Я сумел заткнуть пасть этим сволочам. Я поставил их на место. Я - Хозяин тюрьмы строгого режима в Стоунхэвне, штаг Аляска, США.
МЭННИ
Наконец-то. Три года вонючего карцера, а теперь - блаженство. Глоток свежего морозного воздуха. Сбросить бы с плеча этот матрас прямо на снег и растянуться, расправить косточки. Три года мерить клетку: четыре шага в длину, два - в ширину. Мерзость. Мерзость! А эти, вокруг меня, только и могут шептать за моей спиной: «Видал? Вот это мужик! Настоящий мужик!» Среди этого стада нет почти ни одного человека, который хоть что-то понимал бы в нашей дерьмовой жизни. Почти ни одного! Кроме Джоны. А вот и он.
- Привет, Мэнни! Добро пожаловать домой, малыш! Ведь я же - твой дом, не правда ли?
В самую точку Джона попал. Ты и есть мой дом. Ближе тебя никого у меня нет. Дай-ка я обниму тебя… А это кто еще к нам примазывается? Вприпрыжку, как боксер, подбирается. Пижон, очки черные нацепил на нос. Фрайер тухлый!
- Ничего не вижу. Эй, Мэнни… Это он мне?
- Держи, приятель, это мой подарок тебе.
Джона не гонит его прочь. Так и быть, потерплю и я. Примерим эти чертовы очки. Пусть глаза отдохнут. С непривычки-то, после полутьмы в карцере, на ярком солнце трудновато.
- Пошли, ребята. А то, кажется, уже закрывают.
- Эй, приятель, дай-ка я это понесу. Мэпни, дай мне свой матрасик.
Ну, пусть несет, черт с ним, от меня не убудет.
- Джона, что-нибудь интересное было здесь за последние три года?
- Да ты же обо всем знаешь, браток. Я был на воле, отдышаться не успел, получил свежачок - еще тридцать лет.
- Как же это тебе удалось без меня, старина?
- Да просто мне не удавалось прожить без денег, браток.
- А ты никогда не умел грабить банки, Джона. Но ты не расстраивайся. Я вытащу тебя отсюда.
- Но только не этой зимой. Все равно у тебя ничего не выйдет.
- У меня не выйдет? Джона, о чем ты говоришь?.. Послушай, приятель, что за дела…
Этот фрайер уже порядком надоел мне. Что он лезет везде? Чего ему надо от меня? Чем же он Джону-то околдовал?
Мэнни, успокойся. Это симпатичный молодой человек. Всего-навсего. И кроме того… он возит тележку с бельем в прачечную и обратно. Добро пожаловать домой, братишка!
Спасибо тебе, Джона, на добром слове. Утро вечера мудренее. Разберемся мы с этим парнишкой, когда время придет. Я тебе верю, Джона. У тебя была возможность изучить этого Бака Логана. Может, и мне представится случай проверить его на стойкость.
Ночь я проспал как убитый. А на следующий день ребята ловили кайф. Мне-то их увлечение боксерскими драками до лампочки, но пусть тешатся, если им нравится. Бак на ринге словно жеребец гарцует. Я-то вижу: он передо мной выпендривается. Вот, мол, я и так могу, и эдак. Вот какой я молодой, здоровый, крепкий… Сосунок, как будто выживают в этом мире молодые да здоровые. Выживает тот, чья ненависть сильнее! Священники придумали все это дерьмо: любовь, доброта, смирение, терпение. Ненависть - единственное, на чем держится весь этот мир. Вот они орут во всю глотку: «Сделай его, Бак! Сделай его! Дай ему! Добей этого сукина сына. Бак!» - и вроде как за него болеют, а дай им пару кусков в лапу, а то и просто напои как следует, и любой из них всадит этому Баку перышко под ребрышко. Причем с удовольствием. Но паренек, конечно, честолюбив. Неплохо он отправил в нокдаун своего противника, очень неплохо! Джона, кажется, того же мнения:
- Малыш умеет драться.
