Каракатицы никогда и близко не подходили к проводам под напряжением. Они улавливали даже очень слабое электромагнитное поле и болезненно реагировали на его повышение.
Я был в панике: сначала неизвестно откуда появляется лишнее животное, а затем совершенно противоестественным образом, погибает милая, сообразительная Машка. Видимо, только моим возбужденным состоянием и можно объяснить то, что я отважился позвонить самому директору зоопарка.
Трубка прохрипела что-то неразборчивое, и послышались гудки отбоя.
Надо отметить, что директора Ганса Пфаффа на станции побаивались. Он был строг, педантичен и сух. Казалось, его взгляд проникает в глубины сознания и, не обнаружив там ничего интересного, устремляется в заоконные пейзажи.
Через несколько минут дверь отделения распахнулась и в комнату въехали на маленьких электромобильчиках тощий Ганс Пфафф со своим оруженосцем завхозом Аполлинарием Кышмарским.
Пфафф выстрелил в меня лазерным взглядом, а Кышмарский оглядел отсек с явной подозрительностью.
Я выскочил из-за стола и принялся сбивчиво докладывать о таинственном происшествии, имевшем место в моем владении. Глаза директора бегали из стороны в сторону, и я догадался, что он пересчитывает каракатиц. Наконец я закончил рассказ, и в комнате повисла напряженная тишина.
Директор кашлянул и скрипуче проговорил:
- Объявляю вам выговор за гибель животного. И за неумение считать хотя бы до пятидесяти.
Автомобильчики развернулись и, бибикая, выехали в коридор. Завхоз Аполлинарий на минутку обернулся и выразительно постучал себя пальцем по виску. Потом машины растворились в полумраке тоннеля.
Я был сбит с толку и лишь спустя некоторое время догадался заново пересчитать каракатиц.
Их было снова сорок восемь!
Все оставалось по-прежнему: Машка лежала у оголенных проводов, остальные четырехножки резвились в зарослях вьюнка, но всех теперь их было столько, сколько и положено,- сорок восемь! Мне сразу стала понятна реакция Пфаффа на мой рассказ. Сорок девятая каракатица появилась ниоткуда и исчезла в никуда...
В бессилии я опустился на стул и вызвал ребят из патологоанатомической группы. Они ввалились шумной группой, завернули Машку в полиэтилен и ушли, посоветовав мне напоследок не принимать все так близко к сердцу. Знали бы они, что творилось у меня в голове...
Внезапно заверещал телефонный звонок, я поднял трубку и услышал голос Олафа:
- Малыш! Тут у меня происшествие... Заскочи на минутку.
Я повесил трубку и вышел в коридор.
Олаф - швед-богатырь, был смотрителем отделения перевертышей. Его отсек располагался сразу за моим.
Олаф, спокойный и рассудительный, как нельзя лучше вписывался в свое отделение. Пушистые палевые зверушки, пойманные в пещерах Бергонии, отличались редкостным флегматизмом. Они существовали словно в замедленном времени. Каждое их движение тянулось так долго, что казалось, оно никогда не кончится. Перевертыши жили на потолке и не желали спускаться на землю. Они
передвигались на мягких лапках-присосках, накрепко приклеиваясь к своду искусственной пещеры. Их круглые умные глазки приветливо поблескивали в вышине, и складывалось впечатление, что перевертыши способны воспринимать действительность только вниз головой.
- Что случилось, Олаф? - спросил я.
- Перевертыш погиб.
- Но ты ведь знаешь: не было ни одного случая гибели перевертыша.
- Оказывается, может! Фантастика какая-то,- пробормотал Олаф.- Ты представляешь, малыш, сидели они, как всегда, на потолке, и вдруг один разжал присоски, рухнул на пол и... Но не это главное. Мне показалось, что его подтолкнули.
- Как подтолкнули? - не понял я.
- За секунду до этого к нему подполз какой-то перевертыш и ткнул его лапой
По спине у меня побежали мурашки. Я сосчитал животных на потолке. Вместе с погибшим их было тринадцать. Сдерживая волнение, я спросил:
- А сколько их у тебя?
- Двенадцать,- ответил Олаф.
- Ну-ка, сосчитай!
Олаф обежал взглядом потолок и, побледнев, выговорил:
- Невероятно! Что происходит. Паша?
Я присел на край стола и подробно рассказал о лишней каракатице, гибели Машки и выговоре Пфаффа.
- Что же делать, малыш? Надо бы заявить руководству.
- Я уже заявлял,- напомнил я.
- Но тогда ты просто не был подготовлен к докладу. Теперь же... Вот что! Ты оставайся здесь и понаблюдай за перевертышами, а я пойду в дирекцию, по телефону всего не объяснишь.
Олаф вскочил в электромобильчик и, заложив крутой вираж, вырвался в коридор.
