и вот мир снова проснулся к радостному приходу весны.
Как хорош воздух! Как зеленеет трава! Какими прекрасными трелями птицы встречают обновление жизни, и как на ветерке молодые побеги с едва вскрывшимися почками кивают друг другу в невинном восхищении!
Мэри ощущала этот неизменно возвращающийся зов природы и находила ответный голос в своей душе. В первые несколько месяцев после свадьбы, подавленная холодностью Ханли и уставшая от праздных развлечений, которые так радовали ее раньше, она иногда задавалась вопросом, для чего же появилась на свет. Теперь Мэри знала ответ.
Сидя у распахнутого окна за вышиванием крошечного платьица, предназначавшегося явно не для нее, Мэри мечтательно закрыла глаза, чтобы утаить от внешнего мира волну тонких эмоций, нахлынувшую на нее.
Мэри, как испорченный ребенок, которым и была когда-то, пыталась теперь сама управлять своей жизнью.
Маленькая одежда, разбросанная вокруг в восхитительном беспорядке, уже вся была оторочена синим. Синие ленты нынче в моде в Бертоне, а Мэри была модницей.
Она даже вышила имя на маленьких наволочках, надежно спрятанных в комоде. Имя было Дороти.
Ханли - я чуть не сказал "бедный Ханли", - продолжая придерживаться своего безукоризненного безразличия, испытывал при этом некоторые трудности. Даже больше: он находился на грани того, чтобы вообще расстаться с собственными принципами. Когда вечером он возвращался домой и находил Мэри за ее бесконечным делом любви, когда он видел взгляд, исполненный невыразимой нежности, которым она неизменно встречала каждое малейшее выражение осознания им надвигающегося события, Томасу хотелось обнять ее и не отпускать уже никогда.
Но привычки, вырабатываемые целую жизнь, отбросить не так легко, особенно когда они укреплялись всей силой упрямой воли. Ханли заставлял себя довольствоваться тем, что окружал жену исключительными удобствами и заботой, и был действительно уверен, что поступает правильно. Он всегда считал собственный разум полностью самодостаточным, и не мог представить себе существование души, требовавшей чего-то иного.
Иногда Ханли раздражала настойчивость Мэри в том, что казалось ему детским капризом.
Хотя он и избегал любых дальнейших разговоров на спорную тему, не мог понять, почему жена думала, что это не будет сын, который стал бы наследником и увековечил бы имя и дело Ханли. Много раз, сталкиваясь с тем или иным проявлением собственного мнения Мэри по данному поводу, он с трудом удерживал язык за зубами.
Событие, которого они оба так ждали - Мэри с простым, нежным нетерпением, Ханли с внешней прохладцей, - все-таки подоспело неожиданно и почти без предупреждения. Это случилось одним июньским вечером. Ханли после на редкость тяжелого рабочего дня пришел рано и, что было в порядке вещей, тут же улегся спать.
Разбуженный служанкой, он услышал за дверью встревоженные голоса.
- Что там? - спросил он в полусне.
- Миссис Ханли звала вас, - ответили ему.
Ханли привстал.
- Это?..
- Да.
Служанка торопливо вышла, и Ханли, одевшись так быстро, как только сумел, последовал за ней. В коридоре он обнаружил кухарку и прачку, возбужденно перешептывавшихся в углу. Везде горел свет. Дверь в комнату Мэри была открыта.
- Что вы здесь делаете? - потребовал ответа Ханли. - Где Симмонс?
Все вздрогнули от звука его голоса.
- Он пошел за доктором и миссис Барбер, - проговорила кухарка. - Мы... нам... можно нам остаться здесь, в коридоре?
Из комнаты послышался голосок Мэри, легкий и нежный.
- Конечно, вы можете остаться, - сказала она. - Поди сюда, Мэгги.
Простое лицо старухи кухарки озарилось улыбкой, а глаза наполнились слезами. Иногда даже Мэгги бывают чудесными.
- Можно? - взмолилась она перед Ханли.
Не отвечая, Ханли прошел через коридор и спустился вниз. Услышав шум на кухне, он заглянул туда и увидел, как служанка, стоя на стуле, искала что-то среди бутылок на верхней полке буфета.
- Почему вы не разбудили меня раньше? - недовольно спросил он.
- Потому что мы были заняты, - ответила она.
Ханли посмотрел на нее минуту-другую, затем через гостиную вышел в холл. Он не смог бы объяснить, почему не пошел к Мэри. Возможно, он побоялся бурных эмоций, которые, он чувствовал это, бушевали в нем; возможно, потому, что она не позвала его. Томас Ханли почувствовал себя в странном положении - он ревновал к кухарке.
Он повернулся к лестнице, и взгляд его остановился на телефоне, дежурившем на своем месте в углу.
Сняв трубку, Ханли набрал домашний номер доктора Перкинса.
Ему сказали, что доктор Перкинс уже выехал и должен быть с минуты на минуту. Тогда он позвонил Барберам. "Миссис Барбер одевается и скоро прибудет".