Как бы Джона его не перехвалил…
- Да ладно тебе, Джона. Цена этому поединку - две дохлые мухи, которые перед тобой на ринге ползают.
- Послушай, Мэнни, тебе не кажется, что ты стал чересчур придирчиво к людям относиться? Пойду-ка я, братан, отолью. Идем, я угощаю, а то смотри, как бы не лопнуть тебе от злости.
Тут он задрал голову вверх, туда, где крест-накрест сходились две линии зарешеченного коридора - настила, проходящего над спортзалом:
- Эй, начальник! Ты хоть бы следил за этим парнем получше. А то он меня уже за задницу щиплет, я отбиваться устал. По-моему, ты его слишком долго в карцере держал. Слышь, Рэнкен?
А я как-то в своих размышлениях да за болтовней не заметил, когда наверху Рэнкен появился. Вид у него что-то подозрительно странный. Да и каким ветром его сюда занесло?! Он в жизни не ходил смотреть боксерские матчи. А следующий раунд как раз и начался. Бак с первой же секунды разошелся не на шутку. Его противник, ухе, наверное, без сознания был, мешок мешком стоял, а Бак с такой скоростью бил по нему, что не давал опуститься на пол. Тренер Бака, брызгая слюной, орал своему подопечному: «Убей эту тварь! Убей его! Прикончи!» И только один негр-гомик вдруг закричал: «Да что ж ты, гад, делаешь?» И тогда Бак нанес короткий резкий удар, будто точку поставил, и замер неожиданно для всех. Застыл, не шелохнувшись. Толпа вокруг ринга ревела, неистовствовала, и в этом гамме потонули слова рефери: «Победу во втором полусреднем… чемпион… Бак Логан…» Я снова поднял голову и столкнулся взглядом с Рэнкеном. Он ошибся. Он не должен был отводить глаза. Он не должен был переводить взгляд куда-то за мою спину. Он перевел - и я обернулся. Все, что я успел увидеть в это мгновенье, - нож, лезвие которого неслось на меня со скоростью пули, чтобы воткнуться мне под лопатку…
* * *
Я даже сначала не разглядел, чья рука держала этот нож. Дернулся инстинктивно, ни на что не надеясь, и острие вместо спины вонзилось в мякоть правой руки чуть повыше локтя. Тут же нападавший нанес и второй удар, правда, я успел развернуться и подставить ладонь. Нож прошил ее, как кусок масла, но я понял, что остался в живых. Мне повезло. Я этого кретина и не знал никогда раньше, но, будь я на его месте… или Джона… уж мы бы не промахнулись. Плевое дело! Рэнкен явно нанял какого-то любителя. Профессионалы так не работают. Не иначе стукач какой-нибудь вшивый купился на очередную подачку. Я схватил подвернувшийся под руку стул и с размаху опустил его на голову этого идиота. Он отлетел в сторону, и мгновенно рядом со мной и этим типом выросла стена охранников. А Рэнкен сверху, как Господь Бог, взирал на все происходящее. Бак за моей спиной закричал: «Не бей его, Мэнни!» Малыш, да кто ж мне теперь позволит тронуть этого недоноска?! Хватит того, что в штаны он уже наложил. Шатаясь, поднялся с пола, нож вперед выставил и кричит (а самого ноги не держат, трясется весь): «Это Рэнкен заставил меня… Рэнкен! Не трогай меня! Не надо…» Эх, старикан, куда же ты полез? На кого? Я бы успокоился и остыл, а вот Рэнкен тебе этих слов не простит. Считай, что смертный приговор ты себе уже подписал… Что ж, давай, Рэнкен, доиграем этот спектакль до конца!
- Не бойся, коротышка, - говорю я старику, - скоро все это для тебя закончится. - И я шагнул к нему.
