Зато явно антисоветские высказывания других будут игнорировать. Почему? Москве не страшна никакая ложь о советском обществе, никакая клевета, никакая злобная критика. Страшна спокойная, бесстрастная правда, правда как таковая, правда в любой форме. Потому для Москвы неприемлема даже правдивая апологетика советского общества. Правдивая апологетика вообще теряет качество апологетики и переходит в свою противоположность. Любая клевета на общество ближе апологетике, чем правда.
Он спросил себя, какой «режим» предпочёл бы он сам, старый человек, имеющий в избытке жизненный опыт? И он не смог ответить на этот вопрос. Оказывается, когда приходит жизненный опыт, проблема выбора отпадает. Тем более, что никакого выбора вообще нет.
В дороге
Он включил радио и отыскал советскую радиостанцию. Известный советский журналист-международник (какое нелепое слово — «международник»!) из кожи лез, стремясь доказать, что жизненный уровень на Западе на самом деле не такой уж высокий, как думают на Западе.
Болван, подумал Немец, выключив радио, надо признать, что жизненный уровень тут очень высокий, но пояснить, что это значит в реальности. Высокий уровень жизни сам по себе ещё не есть благо. Он на деле может быть хуже для людей, чем низкий. А главное — он не есть дело добровольного выбора. Он вынужден обстоятельствами. Если бы люди захотели жить на более низком уровне, у них ничего не вышло бы. Когда есть деньги в достаточном количестве, жизнь тут прекрасна. А если их нет?! Деньги ещё заработать надо. Квартира, машина, всякие страховки, больничная касса, отдых — здесь все это стоит дорого. Для массы людей это превращается в кошмар, преследующий их всю жизнь. Одуряющая немецкая бережливость (и только ли немецкая?!) есть тоже вынужденное условие высокого уровня жизни. А как люди живут у себя дома между периодами короткого отдыха? А дети?.. Короче говоря, высокий уровень жизни на Западе содержит в себе не меньше зла, чем низкий уровень в России.
Инструктаж
Когда он входил в кафе, где должна была состояться его встреча с человеком из Москвы, в проходе столпилась группа турок-гастарбайтеров.
— Свиньи, — тихо сказала пожилая женщина своему мужу. — Гнать их надо отсюда.
— Они работают на нас, — ответил муж.
— Сегодня они работают на нас, а через два поколения мы будем работать на них.
— Ну, мы этого не допустим.
А вас и спрашивать не будут, подумал Немец. Вас уже не будет, а ваши внуки и правнуки будут иного мнения. Вот где лежит главная опасность для Запада! Не советские ракеты и танки, а ваши собственные дети суть главная угроза западному обществу...
На этот раз его инструктировал совсем ещё молодой человек. Он отметил, что Инструктор блестяще говорил по-немецки, без малейшего акцента. И всё-таки он чувствовал, что Инструктор не немец из Восточной («нашей») Германии, а настоящий Иван. В облике, в одежде и в манере держать себя в Инструкторе не было ничего такого, что выдавало бы русского. «Хорошо стали учить, — отметил он про себя, — не то что в наше время».
— Вам теперь надо сосредоточиться на пацифистском движении, — говорил Инструктор. — Надо это движение изучить всесторонне. И конкретно: я имею в виду людей. Демонстрации — дело важное. Но не следует преувеличивать их значение. Видите, на площади группа людей с плакатами? Они молчат за мир! Ну и пусть молчат. Для нас важнее умонастроения людей, лишь облекаемые в форму пацифизма. Существенное место в них занимает антиамериканизм. Вот в эту точку и надо бить. Надо сорвать размещение новых американских ядерных установок здесь. Пусть пацифисты требуют одностороннего (со стороны Запада) разоружения. В случае войны они будут требовать одностороннего прекращения военных действий. Конечно, практически они этого не добьются. Но свою долю в дезорганизацию Запада они внесут.
Верно, думал он. Но я бы действовал иначе. Пусть американцы размещают свои ракеты здесь. Пусть тратятся. И настроения антиамериканские тут усилятся. Это важнее. Ракеты скоро устареют, а настроения — нет. Надо здесь накапливать антиамериканские настроения. Спокойно, постепенно. Так, чтобы взрыв их произошёл не сейчас, а перед самой войной.
— Я привёз деньги, — наконец перешёл к сути дела Инструктор. — Я даю вам сорок тысяч, вы даёте расписку на пятьдесят.
