Недовольно бормоча, он снова подполз к стенке крышки и просунул под нее сначала руки, потом спину, затем протиснулся внутрь целиком.
Под крышкой было холодно, как в холодильнике, и по спине Скотта побежали мурашки. Он поднялся на ноги и прислонился к стенке крышки.
Была вторая половина дня — значит, он спал довольно долго. В окно над кучей мусора, выходившее на юг, были видны лучи солнечного света. Скотт прикинул: два-три часа дня. Прошла половина еще одного дня. Нет, больше половины.
Резко развернувшись, Скотт совсем слабо ударил кулаком по стенке картонки и почувствовал острую боль в костяшках пальцев. Ударил еще раз. «Чтоб вас!» Прижав голову к картонной стенке, он заплакал навзрыд, вздрагивая всем телом.
— Глупо, глупо, глупо, глу... — нечеловеческим гортанным голосом повторял Скотт нараспев, на одном дыхании, и замолк, только когда из легких вышел весь воздух. Руки повисли как деревянные, и, закрыв глаза, он откинулся на картонку, дрожа от судорожного дыхания.
Когда сознание вернулось, его голова была занята одной мыслью: о воде. Скотт медленно двинулся по полу. «Я не могу спуститься к баку, но мне нужна вода, — думал он. — Больше нигде нет воды. А, постой, еще она капает в коробку печенья на холодильнике, но... нет, так высоко мне не забраться. Но я умираю без воды». Опустив голову, ничего не видя, он шел вперед. «Хочу пить», — стучало в мозгу.
И вдруг Скотт чуть не свалился в яму.
Какой-то ужасный миг он раскачивался над самым краем, но устоял и осторожно отступил назад. Затем опустился на колени и стал вглядываться в черную впадину, просверленную в цементном полу. Ему казалось, что он смотрит в колодец, обрывающийся темной бездной на пятнадцать футов вниз.
Скотт вытянул шею и прислушался.
Сначала было слышно лишь его собственное тяжелое дыхание. Затем, замерев на секунду, он разобрал еще один звук: тихо капающей воды. Это было настоящим кошмаром: мучаясь от жажды, лежать на животе у края колодца и слушать, как тихо капает недосягаемая вода. Язык беспокойно ворочался во рту, пытаясь пробиться через стену губ. Судорожно сглатывая пересохшим горлом, Скотт уже не замечал адской боли.
В какой-то миг он чуть не сорвался вниз головой и подумал в ярости: «Все равно. Я уже не боюсь смерти».
Скотт не знал, как ему удалось удержаться на краю. Что бы там ни было, инстинкт самосохранения мог сработать только на уровне подсознания, потому что помутившийся рассудок уже толкал его в похожую на колодец яму, к воде.
Скотт отполз от края и, привстав на колени, застыл в нерешительности. Затем снова вытянулся на полу, прислушиваясь к звуку капающей воды и вбирая его в себя, почти как воздух. Жалобно застонав, он опять резко поднялся на колени, встал, закачавшись от головокружения, и затем медленно пошел от ямы. А потом вдруг развернулся и двинулся назад, к ее краю. Занес над колодцем ногу и стал раскачивать ее, глядя вниз, в кромешную тьму бездны.
«О Боже, почему ты не...»
Сжав кулаки, на деревянных от напряжения ногах Скотт пошел прочь от ямы. «Бессмысленно!» — рвался из груди крик. Почему он не решился броситься вниз? Почему бы не сделать этого, подобно нелепой героине известной сказки, Алисе, прыгнувшей в неведомый другой мир?
Сначала Скотт подумал, что перед ним красная стена. Остановился и ткнул рукой: не камень и не дерево. Это был шланг.
Обходя его змееподобное тело, он вышел к одному из концов. Заглянул внутрь, в длинный темный тоннель, изгибами уходящий далеко вперед. Шагнул на металлический ободок и, остановившись в канавке, подумал: «Иногда, когда поднимаешь шланг, из него вытекает оставшаяся с прошлого раза вода».
Тяжело вздохнув, он пустился бежать по скользкому тоннелю, то и дело спотыкаясь, ударяясь о твердые стены в изгибах шланга. Что было сил он мчался по петляющему лабиринту, пока, повернув, как ему казалось, уже в сотый раз направо, не оказался по щиколотку в холодной воде. С благодарным вздохом Скотт присел на корточки и, зачерпнув дрожащими руками воду, поднес ее к губам. Несмотря на затхлый вкус и на то, что глотать было очень больно, он никогда с таким наслаждением и так жадно не пил. Даже самые лучшие вина.
— Спасибо тебе, Господи, спасибо, — бормотал Скотт. — Это все, что мне нужно. Все, что нужно.
И, хрюкнув от удовольствия, подумал о том, сколько раз он ползал за водой по этой дурацкой нитке. Под бак с водой. Каким же ослом он был! Но сейчас это все уже не важно. Потому что сейчас ему хорошо.
