Но, оказывается, ты всего лишь так желала доброго утра, в одежде, – аспект домашней жизни, с каким я прежде не сталкивался. Ты начала шарить под кроватью – искала сумочку. У меня возникло предчувствие – я буду смотреть, как ты охотишься за сумочкой, готовясь вернуться в Калифорнию. Я поклялся, что в этот момент буду тверд и спокоен. Никаких железнодорожных катастроф психотического срыва разбитых сердец в этот раз. Стану думать про Лос-Анджелес и будущее.
– Ты переживешь еще раз «У Дэнни»? – спросила ты. – Мне нужен протеин. – А потом: – Ты же не ел, правда?
– Пару пива выпил. – И я рассказал про Антуана и Фри.
– Ты пьяный?
– Нет… господи боже. Я выпил пару пива.
Ты посмотрела оценивающе.
– Мы разговорились, они предложили мне пива – дружеский жест.
– О чем говорили?
– В основном о нас с тобой, – сказал я. – Они мне любовные советы давали… Антуан, во всяком случае.
– Антуан?
– Такой старый негр, на Чака Берри смахивает.
– И ты ему рассказал про нас?
– Вряд ли он кинется всем трепаться.
– Я не об этом. Что он тебе сказал?
– Передал тайное знание, – ответил я. – Семь Верных Путей Завоевать Любовь. Теперь ты моя.
Ты продолжила поиски.
– Ты никогда ни с кем о нас не говорила, да? – спросил я.
– Никогда. – Ты приподняла подушку на диване и заглянула в щель между валиками.
– Даже с сестрами?
– Они не посочувствуют. Им Моррис нравится.
– Если б ты им рассказала то же, что и мне, он бы им разонравился.
Ты пошарила под диваном.
Я поболтал в голове мысли, решил тему не развивать.
– Не знаю, что бы со мной стало, если б не с кем было поговорить. Я бы с катушек съехал.
– Я рада, что было с кем.
Ты сцапала сумочку, спрятавшуюся под газетой, и показала, что готова к завтраку, – встала прямо, открыто. Я обозрел твою старательно холеную, идеально составленную красоту. Силу, что позволяла тебе разрываться на части и жить дальше, не находя утешения в друге или исповеднике. Серьезный изгиб губ, истинные загадки глаз, Я не смогу, понял я, сдержать данную себе клятву.
«У Дэнни» опять обнаружилась пара с малолеткой. Я задумался. Куда они едут? Как провели эти дни тумана и блеска? На вид самодовольные – почему бы и нет? Их нынешний враг – не время. Они – единое целое. Их будущее предсказуемо. Новейшая разборная модель, они таскают ее в пластиковом чемоданчике. Переплывая жизненное море, они бесстрашно встречали грозы. У них нет секретов, нет ничего, что стоит скрывать, и потому они мне отвратительны. Папаша – пять футов восемь дюймов, темноволосый лузер из игровых телешоу, сосисочный болван лет тридцати с гаком, отращивает пузо и подбородки, одет в шорты и футболку «Шесть флагов над Джорджией». Мамашино лицо острее – жестокое, губы крашеные, глазки дергаются – пресная лисичка. Она беспощадна, как синий чулок воскресным-утром-только-что-из-церкви, знает толк в деньгах. Он – выпускник младшего Обсосного колледжа, с завидной коллекцией сувениров от НФЛ и глубоким беспокойством из-за местных правил строительства в родном Обжорвилле, штат Миссури. Их отпрыск в буром комбинезоне напоминал шоколадный трюфель с ручками и ножками. Такая, блядь, низкоарендная, шестибаночная, семейноценная, фарфорово-собачная Америка, что меня подмывало отсалютовать им стаканом пахты и кучкой сырого бекона.
– Злишься, – сказала ты, разрезая колбасу.
– Я дурного мнения о мире.
– Чего-о? – Ты как бы хохотнула это слово.
– Вгонял в шаблон вон те обломки кораблекрушения.
– А. – Ты кивнула на мою тарелку. – У тебя оладьи стынут.
Я ел, жевал, наблюдал. Три официантки за дальним столом играли в карты, в кухне гоготала повариха.
Остролицая трюфелева мамаша наклонилась через стол к мужской особи; напряжение, костлявая рука, стиснувшая соседний свободный стул, – по всему видно, что женщина толкает речь.
– Хочешь чем-то заняться? – спросила ты. – Или вернемся домой?
– Пожалуй, прелести Пирсолла мы уже истощили.
– Надеюсь, нет. – Ты улыбнулась, глядя сквозь ресницы, и подтолкнула кусочек колбасы на клинышек тоста.
В голове всплыл эскиз зловещего плана уничтожения твоего брака. Я затолкал его подальше – до того дня, когда наступит полнейшее безумие.
– Можно устроить пикник, – сказала ты. – На пляже.
– Пикник – это неплохо.
– Извините!
Мужчина из Обжорвилля. Разглядев его вблизи, я росчерком добавил в прежнюю характеристику раболепие. Будь у него шапка, он бы прижимал ее к животу, мял обеими руками и неловко переминался с ноги на ногу.