Ого, подумал он, у них не только уровень подготовки выше, но и аппетиты тоже. Его предшественник урвал для себя всего пять тысяч.
— Зато вам налоги с этой суммы платить не надо, — сказал Инструктор, как бы прочитав мысли Немца. — В Москве говорят, будто тут даже когда грабители грабят человека, последний просит квитанцию, чтобы отнятые деньги сбросить с налогов.
— Совершенно верно, — холодно ответил Немец. — Так что будьте добры, напишите мне расписку в получении этих десяти тысяч.
Инструктор струхнул. Но деньги не вернул. И расписку не дал.
— Кстати, — сказал Инструктор, уже попрощавшись с ним, — с Социологом приказано закругляться.
Проза жизни
Деньги из Москвы он получал нерегулярно и самый минимум. В Москве же рассчитывали по московским критериям и думали, что он живёт как миллионер. Тысяча марок, например, по официальному советскому (а не западному) курсу означает более трехсот рублей. В Москве это огромная зарплата, а здесь за такие деньги не станет работать даже безграмотная уборщица. А так как на чёрном рынке тысяча марок превращается в три тысячи рублей, то в Москве думали, что он живёт как мультимиллионер. Если бы он мог реализовать эту тысячу марок в Москве на чёрном рынке и жить по советским нормам там, в Москве, летая на ковре-самолёте на работу в Германию, его положению можно было бы позавидовать. А тут — ночь в гостинице, и минимум сто тридцать марок долой. Обед — двадцать или тридцать марок. Заправил бензобак — снова полсотни плати. Высокий уровень жизни на Западе означает прежде всего необходимость добывать много денег, а вовсе не лёгкость их добывания. Конечно, можно прожить и на то, что он зарабатывает сам. Но в таком случае его ценность как агента упадёт до Уровня дилетантов, каких тут тысячи.
Хорошо тем сотрудникам КГБ, которые работают тут под видом дипломатов, журналистов, всякого рода Представителей, а также туристов, членов делегаций, деятелей культуры. Они обеспечены средствами существования по другим, официальным каналам. Для них агентурная работа — развлечение и приработок.
Приближается старость. А у него ни денег, ни пенсии, ни постоянного угла, ни близких. Он все ночи напролёт думает о деньгах. Будь деньги — не было бы никаких тревог. За деньги тут можно все купить — и дружбу, и любовь, и заботу. Без денег здесь не имеешь ничего подобного, каким бы личным обаянием ты ни обладал. А какое может быть обаяние у старого человека, да ещё шпиона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Он спросил себя, какой «режим» предпочёл бы он сам, старый человек, имеющий в избытке жизненный опыт? И он не смог ответить на этот вопрос. Оказывается, когда приходит жизненный опыт, проблема выбора отпадает. Тем более, что никакого выбора вообще нет.
В дороге
Он включил радио и отыскал советскую радиостанцию. Известный советский журналист-международник (какое нелепое слово — «международник»!) из кожи лез, стремясь доказать, что жизненный уровень на Западе на самом деле не такой уж высокий, как думают на Западе.
Болван, подумал Немец, выключив радио, надо признать, что жизненный уровень тут очень высокий, но пояснить, что это значит в реальности. Высокий уровень жизни сам по себе ещё не есть благо. Он на деле может быть хуже для людей, чем низкий. А главное — он не есть дело добровольного выбора. Он вынужден обстоятельствами. Если бы люди захотели жить на более низком уровне, у них ничего не вышло бы. Когда есть деньги в достаточном количестве, жизнь тут прекрасна. А если их нет?! Деньги ещё заработать надо. Квартира, машина, всякие страховки, больничная касса, отдых — здесь все это стоит дорого. Для массы людей это превращается в кошмар, преследующий их всю жизнь. Одуряющая немецкая бережливость (и только ли немецкая?!) есть тоже вынужденное условие высокого уровня жизни. А как люди живут у себя дома между периодами короткого отдыха? А дети?.. Короче говоря, высокий уровень жизни на Западе содержит в себе не меньше зла, чем низкий уровень в России.
Инструктаж
Когда он входил в кафе, где должна была состояться его встреча с человеком из Москвы, в проходе столпилась группа турок-гастарбайтеров.
— Свиньи, — тихо сказала пожилая женщина своему мужу. — Гнать их надо отсюда.
— Они работают на нас, — ответил муж.
— Сегодня они работают на нас, а через два поколения мы будем работать на них.
— Ну, мы этого не допустим.
