— Надо здесь держаться! Сейчас еще раз попробуем...
— Мужики, — громко обратился я к ним и слегка толкнул одного. — Мужики!
— Что? — отозвался он, с завистью взглянув на мое приглашение.
— Вы в курсе, что здесь творится?
— Как что? — Взгляд телевизионщика стал подозрительным. Я и сам понимал, что выгляжу идиотом: держу в руках приглашение и спрашиваю, куда меня пригласили. — То самое и происходит!
— Кого хоронят-то?! — крикнул я почти в самое ухо. Теперь на меня удивленно посмотрели не только два телевизионщика, но и все окружающие. Однако смущаться было поздно.
— Кудрявого хоронят, — сказал телевизионщик. — Ты что, парень?! С Луны свалился? — и он выразительно покрутил пальцем у виска.
— Кудрявого? — Я наморщил лоб, и телевизионщик постарался отодвинуться от меня подальше, чтобы не слышать очередного глупого вопроса. А такой вопрос был у меня наготове.
«А разве он умер?» — хотел я спросить. Но тут меня двинули в спину, очевидно, намекая, что пора продвигаться дальше. Я влетел в ворота, помахал конвертом перед носом у одного из охранников и оказался на кладбище.
Здесь можно было пригладить волосы, одернуть пальто и проверить сохранность содержимого карманов — мало ли...
— Седьмой сектор, — сказал мне солидный пожилой мужчина в сером пальто, рукав которого был перехвачен черной траурной повязкой. — Вон туда, — и он показал направление.
Пока я шагал по асфальтовой дорожке к седьмому сектору, я привел в порядок не только верхнюю одежду. Я немного разобрался и со своими мыслями. Надо же, а я и не знал, что фамилия Кудрявого — Байстрюков. И вот этот Кудрявый, то есть Байстрюков, на днях скончался...
Что ж, с этим я разобрался. Оставалась одна маленькая загадка — какого черта меня пригласили на похороны человека, с которым я виделся лишь один раз в жизни? Насколько я помню, я даже не представился тогда. Тем не менее, кому-то понадобилось выяснить мое имя, узнать мой адрес и пригласить сюда, на Прохоровское кладбище...
Кому это понадобилось? И зачем?
Я узнал это минуту спустя, когда подошел вплотную к седьмому сектору и увидел толпу человек в сто — сто пятьдесят, плотным полукольцом окружившую свежевырытую могилу. Рядом выстроился оркестр, и звуки скорбного марша разносились по всему кладбищу.
Все это я увидел и остановился, раздумывая, стоит ли оставаться здесь до конца или лучше выбраться обратно, ведь личность покойного не вызывала у меня особых симпатий... Честно говоря, никаких симпатий не вызывал у меня этот подонок.
Пока стоял и прикидывал, как мне покинуть место, куда я так долго прорывался, ко мне подошли два человека с черными повязками на рукавах и сказали, что мне нужно «кое-куда пройти».
Я попросил уточнить, потому что никогда не любил это «кое-куда». Меня взяли под руки и попросили не орать, потому что сегодня такой день... И лучше не сопротивляться, иначе я окажусь на соседнем секторе. Глубоко под землей. Я подумал, что мои собственные похороны не вызовут такого ажиотажа, какой происходил сейчас возле могилы Кудрявого. Какая жалость.
Меня отвели немного в сторону от скорбящей толпы, за оркестр. Музыка встала стеной между нами и остальными приглашенными на похороны.
С деревянной скамейки поднялся невысокий грузный мужчина. Он затушил носком ботинка сигарету, прищурился, словно светило яркое летнее солнце, и подошел ко мне. Два члена похоронной команды отпустили мои руки, но не уходили, дыша мне в затылок. Ждали инструкций.
Невысокий без особенной радости посмотрел на меня, сплюнул на снег и отвернулся. Некоторое время он рассматривал спины оркестрантов, покачивая тяжелым подбородком в такт музыке.
Его лицо было бледным и одутловатым, дыхание — зловонным. Я бы не удивился, если бы узнал, что на следующей неделе наступит его очередь занять участок в седьмом секторе. Может, он хочет пригласить меня лично?
— Доволен? — спросил вдруг мужчина.
— Чем? — удивился я.
— Вот этим. — Мужчина кивнул на оркестр и толпу. — Отбегался Кудрявый... Я подумал, что тебе будет приятно поприсутствовать. Не просто прочитать в газете, а вот так... Персонально все увидеть.
— Это вы прислали мне приглашение?
— Конечно, — кивнул мужчина. — Кто же еще позаботится?
— Спасибо за внимание. Только я не совсем понимаю...
— Ты что, не узнал меня? — вдруг перебил он. — Посмотри внимательно...
— Узнал? — До этого момента я был совершенно убежден, что вижу своего собеседника впервые в жизни. Я вгляделся в уставившиеся на меня зрачки, и где-то там, глубоко внутри...
