На другой стороне - второй отпечаток: кто-то недавно пил на этом же месте. Козлов вскочил, схватился за автомат, попятился к краю оврага, оглядываясь и прислушиваясь. Из деревни доносились крики петухов, голоса людей, стрекот мотоциклов. Здесь же было тихо. Ни шороха. Он снова подошел к тому же месту. Теперь там было четыре отпечатка. Пальцы чужой руки были длиннее его пальцев, а руки тот расставил шире, когда нагибался к воде. Неужели он идет по следам очкарика? Козлов был не прочь снова встретить его, чтобы выяснить, за что схлопотал по физиономии. Машинально потрогал подбородок. Боль почти прошла. На рассеченном месте запеклась кровь...
Тщательно осматривая каждый куст, пригибаясь и оглядываясь, он выбрался из оврага, обдумывая дальнейшие действия. Проблема голода его не волновала. В августе с голоду не умрешь: кругом поля, огороды, сады. Но рядом была деревня, не чужая, своя, русская. Неужто не накормят его в какой-нибудь крайней избе! Надо ждать ночи. Рядом раскинулось поле ржи, тупым клином упиравшееся справа в деревню, слева - в тот лесок, где он собирал землянику. Козлов, пригнувшись, проскочил небольшую полянку и нырнул в желтое, едва колыхавшееся море хлебов, углубился в него метров на сто, выбрал место погуще, встал на колени, пригнулся как можно ниже, стянул с себя грязную и перештопанную гимнастерку, расстелил ее на примятой ржи. Сначала распотрошил колоски, что были примяты, а потом загребал еще и этой кропотливой работой занимался, пока не собрал на добрый котелок молодого чистого зерна. Рот набивал до отказа, переворачивался на спину, зажмурив глаза, смаковал, крякал, подмигивал сам себе, перекатывался, снова набивал рот и снова опрокидывался на спину. И тепло, что входило в его тело и наливало каждую мышцу упругостью и ненасытной жаждой жизни, было не просто сытостью. Это сама мать-земля возвращала ему силы, что пролились на ее нивы солдатской кровью... Он радостно и доверчиво прижимался к земле, к своей земле. И слушал, и слышал ее уверенное дыхание, и дышал с ней в одном ритме. По-особому осознавалась свобода, которую он обрел. И пусть кругом враг, а он только один, и бредет он сейчас по своей земле, как волк затравленный, и головы поднять не может, зато теперь он снова солдат, и в руках есть оружие. А числитель дроби его стоимости... его! Раздобыть бы еще пару рожков да пару гранат. К тому же не сегодня завтра он наткнется на стоящих людей. Не удастся прорваться через линию фронта (где она теперь?), будет партизанить. Он кадровый и цену себе знает... Так лежал он и думал, и настроение было отличное.
Меж тем стемнело и потянуло прохладой. Козлов надел гимнастерку, приподнялся, осмотрелся, кинул ремень автомата за шею и, пригибаясь, подался к деревне. Перемахнув через жердевый забор, он оказался в огороде крайней избы. После каждого шага ожидал собачьего концерта. Где-то, кажется, через два или три дома тяжело и хрипло несколько раз рявкнул, судя по голосу, престарелый кобель. Здесь же, у этой избы,- ни звука. В единственном окне, выходящем в огород, света нет, и дом выглядел нежилым. Но как только Козлов завернул за угол, лицом к лицу столкнулся с человеком, который, увидев его, вскинул топор, конечно же, заранее припасенный, и закричал:
- Чего по чужим дворам шляешься?
- Тихо, отец,- приглушил его Козлов,- тихо. Свой я.
Старик (Козлов разглядел его) чуть сбавил громкость, но продолжал так же враждебно:
- Ты не мути! Я своих знаю! Чего надо, говори!
- Немцы есть в селе?- спросил Козлов, обескураженный таким приемом.
- А ты как думал? Немцев, русских - всяких полно. Так что давай иди своей дорогой, коли еще пожить хочешь.
- Каких русских?- не понял Козлов.
- Каких, каких! Полицаев, вот каких!
Старик стоял, опустив топор, но не собираясь проявить гостеприимства.
- Гонишь, значит,- угрюмо выдавил Козлов.
- А кто ты такой, что я должен тебя в дом вести?!
Козлов хотел сказать "русский", но вспомнил про полицаев, замешкался...
Старик перешел в наступление.
- Ишь, подобрал берданку, дак теперь ему хлеб-соль подавай.
- Из плена я, папаша.
Но старик перебил его:
- Я тебе не папаша. В Орехове вот немцы таких вояк бабам раздают. Папашу нашел.
- Правильно говоришь. Сукин сын ты, а не папаша!- зло сказал Козлов и тут же схватился за автомат, потому что за спиной старика мелькнула тень.
- Идите в избу,- услышал он тихий женский голос.
Старик бросил топор куда-то в темноту и застучал ногами по крыльцу.
Женщина тронула Козлова за рукав.
- Идемте. Да идемте же!- повторила она, увидев нерешительность Козлова.- На батю не сердитесь. Идемте, а то еще услышит кто. Немцы в школе, а полицаи в сельсовете, но все время шныряют по деревне.
Через несколько минут Козлов уже ел отличный борщ.
- Батя, посмотри на крыльцо, мало ли что...- сказала женщина, и старик послушно вышел. Женщина молча и при тусклом свете лампы грустно рассматривала лицо своего гостя.
- За дубами вы прятались?
- Когда?- спросил Козлов, отрываясь от миски.
- Вечером.
- Нет.
- Тот подлинней был, пожалуй,- согласилась она. Увидев, что он задумался, спросила еще: - Вы его знаете?
- Если он придет, покормите. Он отличный парень, только не в себе немного. Контузия. Со мной идти не захотел.
Про контузию он соврал. Но такое объяснение странностям очкарика казалось ему очень правдоподобным.
Вернулся старик, молча сел на табурет. Женщина укоризненно посмотрела на него, но промолчала.
- Вам лучше идти.
Так она и сказала, когда он кончил есть: идти, а не уйти. Он кивнул. Не хочется, но надо идти. Женщина вышла в другую комнату и вернулась с новыми блестящими хромовыми сапогами. Такие надевали на свадьбу. Козлов заколебался, но надел. Его разваленные сапоги женщина унесла в сени. Потом она переглянулась со стариком, снова вышла в соседнюю комнату и принесла тоже совсем новую черную кожаную куртку. Перед войной такие куртки стоили дорого. Козлов стал отказываться.
- Берите,- сказала она просто. И он взял.
- Муж-то воюет?
Но по тому, как насупился старик и поникла женщина, понял, что спросил зря. Если бы был жив, вещи бы не отдавали, а хранили как справку о жизни.
Попрощался. Старик не ответил. Женщина вышла с ним во двор. В темноте он не видел ее лица.
- Счастливо,- тихо сказала она.
Он тоже хотел сказать ей что-то хорошее, как вдруг она огорошила его:
- А муженек мой в полицаях. В районе с молодухой живет.
Козлов оторопел, а потом начал с остервенением стягивать с себя куртку. Она вцепилась ему в руки.
- Нет! Нет! Это не его. Это брата. Он на границе служил! Пожалуйста!умоляла она его шепотом.
- Врешь!
- Честное слово. Убили брата, вот и батя сам не свой. Пожалуйста!повторила она еле слышно.
Козлов шагал сквозь ночь, и не было уже того приподнятого настроения, что пришло к нему в поле.
1 2 3 4 5 6 7