– Изините за беспокойство, робята, но мы вас тут на днях видали. Мы так поняли, вы, – и он руками изобразил скольжение, – как и мы, проездом, так сказать.
Ты была вежлива – уверила его, что так оно и есть. Он казался горестным и измученным. То ли сам выпендривался, то ли женушка подбила. Я прокрутил в мозгу диатрибу, что вдохновила его подойти к нам: «Господи, Уолли! Иди спроси! Да боже же ж ты мой, они тебя не укусят!»
– Слыхали чего про дороги, когда откроют? – спросил он.
– Нет, – ответила ты, а я слегка встревожился:
– А вы что-то слышали?
– Не, я точно не слыхал. – Он качнул головой – намек на удивление. – Не, ну вы такое видали, а? Вот ералаш. Я в жизни так не попадал. Что в пещере жить – ото всего отрезан.
– Вы где остановились? – спросил я.
– «ПриюТур». Там такие робята приветливые.
Скорее всего, подумал я, это мнение зиждется на бесплатном кофе, вчерашних пончиках и двухминутной беседе о погоде с управляющим.
– Мы ночь в том старом отеле на воде провели. «Шангри-Ла», что ли, – сказал Обжорвилль. – Они так себя вели, будто мой ребенок – это, знаете, ребенок из «Омена». Робята, наверно, давно двухлеток не видали.
Будто откликаясь на упоминание, трюфель испустил вопль и мамаша впихнула ему бутылочку.
– Во какие легкие! – Обжорвилль напыжился от отцовской гордости, будто считал, что «во какие легкие» в жизни помогут.
– «Шангри-Ла» весьма степенный, – сказала ты.
– Ну да, наверно, – отозвался Обжорвилль, явно сбитый с толку твоим эпитетом. – Но мы решили – «ПриюТур» для ребенка получше.
Вампирша, на которой он женился, пыталась привлечь его внимание, помахивая шарфом и являя устрашающую улыбку. Я ему сказал, и он удрал на несколько футов, снова извинился за беспокойство и умотал назад к: «Ты б их пригласил, а? Мне б тогда хоть было с кем поговорить!»
– Эй! – окликнул я, и он остановился. – Вы нашли, чем заняться в городе?
– Киношка есть. Правда, ничо такого не крутят. – Его осенило, он щелкнул пальцами. – Аллигатора видали?
Мы признались, что нет, не видали.
– Тут есть парк, отсюда по прямой кварталов пять-шесть. Гатор посередке. Не промахнетесь. – Он поскреб за ухом. – Вам пончики понравятся, у них тут «Криспи-крим».
Его хозяйка испустила вопль, какой-то выблеванный шип – должно быть, имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Ты переживешь еще раз «У Дэнни»? – спросила ты. – Мне нужен протеин. – А потом: – Ты же не ел, правда?
– Пару пива выпил. – И я рассказал про Антуана и Фри.
– Ты пьяный?
– Нет… господи боже. Я выпил пару пива.
Ты посмотрела оценивающе.
– Мы разговорились, они предложили мне пива – дружеский жест.
– О чем говорили?
– В основном о нас с тобой, – сказал я. – Они мне любовные советы давали… Антуан, во всяком случае.
– Антуан?
– Такой старый негр, на Чака Берри смахивает.
– И ты ему рассказал про нас?
– Вряд ли он кинется всем трепаться.
– Я не об этом. Что он тебе сказал?
– Передал тайное знание, – ответил я. – Семь Верных Путей Завоевать Любовь. Теперь ты моя.
Ты продолжила поиски.
– Ты никогда ни с кем о нас не говорила, да? – спросил я.
– Никогда. – Ты приподняла подушку на диване и заглянула в щель между валиками.
– Даже с сестрами?
– Они не посочувствуют. Им Моррис нравится.
– Если б ты им рассказала то же, что и мне, он бы им разонравился.
Ты пошарила под диваном.
Я поболтал в голове мысли, решил тему не развивать.
– Не знаю, что бы со мной стало, если б не с кем было поговорить. Я бы с катушек съехал.
– Я рада, что было с кем.
Ты сцапала сумочку, спрятавшуюся под газетой, и показала, что готова к завтраку, – встала прямо, открыто. Я обозрел твою старательно холеную, идеально составленную красоту. Силу, что позволяла тебе разрываться на части и жить дальше, не находя утешения в друге или исповеднике. Серьезный изгиб губ, истинные загадки глаз, Я не смогу, понял я, сдержать данную себе клятву.