Я отодвинулся подальше от раскаленного рефлектора и мрачно уставился на повисших вниз головой животных. Они сбились в плотную группу и, казалось, изучали меня веселыми влажными глазами.
Один из перевертышей отделился от группы и неловко пополз по щербатому гранитному потолку. Он сделал несколько растянутых шагов, мелко задрожал и... вдруг растаял в воздухе.
Я чуть было не свалился со стула. Перевертышей стало опять двенадцать. Только что под сводом сидел пушистый зверек, и вдруг он растворился на глазах, как кусок сахара в кипятке!
В коридоре послышались нервные гудки, и в отсек въехал завхоз Аполлинарий. Директор же составлял годовой отчет и не был расположен отрываться от дел из-за всякой ерунды. Раздражение Кышмарского перешло точку и вошло в период. Он теребил остатки волос и свирепо вращал глазами.
Подсчет перевертышей не занял много времени, и на нас с Олафом обрушился рокочущий бас:
- Когда, наконец, прекратятся эти дурацкие шутки? Я давно замечаю: творится форменное безобразие. Лаборанты распустились, животные гибнут, а смотрители сочиняют глупые истории и пытаются таким образом отделаться от справедливого возмездия. Но оно грядет! Например, в четвертом отсеке от истощения скончался плантоид! Так что, по-вашему, придумал смотритель Мелини? Он уверял меня, что животное разучилось жевать!! Но это не помогло: в соответствии с приказом ему был объявлен выговор! Вы думаете, что, если я завхоз, так уж ничего не понимаю в зоологии?
Мы промолчали, и Кышмарский, гневно махнув рукой, направился к электромобилю.
- Ну что, попробовал? - спросил я красного, как помидор, Олафа.- Пока тебя не было, лишний перевертыш взял да и растаял у меня на глазах. Так что доказательств нет.
Олаф пнул груду комбинезонов в углу комнаты и выпалил:
- И все равно, этого нельзя просто так оставить! В зоопарке
происходят странные вещи, и стоит попробовать в них разобраться. К примеру, почему мы считаем, что лишние особи появляются только в наших вольерах? Может быть, подобное происходило и в других?
- И никто ничего не заметил? - с сарказмом спросил я.
- А что? Ты и сам обнаружил прибавление чисто случайно.
- Ну хорошо,- согласился я.- Тогда как ты собираешься доказать, что мы были свидетелями реальных событий, а не какого-нибудь миража или галлюцинации?
1 2 3 4
Я был в панике: сначала неизвестно откуда появляется лишнее животное, а затем совершенно противоестественным образом, погибает милая, сообразительная Машка. Видимо, только моим возбужденным состоянием и можно объяснить то, что я отважился позвонить самому директору зоопарка.
Трубка прохрипела что-то неразборчивое, и послышались гудки отбоя.
Надо отметить, что директора Ганса Пфаффа на станции побаивались. Он был строг, педантичен и сух. Казалось, его взгляд проникает в глубины сознания и, не обнаружив там ничего интересного, устремляется в заоконные пейзажи.
Через несколько минут дверь отделения распахнулась и в комнату въехали на маленьких электромобильчиках тощий Ганс Пфафф со своим оруженосцем завхозом Аполлинарием Кышмарским.
Пфафф выстрелил в меня лазерным взглядом, а Кышмарский оглядел отсек с явной подозрительностью.
Я выскочил из-за стола и принялся сбивчиво докладывать о таинственном происшествии, имевшем место в моем владении. Глаза директора бегали из стороны в сторону, и я догадался, что он пересчитывает каракатиц. Наконец я закончил рассказ, и в комнате повисла напряженная тишина.
Директор кашлянул и скрипуче проговорил:
- Объявляю вам выговор за гибель животного. И за неумение считать хотя бы до пятидесяти.
Автомобильчики развернулись и, бибикая, выехали в коридор. Завхоз Аполлинарий на минутку обернулся и выразительно постучал себя пальцем по виску. Потом машины растворились в полумраке тоннеля.
Я был сбит с толку и лишь спустя некоторое время догадался заново пересчитать каракатиц.
Их было снова сорок восемь!
Все оставалось по-прежнему: Машка лежала у оголенных проводов, остальные четырехножки резвились в зарослях вьюнка, но всех теперь их было столько, сколько и положено,- сорок восемь! Мне сразу стала понятна реакция Пфаффа на мой рассказ. Сорок девятая каракатица появилась ниоткуда и исчезла в никуда...
В бессилии я опустился на стул и вызвал ребят из патологоанатомической группы. Они ввалились шумной группой, завернули Машку в полиэтилен и ушли, посоветовав мне напоследок не принимать все так близко к сердцу. Знали бы они, что творилось у меня в голове...
