К этому времени они были уже очень усталые, голодные и злые. Их особенно пугал холод наступающей ночи. А впереди был тяжкий путь. И никто из них не знал, чем все кончится.
Геннадий Числов не мешал им. Ждал, пока они успокоятся.
– Братва, до села Караджур не должно быть далеко. Там мы добудем жратву и отдохнем. Во всяком случае, одно вам скажу: нас на этой тропинке искать не будут. Из всех дорог эта самая трудная. Никто и в мысль не возьмет, что мы можем по своей воле сюда сунуться. Немножко помучаемся, поголодаем, похолодаем, но волю я вам обещаю.
Он ступил на тропинку. Не оглядывался. Знал, что все остальные пойдут за ним.
И они пошли.
Поначалу сильно растянулись.
Влас Уколов шел последним. Он обогнал одного, другого, пробился вперед и вдруг полез на камень. Было темно, только светил захваченный из машины фонарик в его руке.
– Братва, – озабоченно протянул он, – может, конечно, я обсчитался… По-моему, нас тринадцать!
– Ты еще скажи, Минька, что нынче черная пятница! – крикнул кто-то из тьмы.
– Но зато уж кошка тут нам дорогу не перейдет!
– Братва, – Уколов упрямо мотал головой, – тринадцать – это плохо.
Геннадий Числов встал на камень рядом с ним.
– Не то плохо, что нас тринадцать, а важно, кто из нас тринадцатый…
Он стал считать людей, указывая на каждого пальцем и называя по имени:
– Короткий… Я… Минька… Витька Визгиленок… Лалаян. Вот ведь что получается, ребята: тринадцатый-то у нас, оказывается, Федя!
Он произнес это так значительно, что все поняли – дело принимает какой-то неожиданный оборот.
– Выйди сюда, Федя, чтоб люди тебя видели. Стань в круг.
Пузанков заревел, срываясь до визга:
– Ты со мной в эту игру не играй, Дьякон! Всю дорогу ты меня заедаешь! Не подавиться бы тебе мною! Давай один на один, и поглядим, кто кого!
Все молчали.
– Нет, Федя, эту игру не я начал, а ты. Еще в ту минуту начал, когда мы в лагере в машину садились и у тебя, бедняжки, живот заболел. – Он махнул кулаком. – Ты начал, а я только до конца доведу. Вы все помните, ребята, что я обещал, когда сговаривал вас на побег? «Кто меня захочет продать, тот недолго будет жить на свете». Ты помнишь эти мои слова, Федя?
Пузанков не ответил. Затравленно оглядывался по сторонам. Люди отходили от него. Он стоял теперь один.
– А ну, скажи, Федор, при всех открыто признай – не продать ли ты нас задумал, когда отказался ехать с нами, а?
– Нет!
– Зря, Федя. Теперь-то тебе уж не стоило бы врать, – проговорил Геннадий Числов как бы с сожалением. Он теребил бороду.
Фонарь на ветке покачивался, и тени, обступившие Пузанкова, то удлинялись, то укорачивались.
Числов объявил негромко, непреклонно:
– За то, что ты на наших костях хотел себе лично досрочное освобождение добыть, лишаю тебя жизни. Федя!
Он легонько прикоснулся к плечу Уколова:
– Минька, тебе давно хочется выстрелить. Давай!
И, спрыгнув с камня, пошел вперед.
Выстрел раздался уже за его спиной.
Не оборачиваясь, он крикнул:
– Бросьте его куда-нибудь, чтобы видно не было.
И опять они пошли по тропинке – один за одним, цепочкой. Фонарь качался где-то впереди. Чтобы не оступиться, идущие сзади клали руки на плечи передних.
Теперь их было двенадцать. Все молчали.
Но мальчик на ишаке прибыл в Караджур раньше, чем пришли они.
Село, правда, еще не успело приготовиться к встрече подозрительных людей, но председатель тотчас же послал дежурного будить дружинников. Несколько часов назад в Караджур прибыл участковый уполномоченный милиции – на тот казавшийся почти невероятным случай, если банда в самом деле решится пойти через перевал. И в селе, несмотря на позднее время, сейчас горели огни. По улицам ходили люди. И по всему Караджуру – из конца в конец – стали подавать весточку тревоги прикованные цепями собаки.
Не доходя до села, Геннадий Числов остановился. Огни в домах насторожили его. Маленькому горному селу сейчас самое время спать. Он прислушался к неумолчному собачьему лаю. Почему такой шум в селе?
Тут опасно! Тут что-то есть!
– Остановка, братва, – сказал он. И потише: – Не нас ли тут ожидают?
Теперь у них было три задачи: немного согреться, поесть и разведать поточнее, что происходит в Караджуре. Потом уже, отдохнув часок, надо идти на перевал. Путь трудный, но если все сложится хорошо, то утром они уже будут в безопасности.
– Гаси фонарь! – распорядился Числов.
Ночное небо было совсем близко, и на нем выделялись холодные звезды. Ветер здесь был ледяной – так и чувствовалось, что несколько секунд назад он гладил снега на перевале.