— О господи, — сказал я. — Быть не может...
— Когда я увижу Господа, я обязательно передам ему твое мнение, — усмехнулся он. — Но со мной больше так не шути. Не говори мне: «Не может быть». Я-то знаю, что это может быть. Я знаю, что это есть. Так-то, мальчик. — Он тяжело вздохнул. — Ну да ладно. Как ты понимаешь, тебе прислали приглашение вовсе не для того, чтобы ты мог позлорадствовать, потирая свои маленькие потные ручонки...
— А для чего, если не секрет? Я второй день ломаю голову, и все...
— Не торопись, — неприязненно посмотрел он. — Не торопись, а то успеешь. Тут полно друзей Кудрявого, тут полно людей, которые с удовольствием разорвут тебя на куски...
Это заявление меня неприятно удивило. Я подумал, что надо было подарить приглашение телевизионщикам, а самому ехать домой. На всякий случай я поинтересовался:
— А какая связь? Зачем друзьям Кудрявого меня рвать? Тем более на куски?
— Смеяться будешь потом. Когда червячки в земле твои глазки выедят.
— Я надену очки. Такие горнолыжные, знаете...
Он взял меня пятерней за горло и прошептал тоном, не оставлявшим сомнений в искренности:
— Я тебе самолично глотку перегрызу, сука! Но только сначала ты скажешь, где сейчас прячется этот подонок! Этот гад! Эта мразь...
В ответ я хотел заметить, что все вышеперечисленные характеристики скорее следует отнести на счет своевременно почившего господина Байстрюкова, но постеснялся двоих слушателей, застывших позади меня. Я сказал другое.
— Вы будете смеяться, — сказал я, — но только я в самом деле не знаю, куда он уехал... Думаю, что он уехал далеко. И надеюсь, что он уехал так далеко, что вы его уже никогда не достанете.
Он ударил меня в солнечное сплетение. Неблагодарный. Почему люди реагируют на правду куда болезненнее, чем на ложь? Очень актуальный вопрос. Актуальнее может быть только вопрос: почему люди так болезненно реагируют на удар в солнечное сплетение?
Он ударил меня еще раз, и я упал на колени. Под аккомпанемент похоронного марша. Возможно, из-за музыки мое падение показалось мне исполненным изящества и достоинства.
Потом кто-то из стоявших сзади ударил меня по ушам, и я перестал слышать музыку.
Мне вдруг стало грустно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
— Мужики, — громко обратился я к ним и слегка толкнул одного. — Мужики!
— Что? — отозвался он, с завистью взглянув на мое приглашение.
— Вы в курсе, что здесь творится?
— Как что? — Взгляд телевизионщика стал подозрительным. Я и сам понимал, что выгляжу идиотом: держу в руках приглашение и спрашиваю, куда меня пригласили. — То самое и происходит!
— Кого хоронят-то?! — крикнул я почти в самое ухо. Теперь на меня удивленно посмотрели не только два телевизионщика, но и все окружающие. Однако смущаться было поздно.
— Кудрявого хоронят, — сказал телевизионщик. — Ты что, парень?! С Луны свалился? — и он выразительно покрутил пальцем у виска.
— Кудрявого? — Я наморщил лоб, и телевизионщик постарался отодвинуться от меня подальше, чтобы не слышать очередного глупого вопроса. А такой вопрос был у меня наготове.
«А разве он умер?» — хотел я спросить. Но тут меня двинули в спину, очевидно, намекая, что пора продвигаться дальше. Я влетел в ворота, помахал конвертом перед носом у одного из охранников и оказался на кладбище.
Здесь можно было пригладить волосы, одернуть пальто и проверить сохранность содержимого карманов — мало ли...
— Седьмой сектор, — сказал мне солидный пожилой мужчина в сером пальто, рукав которого был перехвачен черной траурной повязкой. — Вон туда, — и он показал направление.
Пока я шагал по асфальтовой дорожке к седьмому сектору, я привел в порядок не только верхнюю одежду. Я немного разобрался и со своими мыслями. Надо же, а я и не знал, что фамилия Кудрявого — Байстрюков. И вот этот Кудрявый, то есть Байстрюков, на днях скончался...
Что ж, с этим я разобрался. Оставалась одна маленькая загадка — какого черта меня пригласили на похороны человека, с которым я виделся лишь один раз в жизни? Насколько я помню, я даже не представился тогда. Тем не менее, кому-то понадобилось выяснить мое имя, узнать мой адрес и пригласить сюда, на Прохоровское кладбище...
Кому это понадобилось? И зачем?
Я узнал это минуту спустя, когда подошел вплотную к седьмому сектору и увидел толпу человек в сто — сто пятьдесят, плотным полукольцом окружившую свежевырытую могилу. Рядом выстроился оркестр, и звуки скорбного марша разносились по всему кладбищу.