Ханли повесил трубку и проследовал наверх в свою комнату. Присев на стул у окна, он услышал, как внизу хлопнула входная дверь и в коридоре раздался бодрый баритон доктора.
Минуты еле тянулись. Ханли слышал голоса доктора и служанки, доносившиеся через стену из комнаты Мэри. Потом к ним присоединилось и низкое контральто миссис Барбер. Казалось, они никогда не перестанут болтать.
- Отчего они ничего не делают? - процедил Ханли.
Наконец, не в силах больше выносить этого, он подошел к двери и распахнул ее как раз в тот момент, когда служанка с небольшим белым свертком в руках скрылась в комнате напротив спальни Мэри. Доктор, выйдя за ней в коридор, увидел приближавшегося Ханли и, мягко, но настойчиво повернув его обратно, вошел следом и прикрыл за ними дверь.
- Ну? - спросил Ханли.
- У вас сын, - сказал доктор. - Прекрасный мальчик. Но...
- Ну? - нетерпеливо повторил Ханли.
- Боюсь, это убьет вашу жену, - неловко произнес доктор. Он знал, что Томас Ханли спокойно отнесется к этому.
Руки Ханли железной хваткой опустились на плечи доктора.
- Она мертва? - холодно спросил он.
- Нет. - Доктор присел под тяжестью этих ладоней. - Я могу подарить вам небольшую надежду. Я сделаю все, что смогу.
Не говоря ни слова, Ханли развернулся и бросился в комнату Мэри. Она лежала на подушках, смертельно бледная, с закрытыми глазами. Миссис Барбер сидела на краю кровати, держа дочь за руку. Когда Ханли вошел, она приложила палец к губам, делая знак не нарушать тишину.
Ханли подошел к кровати и, строго сжав губы, стоя смотрел на свою жену; его руки мелко дрожали. Мэри с усилием приоткрыла глаза и, увидев мужа, попробовала сесть. Миссис Барбер нежно заставила ее лечь обратно. Тогда Мэри протянула ладошку, и Ханли неловко пожал ее.
- Томас, - чуть слышно произнесла Мэри и, вздрогнув, добавила: - Как я ненавижу это имя!
- Я... я сам не очень люблю его, - ответил Ханли.
- Я хочу, чтобы ты... сказал... мне... что-то, - выговорила Мэри. Слова с трудом срывались с ее губ. - Я знаю, ты... не можешь лгать.
1 2 3
Как хорош воздух! Как зеленеет трава! Какими прекрасными трелями птицы встречают обновление жизни, и как на ветерке молодые побеги с едва вскрывшимися почками кивают друг другу в невинном восхищении!
Мэри ощущала этот неизменно возвращающийся зов природы и находила ответный голос в своей душе. В первые несколько месяцев после свадьбы, подавленная холодностью Ханли и уставшая от праздных развлечений, которые так радовали ее раньше, она иногда задавалась вопросом, для чего же появилась на свет. Теперь Мэри знала ответ.
Сидя у распахнутого окна за вышиванием крошечного платьица, предназначавшегося явно не для нее, Мэри мечтательно закрыла глаза, чтобы утаить от внешнего мира волну тонких эмоций, нахлынувшую на нее.
Мэри, как испорченный ребенок, которым и была когда-то, пыталась теперь сама управлять своей жизнью.
Маленькая одежда, разбросанная вокруг в восхитительном беспорядке, уже вся была оторочена синим. Синие ленты нынче в моде в Бертоне, а Мэри была модницей.
Она даже вышила имя на маленьких наволочках, надежно спрятанных в комоде. Имя было Дороти.
Ханли - я чуть не сказал "бедный Ханли", - продолжая придерживаться своего безукоризненного безразличия, испытывал при этом некоторые трудности. Даже больше: он находился на грани того, чтобы вообще расстаться с собственными принципами. Когда вечером он возвращался домой и находил Мэри за ее бесконечным делом любви, когда он видел взгляд, исполненный невыразимой нежности, которым она неизменно встречала каждое малейшее выражение осознания им надвигающегося события, Томасу хотелось обнять ее и не отпускать уже никогда.
Но привычки, вырабатываемые целую жизнь, отбросить не так легко, особенно когда они укреплялись всей силой упрямой воли. Ханли заставлял себя довольствоваться тем, что окружал жену исключительными удобствами и заботой, и был действительно уверен, что поступает правильно. Он всегда считал собственный разум полностью самодостаточным, и не мог представить себе существование души, требовавшей чего-то иного.
Иногда Ханли раздражала настойчивость Мэри в том, что казалось ему детским капризом.
Хотя он и избегал любых дальнейших разговоров на спорную тему, не мог понять, почему жена думала, что это не будет сын, который стал бы наследником и увековечил бы имя и дело Ханли. Много раз, сталкиваясь с тем или иным проявлением собственного мнения Мэри по данному поводу, он с трудом удерживал язык за зубами.