Внезапно заверещал телефонный звонок, я поднял трубку и услышал голос Олафа:
- Малыш! Тут у меня происшествие... Заскочи на минутку.
Я повесил трубку и вышел в коридор.
Олаф - швед-богатырь, был смотрителем отделения перевертышей. Его отсек располагался сразу за моим.
Олаф, спокойный и рассудительный, как нельзя лучше вписывался в свое отделение. Пушистые палевые зверушки, пойманные в пещерах Бергонии, отличались редкостным флегматизмом. Они существовали словно в замедленном времени. Каждое их движение тянулось так долго, что казалось, оно никогда не кончится. Перевертыши жили на потолке и не желали спускаться на землю. Они
передвигались на мягких лапках-присосках, накрепко приклеиваясь к своду искусственной пещеры. Их круглые умные глазки приветливо поблескивали в вышине, и складывалось впечатление, что перевертыши способны воспринимать действительность только вниз головой.
- Что случилось, Олаф? - спросил я.
- Перевертыш погиб.
- Но ты ведь знаешь: не было ни одного случая гибели перевертыша.
- Оказывается, может! Фантастика какая-то,- пробормотал Олаф.- Ты представляешь, малыш, сидели они, как всегда, на потолке, и вдруг один разжал присоски, рухнул на пол и... Но не это главное. Мне показалось, что его подтолкнули.
- Как подтолкнули? - не понял я.
- За секунду до этого к нему подполз какой-то перевертыш и ткнул его лапой
По спине у меня побежали мурашки. Я сосчитал животных на потолке. Вместе с погибшим их было тринадцать. Сдерживая волнение, я спросил:
- А сколько их у тебя?
- Двенадцать,- ответил Олаф.
- Ну-ка, сосчитай!
Олаф обежал взглядом потолок и, побледнев, выговорил:
- Невероятно! Что происходит. Паша?
Я присел на край стола и подробно рассказал о лишней каракатице, гибели Машки и выговоре Пфаффа.
- Что же делать, малыш? Надо бы заявить руководству.
- Я уже заявлял,- напомнил я.
- Но тогда ты просто не был подготовлен к докладу. Теперь же... Вот что! Ты оставайся здесь и понаблюдай за перевертышами, а я пойду в дирекцию, по телефону всего не объяснишь.
Олаф вскочил в электромобильчик и, заложив крутой вираж, вырвался в коридор.
Я отодвинулся подальше от раскаленного рефлектора и мрачно уставился на повисших вниз головой животных. Они сбились в плотную группу и, казалось, изучали меня веселыми влажными глазами.
Один из перевертышей отделился от группы и неловко пополз по щербатому гранитному потолку. Он сделал несколько растянутых шагов, мелко задрожал и... вдруг растаял в воздухе.
Я чуть было не свалился со стула. Перевертышей стало опять двенадцать. Только что под сводом сидел пушистый зверек, и вдруг он растворился на глазах, как кусок сахара в кипятке!
В коридоре послышались нервные гудки, и в отсек въехал завхоз Аполлинарий. Директор же составлял годовой отчет и не был расположен отрываться от дел из-за всякой ерунды. Раздражение Кышмарского перешло точку и вошло в период. Он теребил остатки волос и свирепо вращал глазами.
Подсчет перевертышей не занял много времени, и на нас с Олафом обрушился рокочущий бас:
- Когда, наконец, прекратятся эти дурацкие шутки? Я давно замечаю: творится форменное безобразие. Лаборанты распустились, животные гибнут, а смотрители сочиняют глупые истории и пытаются таким образом отделаться от справедливого возмездия. Но оно грядет! Например, в четвертом отсеке от истощения скончался плантоид! Так что, по-вашему, придумал смотритель Мелини? Он уверял меня, что животное разучилось жевать!! Но это не помогло: в соответствии с приказом ему был объявлен выговор! Вы думаете, что, если я завхоз, так уж ничего не понимаю в зоологии?
Мы промолчали, и Кышмарский, гневно махнув рукой, направился к электромобилю.
- Ну что, попробовал? - спросил я красного, как помидор, Олафа.- Пока тебя не было, лишний перевертыш взял да и растаял у меня на глазах. Так что доказательств нет.
Олаф пнул груду комбинезонов в углу комнаты и выпалил:
- И все равно, этого нельзя просто так оставить! В зоопарке
происходят странные вещи, и стоит попробовать в них разобраться. К примеру, почему мы считаем, что лишние особи появляются только в наших вольерах? Может быть, подобное происходило и в других?
- И никто ничего не заметил? - с сарказмом спросил я.
- А что? Ты и сам обнаружил прибавление чисто случайно.
- Ну хорошо,- согласился я.- Тогда как ты собираешься доказать, что мы были свидетелями реальных событий, а не какого-нибудь миража или галлюцинации?
1 2 3 4