Все это я увидел и остановился, раздумывая, стоит ли оставаться здесь до конца или лучше выбраться обратно, ведь личность покойного не вызывала у меня особых симпатий... Честно говоря, никаких симпатий не вызывал у меня этот подонок.
Пока стоял и прикидывал, как мне покинуть место, куда я так долго прорывался, ко мне подошли два человека с черными повязками на рукавах и сказали, что мне нужно «кое-куда пройти».
Я попросил уточнить, потому что никогда не любил это «кое-куда». Меня взяли под руки и попросили не орать, потому что сегодня такой день... И лучше не сопротивляться, иначе я окажусь на соседнем секторе. Глубоко под землей. Я подумал, что мои собственные похороны не вызовут такого ажиотажа, какой происходил сейчас возле могилы Кудрявого. Какая жалость.
Меня отвели немного в сторону от скорбящей толпы, за оркестр. Музыка встала стеной между нами и остальными приглашенными на похороны.
С деревянной скамейки поднялся невысокий грузный мужчина. Он затушил носком ботинка сигарету, прищурился, словно светило яркое летнее солнце, и подошел ко мне. Два члена похоронной команды отпустили мои руки, но не уходили, дыша мне в затылок. Ждали инструкций.
Невысокий без особенной радости посмотрел на меня, сплюнул на снег и отвернулся. Некоторое время он рассматривал спины оркестрантов, покачивая тяжелым подбородком в такт музыке.
Его лицо было бледным и одутловатым, дыхание — зловонным. Я бы не удивился, если бы узнал, что на следующей неделе наступит его очередь занять участок в седьмом секторе. Может, он хочет пригласить меня лично?
— Доволен? — спросил вдруг мужчина.
— Чем? — удивился я.
— Вот этим. — Мужчина кивнул на оркестр и толпу. — Отбегался Кудрявый... Я подумал, что тебе будет приятно поприсутствовать. Не просто прочитать в газете, а вот так... Персонально все увидеть.
— Это вы прислали мне приглашение?
— Конечно, — кивнул мужчина. — Кто же еще позаботится?
— Спасибо за внимание. Только я не совсем понимаю...
— Ты что, не узнал меня? — вдруг перебил он. — Посмотри внимательно...
— Узнал? — До этого момента я был совершенно убежден, что вижу своего собеседника впервые в жизни. Я вгляделся в уставившиеся на меня зрачки, и где-то там, глубоко внутри...
— О господи, — сказал я. — Быть не может...
— Когда я увижу Господа, я обязательно передам ему твое мнение, — усмехнулся он. — Но со мной больше так не шути. Не говори мне: «Не может быть». Я-то знаю, что это может быть. Я знаю, что это есть. Так-то, мальчик. — Он тяжело вздохнул. — Ну да ладно. Как ты понимаешь, тебе прислали приглашение вовсе не для того, чтобы ты мог позлорадствовать, потирая свои маленькие потные ручонки...
— А для чего, если не секрет? Я второй день ломаю голову, и все...
— Не торопись, — неприязненно посмотрел он. — Не торопись, а то успеешь. Тут полно друзей Кудрявого, тут полно людей, которые с удовольствием разорвут тебя на куски...
Это заявление меня неприятно удивило. Я подумал, что надо было подарить приглашение телевизионщикам, а самому ехать домой. На всякий случай я поинтересовался:
— А какая связь? Зачем друзьям Кудрявого меня рвать? Тем более на куски?
— Смеяться будешь потом. Когда червячки в земле твои глазки выедят.
— Я надену очки. Такие горнолыжные, знаете...
Он взял меня пятерней за горло и прошептал тоном, не оставлявшим сомнений в искренности:
— Я тебе самолично глотку перегрызу, сука! Но только сначала ты скажешь, где сейчас прячется этот подонок! Этот гад! Эта мразь...
В ответ я хотел заметить, что все вышеперечисленные характеристики скорее следует отнести на счет своевременно почившего господина Байстрюкова, но постеснялся двоих слушателей, застывших позади меня. Я сказал другое.
— Вы будете смеяться, — сказал я, — но только я в самом деле не знаю, куда он уехал... Думаю, что он уехал далеко. И надеюсь, что он уехал так далеко, что вы его уже никогда не достанете.
Он ударил меня в солнечное сплетение. Неблагодарный. Почему люди реагируют на правду куда болезненнее, чем на ложь? Очень актуальный вопрос. Актуальнее может быть только вопрос: почему люди так болезненно реагируют на удар в солнечное сплетение?
Он ударил меня еще раз, и я упал на колени. Под аккомпанемент похоронного марша. Возможно, из-за музыки мое падение показалось мне исполненным изящества и достоинства.
Потом кто-то из стоявших сзади ударил меня по ушам, и я перестал слышать музыку.
Мне вдруг стало грустно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12