«У Дэнни» опять обнаружилась пара с малолеткой. Я задумался. Куда они едут? Как провели эти дни тумана и блеска? На вид самодовольные – почему бы и нет? Их нынешний враг – не время. Они – единое целое. Их будущее предсказуемо. Новейшая разборная модель, они таскают ее в пластиковом чемоданчике. Переплывая жизненное море, они бесстрашно встречали грозы. У них нет секретов, нет ничего, что стоит скрывать, и потому они мне отвратительны. Папаша – пять футов восемь дюймов, темноволосый лузер из игровых телешоу, сосисочный болван лет тридцати с гаком, отращивает пузо и подбородки, одет в шорты и футболку «Шесть флагов над Джорджией». Мамашино лицо острее – жестокое, губы крашеные, глазки дергаются – пресная лисичка. Она беспощадна, как синий чулок воскресным-утром-только-что-из-церкви, знает толк в деньгах. Он – выпускник младшего Обсосного колледжа, с завидной коллекцией сувениров от НФЛ и глубоким беспокойством из-за местных правил строительства в родном Обжорвилле, штат Миссури. Их отпрыск в буром комбинезоне напоминал шоколадный трюфель с ручками и ножками. Такая, блядь, низкоарендная, шестибаночная, семейноценная, фарфорово-собачная Америка, что меня подмывало отсалютовать им стаканом пахты и кучкой сырого бекона.
– Злишься, – сказала ты, разрезая колбасу.
– Я дурного мнения о мире.
– Чего-о? – Ты как бы хохотнула это слово.
– Вгонял в шаблон вон те обломки кораблекрушения.
– А. – Ты кивнула на мою тарелку. – У тебя оладьи стынут.
Я ел, жевал, наблюдал. Три официантки за дальним столом играли в карты, в кухне гоготала повариха.
Остролицая трюфелева мамаша наклонилась через стол к мужской особи; напряжение, костлявая рука, стиснувшая соседний свободный стул, – по всему видно, что женщина толкает речь.
– Хочешь чем-то заняться? – спросила ты. – Или вернемся домой?
– Пожалуй, прелести Пирсолла мы уже истощили.
– Надеюсь, нет. – Ты улыбнулась, глядя сквозь ресницы, и подтолкнула кусочек колбасы на клинышек тоста.
В голове всплыл эскиз зловещего плана уничтожения твоего брака. Я затолкал его подальше – до того дня, когда наступит полнейшее безумие.
– Можно устроить пикник, – сказала ты. – На пляже.
– Пикник – это неплохо.
– Извините!
Мужчина из Обжорвилля. Разглядев его вблизи, я росчерком добавил в прежнюю характеристику раболепие. Будь у него шапка, он бы прижимал ее к животу, мял обеими руками и неловко переминался с ноги на ногу.
– Изините за беспокойство, робята, но мы вас тут на днях видали. Мы так поняли, вы, – и он руками изобразил скольжение, – как и мы, проездом, так сказать.
Ты была вежлива – уверила его, что так оно и есть. Он казался горестным и измученным. То ли сам выпендривался, то ли женушка подбила. Я прокрутил в мозгу диатрибу, что вдохновила его подойти к нам: «Господи, Уолли! Иди спроси! Да боже же ж ты мой, они тебя не укусят!»
– Слыхали чего про дороги, когда откроют? – спросил он.
– Нет, – ответила ты, а я слегка встревожился:
– А вы что-то слышали?
– Не, я точно не слыхал. – Он качнул головой – намек на удивление. – Не, ну вы такое видали, а? Вот ералаш. Я в жизни так не попадал. Что в пещере жить – ото всего отрезан.
– Вы где остановились? – спросил я.
– «ПриюТур». Там такие робята приветливые.
Скорее всего, подумал я, это мнение зиждется на бесплатном кофе, вчерашних пончиках и двухминутной беседе о погоде с управляющим.
– Мы ночь в том старом отеле на воде провели. «Шангри-Ла», что ли, – сказал Обжорвилль. – Они так себя вели, будто мой ребенок – это, знаете, ребенок из «Омена». Робята, наверно, давно двухлеток не видали.
Будто откликаясь на упоминание, трюфель испустил вопль и мамаша впихнула ему бутылочку.
– Во какие легкие! – Обжорвилль напыжился от отцовской гордости, будто считал, что «во какие легкие» в жизни помогут.
– «Шангри-Ла» весьма степенный, – сказала ты.
– Ну да, наверно, – отозвался Обжорвилль, явно сбитый с толку твоим эпитетом. – Но мы решили – «ПриюТур» для ребенка получше.
Вампирша, на которой он женился, пыталась привлечь его внимание, помахивая шарфом и являя устрашающую улыбку. Я ему сказал, и он удрал на несколько футов, снова извинился за беспокойство и умотал назад к: «Ты б их пригласил, а? Мне б тогда хоть было с кем поговорить!»
– Эй! – окликнул я, и он остановился. – Вы нашли, чем заняться в городе?
– Киношка есть. Правда, ничо такого не крутят. – Его осенило, он щелкнул пальцами. – Аллигатора видали?
Мы признались, что нет, не видали.
– Тут есть парк, отсюда по прямой кварталов пять-шесть. Гатор посередке. Не промахнетесь. – Он поскреб за ухом. – Вам пончики понравятся, у них тут «Криспи-крим».
Его хозяйка испустила вопль, какой-то выблеванный шип – должно быть, имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26