А вас и спрашивать не будут, подумал Немец. Вас уже не будет, а ваши внуки и правнуки будут иного мнения. Вот где лежит главная опасность для Запада! Не советские ракеты и танки, а ваши собственные дети суть главная угроза западному обществу...
На этот раз его инструктировал совсем ещё молодой человек. Он отметил, что Инструктор блестяще говорил по-немецки, без малейшего акцента. И всё-таки он чувствовал, что Инструктор не немец из Восточной («нашей») Германии, а настоящий Иван. В облике, в одежде и в манере держать себя в Инструкторе не было ничего такого, что выдавало бы русского. «Хорошо стали учить, — отметил он про себя, — не то что в наше время».
— Вам теперь надо сосредоточиться на пацифистском движении, — говорил Инструктор. — Надо это движение изучить всесторонне. И конкретно: я имею в виду людей. Демонстрации — дело важное. Но не следует преувеличивать их значение. Видите, на площади группа людей с плакатами? Они молчат за мир! Ну и пусть молчат. Для нас важнее умонастроения людей, лишь облекаемые в форму пацифизма. Существенное место в них занимает антиамериканизм. Вот в эту точку и надо бить. Надо сорвать размещение новых американских ядерных установок здесь. Пусть пацифисты требуют одностороннего (со стороны Запада) разоружения. В случае войны они будут требовать одностороннего прекращения военных действий. Конечно, практически они этого не добьются. Но свою долю в дезорганизацию Запада они внесут.
Верно, думал он. Но я бы действовал иначе. Пусть американцы размещают свои ракеты здесь. Пусть тратятся. И настроения антиамериканские тут усилятся. Это важнее. Ракеты скоро устареют, а настроения — нет. Надо здесь накапливать антиамериканские настроения. Спокойно, постепенно. Так, чтобы взрыв их произошёл не сейчас, а перед самой войной.
— Я привёз деньги, — наконец перешёл к сути дела Инструктор. — Я даю вам сорок тысяч, вы даёте расписку на пятьдесят.
Ого, подумал он, у них не только уровень подготовки выше, но и аппетиты тоже. Его предшественник урвал для себя всего пять тысяч.
— Зато вам налоги с этой суммы платить не надо, — сказал Инструктор, как бы прочитав мысли Немца. — В Москве говорят, будто тут даже когда грабители грабят человека, последний просит квитанцию, чтобы отнятые деньги сбросить с налогов.
— Совершенно верно, — холодно ответил Немец. — Так что будьте добры, напишите мне расписку в получении этих десяти тысяч.
Инструктор струхнул. Но деньги не вернул. И расписку не дал.
— Кстати, — сказал Инструктор, уже попрощавшись с ним, — с Социологом приказано закругляться.
Проза жизни
Деньги из Москвы он получал нерегулярно и самый минимум. В Москве же рассчитывали по московским критериям и думали, что он живёт как миллионер. Тысяча марок, например, по официальному советскому (а не западному) курсу означает более трехсот рублей. В Москве это огромная зарплата, а здесь за такие деньги не станет работать даже безграмотная уборщица. А так как на чёрном рынке тысяча марок превращается в три тысячи рублей, то в Москве думали, что он живёт как мультимиллионер. Если бы он мог реализовать эту тысячу марок в Москве на чёрном рынке и жить по советским нормам там, в Москве, летая на ковре-самолёте на работу в Германию, его положению можно было бы позавидовать. А тут — ночь в гостинице, и минимум сто тридцать марок долой. Обед — двадцать или тридцать марок. Заправил бензобак — снова полсотни плати. Высокий уровень жизни на Западе означает прежде всего необходимость добывать много денег, а вовсе не лёгкость их добывания. Конечно, можно прожить и на то, что он зарабатывает сам. Но в таком случае его ценность как агента упадёт до Уровня дилетантов, каких тут тысячи.
Хорошо тем сотрудникам КГБ, которые работают тут под видом дипломатов, журналистов, всякого рода Представителей, а также туристов, членов делегаций, деятелей культуры. Они обеспечены средствами существования по другим, официальным каналам. Для них агентурная работа — развлечение и приработок.
Приближается старость. А у него ни денег, ни пенсии, ни постоянного угла, ни близких. Он все ночи напролёт думает о деньгах. Будь деньги — не было бы никаких тревог. За деньги тут можно все купить — и дружбу, и любовь, и заботу. Без денег здесь не имеешь ничего подобного, каким бы личным обаянием ты ни обладал. А какое может быть обаяние у старого человека, да ещё шпиона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57