И только когда Скотт двинулся по тоннелю обратно к выходу, он понял, что его успех был в действительности палкой о двух концах. Насколько этот успех улучшил его плачевное положение? Допустим, на некоторое время он продлит его крошечное существование. И даст возможность, не мучаясь от жажды, встретить неизбежное. Так успех ли это? А может быть, ему не суждено стать свидетелем собственной кончины?
Выйдя из шланга на пол погреба, Скотт ощутил, насколько он ослабел от болезни и, что еще хуже, от голода. Болезнь можно умилостивить отдыхом и сном. А чем успокоить голод?
Взгляд Скотта двинулся к высокой скале. Стоя в тени шланга, он смотрел вверх, туда, где жил паук. В погребе еще была пища — это Скотт знал наверняка. Ломтик сухого хлеба, которого ему с лихвой хватило бы на два дня. И этот ломтик лежал на высокой скале.
И вдруг простая до ужаса мысль развеяла его надежды на утоление голода. У него нет сил, чтобы взобраться на скалу. Но даже если бы невероятным напряжением воли он сделал это, на пути к ломтику хлеба оказался бы паук. И у него уже не хватит смелости биться с гадиной еще раз — с этой черной гадиной, в три раза больше его, вселяющей в него панический ужас.
Голова упала на грудь. Что ж, остается сделать только одно. Он отступил от шланга и двинулся к губке. Разве у него есть выбор? Разве не находится он в руках неумолимого рока? Роста в нем всего три седьмых дюйма, так на что он может надеяться?
Что-то заставило его взглянуть на стену скалы.
Вниз по ней бежал огромный паук.
С истошным криком Скотт в ужасе бросился наутек и, прежде чем паук успел добежать до пола, пролез под крышку коробки и забрался на губку. Когда черный, с яйцеобразным телом паук забирался на крышку, Скотт, стиснув до боли зубы, уже готов был услышать первые звуки омерзительной, царапающей симфонии, издаваемой лапами этой гадины.
Теперь, когда его караулит этот дрожащий от нетерпения людоед, нет вообще никакой надежды на то, что удастся добраться до ломтика хлеба. Скотт закрыл глаза. Его душили отчаянные рыдания, а над головой раздавалось царапанье паучьих лап по крышке.
Глава 10
Все было как в горячечном бреду: он снова оказался в Колумбийском пресвитерианском медицинском центре на обследовании. Скрипучим, глухим, дрожащим от неуверенности голосом доктор Силвер говорит ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Под крышкой было холодно, как в холодильнике, и по спине Скотта побежали мурашки. Он поднялся на ноги и прислонился к стенке крышки.
Была вторая половина дня — значит, он спал довольно долго. В окно над кучей мусора, выходившее на юг, были видны лучи солнечного света. Скотт прикинул: два-три часа дня. Прошла половина еще одного дня. Нет, больше половины.
Резко развернувшись, Скотт совсем слабо ударил кулаком по стенке картонки и почувствовал острую боль в костяшках пальцев. Ударил еще раз. «Чтоб вас!» Прижав голову к картонной стенке, он заплакал навзрыд, вздрагивая всем телом.
— Глупо, глупо, глупо, глу... — нечеловеческим гортанным голосом повторял Скотт нараспев, на одном дыхании, и замолк, только когда из легких вышел весь воздух. Руки повисли как деревянные, и, закрыв глаза, он откинулся на картонку, дрожа от судорожного дыхания.
Когда сознание вернулось, его голова была занята одной мыслью: о воде. Скотт медленно двинулся по полу. «Я не могу спуститься к баку, но мне нужна вода, — думал он. — Больше нигде нет воды. А, постой, еще она капает в коробку печенья на холодильнике, но... нет, так высоко мне не забраться. Но я умираю без воды». Опустив голову, ничего не видя, он шел вперед. «Хочу пить», — стучало в мозгу.
И вдруг Скотт чуть не свалился в яму.
Какой-то ужасный миг он раскачивался над самым краем, но устоял и осторожно отступил назад. Затем опустился на колени и стал вглядываться в черную впадину, просверленную в цементном полу. Ему казалось, что он смотрит в колодец, обрывающийся темной бездной на пятнадцать футов вниз.
Скотт вытянул шею и прислушался.
Сначала было слышно лишь его собственное тяжелое дыхание. Затем, замерев на секунду, он разобрал еще один звук: тихо капающей воды. Это было настоящим кошмаром: мучаясь от жажды, лежать на животе у края колодца и слушать, как тихо капает недосягаемая вода. Язык беспокойно ворочался во рту, пытаясь пробиться через стену губ. Судорожно сглатывая пересохшим горлом, Скотт уже не замечал адской боли.
В какой-то миг он чуть не сорвался вниз головой и подумал в ярости: «Все равно. Я уже не боюсь смерти».