Чуть в стороне от тропинки стояла большая скирда сена. Вот где можно согреться! Они полезли в сено, бодая его головой, раздвигая плечами, отбрасывая руками. Кто-то первым улегся в берлоге и блаженно вздохнул от охватившего со всех сторон тепла, а рядом валились остальные, кряхтя и прижимаясь друг к другу.
– Ребята, – позвал Числов, – все меня слышат? Вот нам сейчас плохо, но я приготовил для вас подарочек. И сразу с вас и усталость, и голод как рукой сымет. На перевале нас будет поджидать мой корешок Антон Касьянов. Знаете его? Еще третьего дня я дал ему знать. И он не подведет. Еще ни разу в жизни он меня не подводил. Велю ему: «Антон, руби себе палец!» – отрубит и не спросит зачем. Уже верняк, что он залег на перевале и ждет нас. Ему было указано – принесть барахла, чтоб мы все экипировались на городской фасон. И утром я вас выведу в такое место, где будет для всех безопасно.
Геннадий чувствовал, что его слушают внимательно. И верят ему. Он опять мог делать с ними что угодно.
– А теперь пусть Лалаян идет в село и разнюхает, как там и что. Только потише. Если кто встретится – поговори по-армянски: турист, мол, отстал от своих, заблудился. Выпроси хлеба. Может, курочку найдешь где во дворе – так ты с нею не стесняйся. А мы за камнем костер разведем, зажарим, никто и не увидит.
Зашуршала солома. Лалаян полез на волю.
– Но, если почуешь опасность, – точно мышь давай назад. Главное сейчас – не вляпаться.
– Понял.
Послышались удаляющиеся шаги. Лалаян ушел.
Тепло разморило их. Васька Короткий спал и похрапывал. Стонал Минька, скрипел зубами. Геннадий Числов не закрыл глаз. Не позволял себе.
Кажется, и он вздремнул в конце концов. Очнулся от горячего шепота Лалаяна:
– Братва, плохо!
Геннадий не слышал, когда он вернулся.
– Толком говори, что там?
– Дьякон, это ты? Я, понимаешь, наскочил на каких-то. Хотели меня взять. Еле ушел. – Он тяжело дышал.
– Заметили, куда ты побег?
– Не знаю…
– Братва, кончай ночевать!
Вот оно то, чего он все время опасался! Неужели его планы разгаданы? Нет, все равно еще можно уйти!
Явственно слышны голоса снаружи. Приближаются люди.
– Эй, кто там есть в скирде? Вылезай! Все равно мы тебя видели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Геннадий Числов не мешал им. Ждал, пока они успокоятся.
– Братва, до села Караджур не должно быть далеко. Там мы добудем жратву и отдохнем. Во всяком случае, одно вам скажу: нас на этой тропинке искать не будут. Из всех дорог эта самая трудная. Никто и в мысль не возьмет, что мы можем по своей воле сюда сунуться. Немножко помучаемся, поголодаем, похолодаем, но волю я вам обещаю.
Он ступил на тропинку. Не оглядывался. Знал, что все остальные пойдут за ним.
И они пошли.
Поначалу сильно растянулись.
Влас Уколов шел последним. Он обогнал одного, другого, пробился вперед и вдруг полез на камень. Было темно, только светил захваченный из машины фонарик в его руке.
– Братва, – озабоченно протянул он, – может, конечно, я обсчитался… По-моему, нас тринадцать!
– Ты еще скажи, Минька, что нынче черная пятница! – крикнул кто-то из тьмы.
– Но зато уж кошка тут нам дорогу не перейдет!
– Братва, – Уколов упрямо мотал головой, – тринадцать – это плохо.
Геннадий Числов встал на камень рядом с ним.
– Не то плохо, что нас тринадцать, а важно, кто из нас тринадцатый…
Он стал считать людей, указывая на каждого пальцем и называя по имени:
– Короткий… Я… Минька… Витька Визгиленок… Лалаян. Вот ведь что получается, ребята: тринадцатый-то у нас, оказывается, Федя!
Он произнес это так значительно, что все поняли – дело принимает какой-то неожиданный оборот.
– Выйди сюда, Федя, чтоб люди тебя видели. Стань в круг.
Пузанков заревел, срываясь до визга:
– Ты со мной в эту игру не играй, Дьякон! Всю дорогу ты меня заедаешь! Не подавиться бы тебе мною! Давай один на один, и поглядим, кто кого!
Все молчали.
– Нет, Федя, эту игру не я начал, а ты. Еще в ту минуту начал, когда мы в лагере в машину садились и у тебя, бедняжки, живот заболел. – Он махнул кулаком. – Ты начал, а я только до конца доведу. Вы все помните, ребята, что я обещал, когда сговаривал вас на побег? «Кто меня захочет продать, тот недолго будет жить на свете». Ты помнишь эти мои слова, Федя?
Пузанков не ответил. Затравленно оглядывался по сторонам. Люди отходили от него. Он стоял теперь один.