Событие, которого они оба так ждали - Мэри с простым, нежным нетерпением, Ханли с внешней прохладцей, - все-таки подоспело неожиданно и почти без предупреждения. Это случилось одним июньским вечером. Ханли после на редкость тяжелого рабочего дня пришел рано и, что было в порядке вещей, тут же улегся спать.
Разбуженный служанкой, он услышал за дверью встревоженные голоса.
- Что там? - спросил он в полусне.
- Миссис Ханли звала вас, - ответили ему.
Ханли привстал.
- Это?..
- Да.
Служанка торопливо вышла, и Ханли, одевшись так быстро, как только сумел, последовал за ней. В коридоре он обнаружил кухарку и прачку, возбужденно перешептывавшихся в углу. Везде горел свет. Дверь в комнату Мэри была открыта.
- Что вы здесь делаете? - потребовал ответа Ханли. - Где Симмонс?
Все вздрогнули от звука его голоса.
- Он пошел за доктором и миссис Барбер, - проговорила кухарка. - Мы... нам... можно нам остаться здесь, в коридоре?
Из комнаты послышался голосок Мэри, легкий и нежный.
- Конечно, вы можете остаться, - сказала она. - Поди сюда, Мэгги.
Простое лицо старухи кухарки озарилось улыбкой, а глаза наполнились слезами. Иногда даже Мэгги бывают чудесными.
- Можно? - взмолилась она перед Ханли.
Не отвечая, Ханли прошел через коридор и спустился вниз. Услышав шум на кухне, он заглянул туда и увидел, как служанка, стоя на стуле, искала что-то среди бутылок на верхней полке буфета.
- Почему вы не разбудили меня раньше? - недовольно спросил он.
- Потому что мы были заняты, - ответила она.
Ханли посмотрел на нее минуту-другую, затем через гостиную вышел в холл. Он не смог бы объяснить, почему не пошел к Мэри. Возможно, он побоялся бурных эмоций, которые, он чувствовал это, бушевали в нем; возможно, потому, что она не позвала его. Томас Ханли почувствовал себя в странном положении - он ревновал к кухарке.
Он повернулся к лестнице, и взгляд его остановился на телефоне, дежурившем на своем месте в углу.
Сняв трубку, Ханли набрал домашний номер доктора Перкинса.
Ему сказали, что доктор Перкинс уже выехал и должен быть с минуты на минуту. Тогда он позвонил Барберам. "Миссис Барбер одевается и скоро прибудет".
Ханли повесил трубку и проследовал наверх в свою комнату. Присев на стул у окна, он услышал, как внизу хлопнула входная дверь и в коридоре раздался бодрый баритон доктора.
Минуты еле тянулись. Ханли слышал голоса доктора и служанки, доносившиеся через стену из комнаты Мэри. Потом к ним присоединилось и низкое контральто миссис Барбер. Казалось, они никогда не перестанут болтать.
- Отчего они ничего не делают? - процедил Ханли.
Наконец, не в силах больше выносить этого, он подошел к двери и распахнул ее как раз в тот момент, когда служанка с небольшим белым свертком в руках скрылась в комнате напротив спальни Мэри. Доктор, выйдя за ней в коридор, увидел приближавшегося Ханли и, мягко, но настойчиво повернув его обратно, вошел следом и прикрыл за ними дверь.
- Ну? - спросил Ханли.
- У вас сын, - сказал доктор. - Прекрасный мальчик. Но...
- Ну? - нетерпеливо повторил Ханли.
- Боюсь, это убьет вашу жену, - неловко произнес доктор. Он знал, что Томас Ханли спокойно отнесется к этому.
Руки Ханли железной хваткой опустились на плечи доктора.
- Она мертва? - холодно спросил он.
- Нет. - Доктор присел под тяжестью этих ладоней. - Я могу подарить вам небольшую надежду. Я сделаю все, что смогу.
Не говоря ни слова, Ханли развернулся и бросился в комнату Мэри. Она лежала на подушках, смертельно бледная, с закрытыми глазами. Миссис Барбер сидела на краю кровати, держа дочь за руку. Когда Ханли вошел, она приложила палец к губам, делая знак не нарушать тишину.
Ханли подошел к кровати и, строго сжав губы, стоя смотрел на свою жену; его руки мелко дрожали. Мэри с усилием приоткрыла глаза и, увидев мужа, попробовала сесть. Миссис Барбер нежно заставила ее лечь обратно. Тогда Мэри протянула ладошку, и Ханли неловко пожал ее.
- Томас, - чуть слышно произнесла Мэри и, вздрогнув, добавила: - Как я ненавижу это имя!
- Я... я сам не очень люблю его, - ответил Ханли.
- Я хочу, чтобы ты... сказал... мне... что-то, - выговорила Мэри. Слова с трудом срывались с ее губ. - Я знаю, ты... не можешь лгать.
1 2 3