Один парнишка из охранников, что сверху около Рэнкена выстроились, не выдержал и пальнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
МЭННИ
Наконец-то. Три года вонючего карцера, а теперь - блаженство. Глоток свежего морозного воздуха. Сбросить бы с плеча этот матрас прямо на снег и растянуться, расправить косточки. Три года мерить клетку: четыре шага в длину, два - в ширину. Мерзость. Мерзость! А эти, вокруг меня, только и могут шептать за моей спиной: «Видал? Вот это мужик! Настоящий мужик!» Среди этого стада нет почти ни одного человека, который хоть что-то понимал бы в нашей дерьмовой жизни. Почти ни одного! Кроме Джоны. А вот и он.
- Привет, Мэнни! Добро пожаловать домой, малыш! Ведь я же - твой дом, не правда ли?
В самую точку Джона попал. Ты и есть мой дом. Ближе тебя никого у меня нет. Дай-ка я обниму тебя… А это кто еще к нам примазывается? Вприпрыжку, как боксер, подбирается. Пижон, очки черные нацепил на нос. Фрайер тухлый!
- Ничего не вижу. Эй, Мэнни… Это он мне?
- Держи, приятель, это мой подарок тебе.
Джона не гонит его прочь. Так и быть, потерплю и я. Примерим эти чертовы очки. Пусть глаза отдохнут. С непривычки-то, после полутьмы в карцере, на ярком солнце трудновато.
- Пошли, ребята. А то, кажется, уже закрывают.
- Эй, приятель, дай-ка я это понесу. Мэпни, дай мне свой матрасик.
Ну, пусть несет, черт с ним, от меня не убудет.
- Джона, что-нибудь интересное было здесь за последние три года?
- Да ты же обо всем знаешь, браток. Я был на воле, отдышаться не успел, получил свежачок - еще тридцать лет.
- Как же это тебе удалось без меня, старина?
- Да просто мне не удавалось прожить без денег, браток.
- А ты никогда не умел грабить банки, Джона. Но ты не расстраивайся. Я вытащу тебя отсюда.
- Но только не этой зимой. Все равно у тебя ничего не выйдет.
- У меня не выйдет? Джона, о чем ты говоришь?.. Послушай, приятель, что за дела…
Этот фрайер уже порядком надоел мне. Что он лезет везде? Чего ему надо от меня? Чем же он Джону-то околдовал?
Мэнни, успокойся. Это симпатичный молодой человек. Всего-навсего. И кроме того… он возит тележку с бельем в прачечную и обратно. Добро пожаловать домой, братишка!
Спасибо тебе, Джона, на добром слове. Утро вечера мудренее. Разберемся мы с этим парнишкой, когда время придет. Я тебе верю, Джона. У тебя была возможность изучить этого Бака Логана. Может, и мне представится случай проверить его на стойкость.
Ночь я проспал как убитый. А на следующий день ребята ловили кайф. Мне-то их увлечение боксерскими драками до лампочки, но пусть тешатся, если им нравится. Бак на ринге словно жеребец гарцует. Я-то вижу: он передо мной выпендривается. Вот, мол, я и так могу, и эдак. Вот какой я молодой, здоровый, крепкий… Сосунок, как будто выживают в этом мире молодые да здоровые. Выживает тот, чья ненависть сильнее! Священники придумали все это дерьмо: любовь, доброта, смирение, терпение. Ненависть - единственное, на чем держится весь этот мир. Вот они орут во всю глотку: «Сделай его, Бак! Сделай его! Дай ему! Добей этого сукина сына. Бак!» - и вроде как за него болеют, а дай им пару кусков в лапу, а то и просто напои как следует, и любой из них всадит этому Баку перышко под ребрышко. Причем с удовольствием. Но паренек, конечно, честолюбив. Неплохо он отправил в нокдаун своего противника, очень неплохо! Джона, кажется, того же мнения:
- Малыш умеет драться.
