поставил чайник на электроплитку.
– Ты хотя бы помнишь, что запрашивал комиссариаты полиции насчет женских криков в ту ночь, когда тебе попалась твоя переломанная девица, ну, на барже?
– Если постараться, я вроде бы должен помнить.
– Так вот, сынок, среди них был и комиссариат XI округа.
– Да?
– Да. Кто-то долго вопил у дома номер четыре по Рокет. Как раз на перекрестке с улицей Фоли-Реньо.
– Полиция проверяла?
– По телефону. Они перезвонили тетке, которая дала вызов, та сказала, что, мол, не надо, все обошлось. Они так часто делают: перезвонят, а потом выезжают. В девяти десятых случаев это избавляет от лишнего мотания взад-вперед.
– А этот случай был десятым?
– Вот именно, сынок, похоже, ты просыпаешься. Я отправился к уважаемой гражданке домохозяйке и попросил ее поточнее описать, что они тогда с ее супружником услышали. «Кричала женщина, завизжали тормоза и хлопнула дверца машины – вот и все», – говорит. Я спрашиваю: «Вы ходили на улицу, посмотреть, что случилось?» – «Мы, значит, это самое, в окно посмотрели!» – «И что вы там увидели?» – «А ничего!» – заявляют они хором, представляешь себе, и с одним восклицательным знаком на двоих. Такое единодушие показалось мне в высшей степени подозрительным. И тогда – ну, ты меня знаешь – я притворился самой что ни на есть поганой желтой поганкой и говорю: «А хватит ли у вас наглости повторить это все перед судом?» (Эй, сынок, ты что, хочешь сварить чайник?)
Три части рома на одну часть кипятка, плюс цедра одного лимона и одна таблетка успокоительного – грог для Тяня готов.
– А дальше?
– А дальше они стали заметать следы языками, если так можно выразиться, и первым раскололся муж. В таких случаях первыми всегда сдают мужики, а бабы стоят до последнего, ты заметил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
В этот момент Марти тихо трогает меня за плечо. Лицо Вердена еще светится улыбкой, но самого Вердена уже нет. Подходит Клара, она сменяет Терезу, и Марти шепотом говорит мне на ухо:
– Впервые вижу больного, умирающего с надеждой на светлое будущее.
Кто-то говорит:
– Надо позвонить маме.
Но телефон звонит до того, как к нему успевают подойти. Жереми снимает трубку:
– Что?
Потом:
– Нет, честно?
Он поворачивается к нам:
– Мама родила нам сестренку!
И ни у кого не спрашивая совета:
– Мы назовем ее Верден.
(Удобно и благозвучно: Верден Малоссен.)
– Бен, это еще не все.
– Что случилось?
– Джулиус выздоровел.
22
Дождь по-прежнему лил как из ведра. Пастор лежал на раскладушке, закинув руки за голову, и слушал, как вода льется по оконному стеклу. Он пытался выбросить из головы воспоминание о разгромленной квартире. Сколько времени, как он не был дома, на бульваре Майо? А вдруг он оставил окно открытым? Например, окно библиотеки?.. Завтра схожу. Но он прекрасно знал, что и назавтра не пойдет. У него снова не хватит духу вернуться туда после последнего посещения. Да и пробыл-то он в тот раз дома минут пять, просто сунул в сумку что-то из одежды на смену – теперь вещи валяются в списанном сейфе. А сам он ночует в кабинете, как комдив Аннелиз. Правильный паренек этот Пастор, он всегда на месте, он всегда готов послужить Родине! Впрочем, коллеги не очень доставали Пастора: ведь это здорово – иметь в бригаде человека, всегда готового заменить товарища на ночном дежурстве. Кое-чье служебное рвение может дать кое-кому другому хоть немного расслабиться… Пастор думал о библиотеке. Страстная любовь к книгам занимала в жизни Советника второе место после страстной любви к Габриэле. Это была их вторая общая страсть. Первые издания в переплетах с металлическими застежками, издания, подписанные автором при выходе в свет. Запах кожи, медовый запах старинного воска, шелест в полутьме страниц с золотым обрезом. И никакой музыки! Ни граммофона, ни проигрывателя, ни магнитолы! «Хочешь музыку – ступай на парад», – говаривал Советник. Только книжная тишина, которая теперь, в воспоминаниях Пастора, казалась созвучна стуку дождевых капель. Эти молчаливые переплеты открывались крайне редко. Внизу, в подвале дома, находилась точная копия библиотеки. Те же полки, те же авторы, те же названия, но только точно по вертикали под стоящим наверху первым изданием располагалось обычное. Вот эти-то подвальные книги и читались. «Жан-Батист, сходи-ка в подвал за хорошей книжкой!» И Пастор шел, гордясь порученным делом и предоставленным правом выбора.
