- А я вам хавку принес. Тут деревня близко...
Рядом с костром лежала крупная беспородная собака с разрубленной головой.
- Уф... - Зубач перевел дух. - Пришили бы тебя, узнал бы, кто обосрался... Ну ладно, давай, жрать охота!
Собаку разделали, зажарили и съели. Хорек держался героем и косноязычно рассказывал о своих приключениях.
- Секу в окно, гля - баба раздевается, сиськи - во, до пупа... Белые... И ляжки белые, мягкие...
- Ну?! Чего ж ты не бабу, а кобеля приволок? - спросил Груша, обсасывая красную то ли от бликов костра, то ли от крови косточку.
- Он мне, паскуда, чуть яйца не отгрыз! И выл потом... Шухер поднялся, мужики набежали... Еле сделал ноги. Ну да можно завтра пойти...
- Завтра, завтра! - Груша швырнул кость в огонь, сноп искр брызнул на ногу Утконосу, тот выругался.
- Ты чо? Или крыша едет от суходрочки?
- Баба небось слаще кобеля? - поддразнил Катала. - Чего ее не притащил?
- Тяжелая... Я б ее лучше там отхарил, а сюда ляжку на хавку...
- А Расписной бабий фляш(1) хавать бы не стал, - внезапно сказал Зубач. Точняк не стал бы?
- Нет. - Расписной качнул головой.
- В падлу, да? Пса голимого(2) жрать не в падлу, а бабу чистую - в падлу? Как так выходит?
- Вот если мы с тобой недели две в пустыне прокантуемся, тогда узнаешь, как выходит!
1 Фляш - мясо (блатной жаргон). 2 Голимый - презираемый, противный.
- Так ты меня что, за пса держишь? - Зубач угрожающе скривился и наклонился вперед, шаря ладонью за поясом.
- Ты сам себя за хобот держишь. - Расписной рассмеялся, показал пальцем. Сейчас кайф словишь?
Усмехнулся Катала, прыснул Скелет, визгливо хихикнул Утконос, в открытую захохотали Челюсть и Хорек. Зубач поспешно вынул руку из штанов.
- Пушка провалилась, - буркнул он. - Ну ладно, метла у тебя чисто метет(1). А шухер ты в цвет поднял, вертухаи поучиться могут! И лепила (2) классный - вон как Челюсти руку подвесил. И где тебя этому учили?
Улыбка у него была нехорошая: подозревающая, даже того хуже догадывающаяся. Именно такой улыбкой он встретил Расписного при первом знакомстве.
1 Метла чисто метет -язык хорошо подвешен. 2 Лепила - врач.
Глава 2 ПО КРУГАМ АДА
Камера Бутырки напоминала преисподнюю: густо затянутое проволочной сеткой и вдобавок закрытое ржавым намордником окно под потолком, шконки в три яруса, развешанные на просушку простыни, белье, носки, непереносимая духота и влажность, специфическая вонь немытых тел, параши и карболки.
За спиной резко хлопнула обитая железом, обшарпанная дверь с кривыми цифрами 76, грубо намалеванными серой масляной краской. Со скрипом провернулся огромный вертухайский ключ, противно лязгнул засов. О специальной миссии Вольфа не знал ни начальник учреждения, ни его заместители, ни оперативный состав. Он вошел в общую камеру как обычный зэк, и только от него самого зависело, как его встретят в этом мире и как сложится здесь его жизнь.
- Кто - это - к нам - заехал? - На корточках напротив двери сидели двое, один из них резко поднялся навстречу - высокий стройный парень в красных плавках, резко контрастировавших со смуглой гладкой кожей, обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил губы и по-блатному растягивал слова. - В гостинице "Бутюр"(1) свободных мест нет!
1 Бутюр - сокращение от "Бутырская тюрьма". Такой штамп раньше ставили на постельном белье.
Развязной походкой парень направился к Вольфу, явно намереваясь подойти вплотную и гипнотизируя намеченную жертву большими, широко поставленными глазами.
- Ну ладно, так и быть... Пущу спать под свою шконку... Только вначале заплатишь мне за прописку...
Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло свою роль, то ли виднеющийся в расстегнутом вороте многокупольный храм, то ли исходящее от могучей фигуры ощущение уверенности и силы, но планы гладкого красавчика мгновенно изменились: вошедший перестал для него существовать.
- Санаторий "Незабудка" - побываешь, не забудешь! - сообщил он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, и, пританцовывая, направился к облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо и на безволосую грудь.
Больше на Вольфа никто не обращал внимания. Арестанты безучастно переговаривались, за простынями стучали костяшки домино, кто-то заунывно повторял неразборчивые фразы - то ли молился, то ли пел. Справа от двери на железном толчке орлом сидел человек с мятой газетой в руке. Тусклые глаза ничего не выражали, как у мертвеца.
- Здорово, бродяги, привет, мужики! - громко произнес Расписной. И так же громко спросил:- Люди есть?
В камере, которую никто из арестантов так не называет, а называет исключительно хатой, томилось не менее сорока полуголых потных людей. Но и приветствие, и вопрос Расписного не показались странными, напротив, они демонстрировали, что вошедший далеко не новичок и прекрасно знает о делении обитателей тюремного мира на две категории - блатных, то есть собственно людей, и остальное камерное быдло.
- Иди сюда, корефан! - раздалось откуда-то из глубины преисподней, и Расписной двинулся на голос, причем местные черти сноровисто освобождали ему дорогу.
Торцом к окну стоял длинный, разрисованный неприличными картинками дощатый стол. На ближнем к двери конце несколько мужиков азартно припечатывали костяшки домино. На дальнем четверо блатных играли в карты. Хотя камера была переполнена, вокруг них было свободно, как будто существовала линия, пересекать которую посторонним запрещалось. Расписной перешагнул невидимую границу и, не дожидаясь особого приглашения, подсел к играющим.
Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал, как мелькнули в прищуренных глазах восемь быстрых зрачков, мгновенно "срисовав" облик чужака. Так мелькали в белых песках Рохи-Сафед стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.
Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были обнажены по пояс, татуированные тела покрывал клейкий пот.
- Еще, - бесстрастно сказал высохший урка с перевитыми венами жилистыми руками. Шишковатую голову неряшливо покрывала редкая седая щетина. На плечах выколоты синие эполеты - символ высокого положения в зоне. На груди орел с плохо расправленными крыльями нес в когтях безвольно обвисшую голую женщину. Держался урка властно и уверенно, как хозяин.
- На! - Небольшого роста, дерганый, будто собранный из пружинок, банкир ловко бросил очередную карту. Не какую-то склеенную из газеты стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться колоды. На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую как на шампур были нанизаны несколько карт - знак профессионального игрока. - Еще?
- Хорош, Катала, себе. - Седой перекатил папиросу из одного угла большого рта в другой и постучал ребром сложенных карт по кривобокой русалке с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33