Как бы Джона его не перехвалил…
- Да ладно тебе, Джона. Цена этому поединку - две дохлые мухи, которые перед тобой на ринге ползают.
- Послушай, Мэнни, тебе не кажется, что ты стал чересчур придирчиво к людям относиться? Пойду-ка я, братан, отолью. Идем, я угощаю, а то смотри, как бы не лопнуть тебе от злости.
Тут он задрал голову вверх, туда, где крест-накрест сходились две линии зарешеченного коридора - настила, проходящего над спортзалом:
- Эй, начальник! Ты хоть бы следил за этим парнем получше. А то он меня уже за задницу щиплет, я отбиваться устал. По-моему, ты его слишком долго в карцере держал. Слышь, Рэнкен?
А я как-то в своих размышлениях да за болтовней не заметил, когда наверху Рэнкен появился. Вид у него что-то подозрительно странный. Да и каким ветром его сюда занесло?! Он в жизни не ходил смотреть боксерские матчи. А следующий раунд как раз и начался. Бак с первой же секунды разошелся не на шутку. Его противник, ухе, наверное, без сознания был, мешок мешком стоял, а Бак с такой скоростью бил по нему, что не давал опуститься на пол. Тренер Бака, брызгая слюной, орал своему подопечному: «Убей эту тварь! Убей его! Прикончи!» И только один негр-гомик вдруг закричал: «Да что ж ты, гад, делаешь?» И тогда Бак нанес короткий резкий удар, будто точку поставил, и замер неожиданно для всех. Застыл, не шелохнувшись. Толпа вокруг ринга ревела, неистовствовала, и в этом гамме потонули слова рефери: «Победу во втором полусреднем… чемпион… Бак Логан…» Я снова поднял голову и столкнулся взглядом с Рэнкеном. Он ошибся. Он не должен был отводить глаза. Он не должен был переводить взгляд куда-то за мою спину. Он перевел - и я обернулся. Все, что я успел увидеть в это мгновенье, - нож, лезвие которого неслось на меня со скоростью пули, чтобы воткнуться мне под лопатку…
* * *
Я даже сначала не разглядел, чья рука держала этот нож. Дернулся инстинктивно, ни на что не надеясь, и острие вместо спины вонзилось в мякоть правой руки чуть повыше локтя. Тут же нападавший нанес и второй удар, правда, я успел развернуться и подставить ладонь. Нож прошил ее, как кусок масла, но я понял, что остался в живых. Мне повезло. Я этого кретина и не знал никогда раньше, но, будь я на его месте… или Джона… уж мы бы не промахнулись. Плевое дело! Рэнкен явно нанял какого-то любителя. Профессионалы так не работают. Не иначе стукач какой-нибудь вшивый купился на очередную подачку. Я схватил подвернувшийся под руку стул и с размаху опустил его на голову этого идиота. Он отлетел в сторону, и мгновенно рядом со мной и этим типом выросла стена охранников. А Рэнкен сверху, как Господь Бог, взирал на все происходящее. Бак за моей спиной закричал: «Не бей его, Мэнни!» Малыш, да кто ж мне теперь позволит тронуть этого недоноска?! Хватит того, что в штаны он уже наложил. Шатаясь, поднялся с пола, нож вперед выставил и кричит (а самого ноги не держат, трясется весь): «Это Рэнкен заставил меня… Рэнкен! Не трогай меня! Не надо…» Эх, старикан, куда же ты полез? На кого? Я бы успокоился и остыл, а вот Рэнкен тебе этих слов не простит. Считай, что смертный приговор ты себе уже подписал… Что ж, давай, Рэнкен, доиграем этот спектакль до конца!
- Не бойся, коротышка, - говорю я старику, - скоро все это для тебя закончится. - И я шагнул к нему.
Один парнишка из охранников, что сверху около Рэнкена выстроились, не выдержал и пальнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25