***
– А у меня для тебя сюрприз!
Вспышка света. Это явился Тянь. Не бабушка Хо, а именно инспектор Тянь в служебном костюме, представлявшем собой нечто старое и суконное, давно утратившее форму. Но результат был тот же: через две секунды он превратился в спичку, обтянутую нижним бельем, а мокрый костюм был скомкан и заброшен в угол.
– На-ка, держи.
Он небрежно швырнул Пастору большой мягкий пакет, завернутый в газеты.
– Подарок? – спросил Пастор.
– Давно мечтаю взять кого-нибудь на содержание…
Пастор уже развязывал веревку. Тянь остановил его жестом:
– Погоди минутку, мне надо кое в чем тебе признаться.
Он выглядел смущенным. В своих белых кальсонах он напоминал старого мальчика, поставленного в угол пятьдесят лет назад.
– Стыдно сказать, но я кое-что от тебя скрыл.
– Пустяки, Тянь, это все твоя коварная восточная натура. Я в книжках читал, что она сильнее вас.
– Есть у нас и другой недостаток, сынок, азиатская злопамятность. И в придачу упорство.
Тут гримаса боли перерезала его пополам.
– Чертов дождь. Опять у меня люмбаго разыгралось.
Он резко рванул на себя ящик письменного стола и выдал себе обезболивающее. Пастор протянул стакан бурбона.
– Спасибо. Я имею в виду твоего Малоссена. Я тебе тогда немного наврал. То есть не все сказал. Я и вправду его в глаза не видел, но фамилия его мне была известна.
Пастор мимоходом спросил себя, есть ли в Париже хоть один полицейский, который не слыхал фамилию Малоссен.
– Он дружил с моей вдовой Долгорукой.
– Последняя жертва убийцы?
– Да, моя соседка. Она по воскресеньям ходила к нему в гости.
– Ну и что? Ведь Бельвиль – большая деревня, разве не так?
– Так. Но оказалось, что Малоссен живет на улице Фоли-Реньо.
– Это имеет какое-то значение?
Тянь отставил в сторону стакан и посмотрел на своего юного коллегу долгим разочарованным взглядом.
– Тебе что, ни о чем не говорит название улицы Фоли-Реньо?
– Почему? До восемнадцатого века там располагались охотничьи угодья. А что, это как-то связано с нашим расследованием?
Тянь безнадежно покачал головой, потом сказал:
– Заметь, мне, в общем-то, приятно, что я могу еще сообщить тебе что-то новое. А то ты стал меня немного доставать своим всезнайством. Готовь мне грог и слушай рассказ дальше.
Старая добрая супружеская пара. Пастор поставил чайник на электроплитку.
– Ты хотя бы помнишь, что запрашивал комиссариаты полиции насчет женских криков в ту ночь, когда тебе попалась твоя переломанная девица, ну, на барже?
– Если постараться, я вроде бы должен помнить.
– Так вот, сынок, среди них был и комиссариат XI округа.
– Да?
– Да. Кто-то долго вопил у дома номер четыре по Рокет. Как раз на перекрестке с улицей Фоли-Реньо.
– Полиция проверяла?
– По телефону. Они перезвонили тетке, которая дала вызов, та сказала, что, мол, не надо, все обошлось. Они так часто делают: перезвонят, а потом выезжают. В девяти десятых случаев это избавляет от лишнего мотания взад-вперед.
– А этот случай был десятым?
– Вот именно, сынок, похоже, ты просыпаешься. Я отправился к уважаемой гражданке домохозяйке и попросил ее поточнее описать, что они тогда с ее супружником услышали. «Кричала женщина, завизжали тормоза и хлопнула дверца машины – вот и все», – говорит. Я спрашиваю: «Вы ходили на улицу, посмотреть, что случилось?» – «Мы, значит, это самое, в окно посмотрели!» – «И что вы там увидели?» – «А ничего!» – заявляют они хором, представляешь себе, и с одним восклицательным знаком на двоих. Такое единодушие показалось мне в высшей степени подозрительным. И тогда – ну, ты меня знаешь – я притворился самой что ни на есть поганой желтой поганкой и говорю: «А хватит ли у вас наглости повторить это все перед судом?» (Эй, сынок, ты что, хочешь сварить чайник?)
Три части рома на одну часть кипятка, плюс цедра одного лимона и одна таблетка успокоительного – грог для Тяня готов.
– А дальше?
– А дальше они стали заметать следы языками, если так можно выразиться, и первым раскололся муж. В таких случаях первыми всегда сдают мужики, а бабы стоят до последнего, ты заметил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57