Скотт не знал, как ему удалось удержаться на краю. Что бы там ни было, инстинкт самосохранения мог сработать только на уровне подсознания, потому что помутившийся рассудок уже толкал его в похожую на колодец яму, к воде.
Скотт отполз от края и, привстав на колени, застыл в нерешительности. Затем снова вытянулся на полу, прислушиваясь к звуку капающей воды и вбирая его в себя, почти как воздух. Жалобно застонав, он опять резко поднялся на колени, встал, закачавшись от головокружения, и затем медленно пошел от ямы. А потом вдруг развернулся и двинулся назад, к ее краю. Занес над колодцем ногу и стал раскачивать ее, глядя вниз, в кромешную тьму бездны.
«О Боже, почему ты не...»
Сжав кулаки, на деревянных от напряжения ногах Скотт пошел прочь от ямы. «Бессмысленно!» — рвался из груди крик. Почему он не решился броситься вниз? Почему бы не сделать этого, подобно нелепой героине известной сказки, Алисе, прыгнувшей в неведомый другой мир?
Сначала Скотт подумал, что перед ним красная стена. Остановился и ткнул рукой: не камень и не дерево. Это был шланг.
Обходя его змееподобное тело, он вышел к одному из концов. Заглянул внутрь, в длинный темный тоннель, изгибами уходящий далеко вперед. Шагнул на металлический ободок и, остановившись в канавке, подумал: «Иногда, когда поднимаешь шланг, из него вытекает оставшаяся с прошлого раза вода».
Тяжело вздохнув, он пустился бежать по скользкому тоннелю, то и дело спотыкаясь, ударяясь о твердые стены в изгибах шланга. Что было сил он мчался по петляющему лабиринту, пока, повернув, как ему казалось, уже в сотый раз направо, не оказался по щиколотку в холодной воде. С благодарным вздохом Скотт присел на корточки и, зачерпнув дрожащими руками воду, поднес ее к губам. Несмотря на затхлый вкус и на то, что глотать было очень больно, он никогда с таким наслаждением и так жадно не пил. Даже самые лучшие вина.
— Спасибо тебе, Господи, спасибо, — бормотал Скотт. — Это все, что мне нужно. Все, что нужно.
И, хрюкнув от удовольствия, подумал о том, сколько раз он ползал за водой по этой дурацкой нитке. Под бак с водой. Каким же ослом он был! Но сейчас это все уже не важно. Потому что сейчас ему хорошо.
И только когда Скотт двинулся по тоннелю обратно к выходу, он понял, что его успех был в действительности палкой о двух концах. Насколько этот успех улучшил его плачевное положение? Допустим, на некоторое время он продлит его крошечное существование. И даст возможность, не мучаясь от жажды, встретить неизбежное. Так успех ли это? А может быть, ему не суждено стать свидетелем собственной кончины?
Выйдя из шланга на пол погреба, Скотт ощутил, насколько он ослабел от болезни и, что еще хуже, от голода. Болезнь можно умилостивить отдыхом и сном. А чем успокоить голод?
Взгляд Скотта двинулся к высокой скале. Стоя в тени шланга, он смотрел вверх, туда, где жил паук. В погребе еще была пища — это Скотт знал наверняка. Ломтик сухого хлеба, которого ему с лихвой хватило бы на два дня. И этот ломтик лежал на высокой скале.
И вдруг простая до ужаса мысль развеяла его надежды на утоление голода. У него нет сил, чтобы взобраться на скалу. Но даже если бы невероятным напряжением воли он сделал это, на пути к ломтику хлеба оказался бы паук. И у него уже не хватит смелости биться с гадиной еще раз — с этой черной гадиной, в три раза больше его, вселяющей в него панический ужас.
Голова упала на грудь. Что ж, остается сделать только одно. Он отступил от шланга и двинулся к губке. Разве у него есть выбор? Разве не находится он в руках неумолимого рока? Роста в нем всего три седьмых дюйма, так на что он может надеяться?
Что-то заставило его взглянуть на стену скалы.
Вниз по ней бежал огромный паук.
С истошным криком Скотт в ужасе бросился наутек и, прежде чем паук успел добежать до пола, пролез под крышку коробки и забрался на губку. Когда черный, с яйцеобразным телом паук забирался на крышку, Скотт, стиснув до боли зубы, уже готов был услышать первые звуки омерзительной, царапающей симфонии, издаваемой лапами этой гадины.
Теперь, когда его караулит этот дрожащий от нетерпения людоед, нет вообще никакой надежды на то, что удастся добраться до ломтика хлеба. Скотт закрыл глаза. Его душили отчаянные рыдания, а над головой раздавалось царапанье паучьих лап по крышке.
Глава 10
Все было как в горячечном бреду: он снова оказался в Колумбийском пресвитерианском медицинском центре на обследовании. Скрипучим, глухим, дрожащим от неуверенности голосом доктор Силвер говорит ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61