Пользуясь погодой, вороны сидели на ветках, сверху вниз молча взирали на безлюдный переулок и лишь иногда лениво обсуждали меж собой редкого прохожего.
Роясь на ходу в карманах пальто и брюк, Зуев резво отправился туда. Денег, к его великому изумлению, осталось довольно много — шесть рублей купюрами и полная горсть мелочи. Это открытие сразу затмило все услышанное и пережитое в гостях.
В «Мулен Руже» уже было полно народу. Эта пивная была замечательна тем, что находилась поблизости от художественного училища имени Сурикова. Публика здесь собиралась разная: близживущие художники, один из них незадолго до того дня спалил половину трехэтажного дома, в подвале которого у него находилась мастерская; студенты института и их преподаватели; жители соседних домов, ну и, конечно, переулочная «аристократия»: некоронованный король переулка по кличке Ржавый — нудный, жадный до дешевой славы бугай — и его затрапезная свита.
К тому времени, как Зуев появился в «Мулен Руже», представители всех этих социальных групп давно уже пили пиво, рвали руками воблу, делились новостями и последними анекдотами. Был здесь и «Великий слепой», как его окрестили суриковские острословы. Этот Великий слепой действительно был слепым. Каждый день он приходил в «Мулен Руж», садился на урну у самого входа и играл на старом расхлябанном баяне. Играл слепой все — от Собачьего вальса до Концерта ре минор Вивальди. Правда, обычно музицирование продолжалась не долго. Посетители подносили слепому кто кружку пива, кто полстаканчика, и уже через час-полтора баян начинал выдавать такую околесицу, что даже Ржавый со своей свитой не выдерживали. Великого слепого либо выносили и укладывали за пивной на травку, либо отводили домой.
К вечеру, проспавшись, слепой вновь появлялся в «Мулен Руже», и опять ненадолго.
Как у всякого великого, были у слепого прихлебатели, которые допивали недопитые им подношения. Часто они отводили музыканта к дверям продовольственного магазина, давали ему рваную кепку, а сами на некоторое время исчезали. Когда у слепого в кепке набиралась нужная сумма, его забирали, и он какое-то время не появлялся в пивной. Это означало, что слепой пьет в одной из квартир в одном из таганских переулков со своими изобретательными друзьями.
Зуев вошел в пивную, осмотрелся и, не заметив никого из знакомых, прошел на улицу в загончик. Там, в ближайшем углу, уже стоял Шувалов с какой-то костлявой девицей. Оба были нетрезвыми. Зуев подошел к Шувалову, молча поставил банджо в угол и взял одну из кружек с пивом. Девица удивленно посмотрела на него, а Шувалов хлопнул Зуева по плечу и устало, но с фальшивой патетикой воскликнул:
— Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына. Подлый предатель вернулся, украв где-то старое банджо.
Не обращая внимания на Шувалова, Зуев большими глотками пил пиво, а тот, вдруг оставив гекзаметр, перешел на прозу:
— Ты хотя бы помнишь, что бросил меня в «Золотом рожке», и мне пришлось одному платить, а потом я никак не мог добраться до дома. Хорошо, вот Мариночка подвернулась вовремя. Ты где был, гулена? И почему появляешься с банджо и так жадно пьешь чужое пиво?
— Банджо я взял поиграть на два дня, — отдуваясь, ответил наконец Зуев.
— Ты — играть? — удивился Шувалов. — Ну, так играй. А то от баяна меня уже мутит. Все-таки этот слепой совсем не маэстро.
— Да он же пуговок не видит, — сострила девица и рассмеялась.
— Мне надо домой заскочить и на работу, — сказал Зуев, беря вторую кружку.
— Успеешь, — ответил Шувалов. — День только начался. Ну ладно домой — ты там прописан, там твоя жена живет. А что тебя на работу так тянет? С начальником ты вроде не спишь. Или спишь?
— Ой, как мне надоели твои шутки, — скривился Зуев. — У меня от них живот начинает болеть.
— Вот, Мариночка, — продолжал ерничать Шувалов, — никогда не верь мужчинам. У него дома жена, на работе начальник, а еще какая-то или какой-то на Таганке снабжает его банджами. Каждый день приносит по несколько штук. Не за красивые же глазки ему их дарят.
— А я и не верю мужчинам, — серьезно ответил Марина. — Вам только одного и нужно.
— А вам чего нужно? — вдруг озлился Зуев. — Вам чего нужно? Вот вчера для чего ты Шувалова с собой взяла?
— Ты не поймешь, у тебя лоб узкий, — ответила Марина, а Шувалов захохотал как ненормальный. — Я, может, замуж хочу, — вызывающе сказала Марина.
— Это ты мужа себе в «Золотом рожке» ищешь? — зло рассмеялся Зуев. — Не прикидывайся дурой. Пойди лучше в очереди за воблой поищи. Все вы жертвами обстоятельств прикидываетесь, а сами в кабаках за рюмку водки любому на шею вешаетесь. А потом: ах-ах-ах, жизнь не получилась. Он оказался подлецом, вот я в жизни и разочаровалась.
— Мариночку не трогай, она не такая, — сказал Шувалов и обнял ее за плечи. — Она у нас честная давалка.
Неожиданно рассвирепев, Марина с силой оттолкнула от себя Шувалова, хлопнула по стойке кружкой, да так, что пиво полетело в разные стороны.
— Па-шел ты, — крикнула она на всю пивную вольеру, — жри сам свое пиво. Я тебе что, шалава, что ли?!
— Мариночка, — виновато заворковал Шувалов, — я же пошутил.
Эта последняя фраза особенно разозлила Марину. Она выдала чудовищное даже для пивной ругательство, презрительно плюнула Зуеву под ноги и, сунув руки в карманы узкого жакетика, удалилась.
— Все-то тебе какие-то оторвы попадаются, — глядя на свои грязные ботинки, сказал Зуев.
— Гаврош, — вздохнул Шувалов и взялся за кружку, — дитя улицы. В школе ее учили великому русскому языку и любить Родину. А дома папуля с мамулей общались совсем на другом русском и разоблачали школьную любовь к Родине. А на улице какой-нибудь Ржавый и К° говорили на третьем русском, и родиной для них был переулок, за пределами которого живут менты, кенты и прочая шушваль. Так что мы с тобой либо кенты, либо прочие бесправные иностранцы.
— Она что, из компании Ржавого? — спросил Зуев.
— А черт ее знает, — ответил Шувалов. — Ну, не этого, так другого. Таких «ржавых» в Москве по одному на каждый переулок или тупичок. И у каждого своя свита человек из десяти. И у каждого из свиты по своей свите из отмороженных молокососов, и так далее. — Шувалов рассмеялся. — Все мы, наверное, вертимся вокруг своих «ржавых». Все холуи. Разница лишь в звании. Кстати, у Ржавого есть адъютант. Очень подлый тип. От имени Ржавого такие пакости делает. Сам-то Ржавый — носорог, тупой как пряник, но приручить можно, а такие вот адъютанты не приручаются. Он может стоять с тобой, пить твое пиво и говорить всякие приятные вещи, а через секунду воспользуется тем, что ты упал, и раскроит тебе башку ботинком.
— Да бог с ними, со «ржавыми», — махнул рукой Зуев. Он уже достаточно захмелел и чувствовал от этого некоторую усталость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20