– А ну, скажи, Федор, при всех открыто признай – не продать ли ты нас задумал, когда отказался ехать с нами, а?
– Нет!
– Зря, Федя. Теперь-то тебе уж не стоило бы врать, – проговорил Геннадий Числов как бы с сожалением. Он теребил бороду.
Фонарь на ветке покачивался, и тени, обступившие Пузанкова, то удлинялись, то укорачивались.
Числов объявил негромко, непреклонно:
– За то, что ты на наших костях хотел себе лично досрочное освобождение добыть, лишаю тебя жизни. Федя!
Он легонько прикоснулся к плечу Уколова:
– Минька, тебе давно хочется выстрелить. Давай!
И, спрыгнув с камня, пошел вперед.
Выстрел раздался уже за его спиной.
Не оборачиваясь, он крикнул:
– Бросьте его куда-нибудь, чтобы видно не было.
И опять они пошли по тропинке – один за одним, цепочкой. Фонарь качался где-то впереди. Чтобы не оступиться, идущие сзади клали руки на плечи передних.
Теперь их было двенадцать. Все молчали.
Но мальчик на ишаке прибыл в Караджур раньше, чем пришли они.
Село, правда, еще не успело приготовиться к встрече подозрительных людей, но председатель тотчас же послал дежурного будить дружинников. Несколько часов назад в Караджур прибыл участковый уполномоченный милиции – на тот казавшийся почти невероятным случай, если банда в самом деле решится пойти через перевал. И в селе, несмотря на позднее время, сейчас горели огни. По улицам ходили люди. И по всему Караджуру – из конца в конец – стали подавать весточку тревоги прикованные цепями собаки.
Не доходя до села, Геннадий Числов остановился. Огни в домах насторожили его. Маленькому горному селу сейчас самое время спать. Он прислушался к неумолчному собачьему лаю. Почему такой шум в селе?
Тут опасно! Тут что-то есть!
– Остановка, братва, – сказал он. И потише: – Не нас ли тут ожидают?
Теперь у них было три задачи: немного согреться, поесть и разведать поточнее, что происходит в Караджуре. Потом уже, отдохнув часок, надо идти на перевал. Путь трудный, но если все сложится хорошо, то утром они уже будут в безопасности.
– Гаси фонарь! – распорядился Числов.
Ночное небо было совсем близко, и на нем выделялись холодные звезды. Ветер здесь был ледяной – так и чувствовалось, что несколько секунд назад он гладил снега на перевале.
Чуть в стороне от тропинки стояла большая скирда сена. Вот где можно согреться! Они полезли в сено, бодая его головой, раздвигая плечами, отбрасывая руками. Кто-то первым улегся в берлоге и блаженно вздохнул от охватившего со всех сторон тепла, а рядом валились остальные, кряхтя и прижимаясь друг к другу.
– Ребята, – позвал Числов, – все меня слышат? Вот нам сейчас плохо, но я приготовил для вас подарочек. И сразу с вас и усталость, и голод как рукой сымет. На перевале нас будет поджидать мой корешок Антон Касьянов. Знаете его? Еще третьего дня я дал ему знать. И он не подведет. Еще ни разу в жизни он меня не подводил. Велю ему: «Антон, руби себе палец!» – отрубит и не спросит зачем. Уже верняк, что он залег на перевале и ждет нас. Ему было указано – принесть барахла, чтоб мы все экипировались на городской фасон. И утром я вас выведу в такое место, где будет для всех безопасно.
Геннадий чувствовал, что его слушают внимательно. И верят ему. Он опять мог делать с ними что угодно.
– А теперь пусть Лалаян идет в село и разнюхает, как там и что. Только потише. Если кто встретится – поговори по-армянски: турист, мол, отстал от своих, заблудился. Выпроси хлеба. Может, курочку найдешь где во дворе – так ты с нею не стесняйся. А мы за камнем костер разведем, зажарим, никто и не увидит.
Зашуршала солома. Лалаян полез на волю.
– Но, если почуешь опасность, – точно мышь давай назад. Главное сейчас – не вляпаться.
– Понял.
Послышались удаляющиеся шаги. Лалаян ушел.
Тепло разморило их. Васька Короткий спал и похрапывал. Стонал Минька, скрипел зубами. Геннадий Числов не закрыл глаз. Не позволял себе.
Кажется, и он вздремнул в конце концов. Очнулся от горячего шепота Лалаяна:
– Братва, плохо!
Геннадий не слышал, когда он вернулся.
– Толком говори, что там?
– Дьякон, это ты? Я, понимаешь, наскочил на каких-то. Хотели меня взять. Еле ушел. – Он тяжело дышал.
– Заметили, куда ты побег?
– Не знаю…
– Братва, кончай ночевать!
Вот оно то, чего он все время опасался! Неужели его планы разгаданы? Нет, все равно еще можно уйти!
Явственно слышны голоса снаружи. Приближаются люди.
– Эй, кто там есть в скирде? Вылезай! Все равно мы тебя видели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40