Строчки у него выходили неровные, они наезжали друг на друга, а у края пергамента спускались вниз чуть ли не полукругом, однако хранитель мистического знания писал, не отрывая руки от пожелтевшей бумаги, и для человека привычного разобрать его каракули не составляло большого труда.
Закончив писать, старик некоторое время раскачивался назад и вперед, а затем уронил голову на крышку стола.
– Позволь-ка нам посмотреть, что тебе открылось, – раздался мягкий голос из противоположного угла комнаты.
Прозвучала магическая команда, и с полдюжины свечей разом вспыхнули в своих подсвечниках. Тонкая рука в изящной перчатке из кожи козленка подхватила один из канделябров с восковыми свечами. Их теплый свет поплыл над полом и осветил стол, на котором, совершенно истощив свои силы после магического сеанса, лежал старик. Обладатель мягкого голоса протянул руку и осторожно взял пергамент.
«Сегодня прибыли двое, – такими словами начиналось послание. – Один обладает огромным могуществом, но оба могут быть полезны. Многочисленные прегрешения прошлого, не забытые людьми и не прощенные богами, привели их в твой сад, хотя ни тот ни другой не знают о Темных Силах и не ведают, куда попали. Загнанный вепрь и охотничий пес, господин и слуга – не надейся сломать эту связь. Вместо этого восславь и уважь ее».
Изящный мужчина опустил канделябр на стол, рассеянно держа пергамент перед собой. Взгляд его глаз был отсутствующим и пустым, а уголки губ слегка опустились в легкой задумчивости. Черный камзол и длинная черная накидка поглощали падающий на них свет, и только крупный красный камень, свисавший с его шеи на толстой золотой цепи, отражал огоньки горящих свечей. Мужчина стоял в небрежной изящной позе, слегка поглаживая себя по высокой скуле безупречным пальцем. Он был погружен в раздумья. Наконец он очнулся от своей задумчивости и погладил мага по снежно-белым волосам.
– Как печально, что твои видения не позволяют получать более подробных сообщений, Вольдра, – проговорил граф Страд фон Зарович, хотя и знал, что старик не слышит его. Тот был не только слеп, но и глух. – В моменты, подобные этому, я начинаю жалеть о том, что вырвал твой язык. Увы, здесь уже ничего поделать нельзя. Нельзя же было в самом деле позволить тебе выбалтывать мои тайны деревенским мужланам, а ведь ты сделал бы это, если бы тебе удалось выбраться отсюда, ведь верно?
Скомкав пергамент, граф бросил его в пустующий очаг. Бумага немедленно вспыхнула.
– Дикий вепрь и охотничий пес, – повторил Страд, открывая в стене потайную нишу. В нее он поместил перо, чернила и хрустальный шар. – Любопытно.
Старик пошевелился и потянулся к шару.
– Уррр! – жалобно проворчал он, обнаружив, что шар уже исчез со стола.
Хрустальный шар был единственным мостиком, последним средством связи Вольдры с окружающим миром. С его помощью старик, который был слеп и глух от рождения, в ограниченной степени, но мог снабжать свой разум отрывочными сведениями о том, что происходит вокруг. Шар давал ему и кое-что еще сверх этого. Мистик никогда не учился писать; в деревне среди крестьян, где он провел большую часть своей жизни, в этом умении не было никакой необходимости. Хрустальный шар позволял ему писать пером на бумаге и выражать свои мысли многозначительными, хотя подчас чересчур туманными фразами.
Бессловесные мольбы пленника не достигали сознания Страда. Он подошел к тяжелой металлической двери и вышел из камеры, задвинув за собой тяжелый засов. Его мозг был полностью поглощен известием о том, что два чужестранца могут оказаться ему полезными. О том, что один из них обладает могучими сверхъестественными способностями, Страд узнал еще до того, как Вольдра нацарапал это в своем послании; без его ведома ни одно существо, не обладающее силой воли или не пользующееся заклинаниями, не могло проникнуть в его владения.
Знал он и о том, что зомби, посланные им проверить силу чужестранцев, были истреблены. Один из пришельцев, правда, бежал в леса еще до начала битвы, однако волки уже преследовали его, направляя к замку графа.
Второй, судя по всему, был сильным противником. Мысль об этом привела Страда в восторг – уже давно перед его изворотливым, как у змеи, мозгом не вставало достойной задачи. Грациозно шагая по темным коридорам замка мимо грязных камер с хнычущими узниками, Страд решил, что пока ему нужно собрать о пришельцах побольше сведений.
ГЛАВА 4
Душераздирающий голос скрипки разносился над поляной и смешивался с лунным светом, пронизавшим лес. Человек, исполнявший на скрипке эту печальную, незамысловатую мелодию, слегка притопывал ногой в такт движениям своего смычка. Неподалеку от него внимали игре две дюжины мужчин, женщин и детей, которые слегка раскачивались под музыку, словно змеи, зачарованные дудочкой заклинателя.
Лесной лагерь состоял из семи больших крытых телег, которые располагались полукругом возле большого костра. Огромные кибитки и фургоны были покрыты причудливо вырезанными и ярко раскрашенными изображениями разнообразных тварей и существ, которые теперь служили декорациями для молодого скрипача. Пестрый шарф, повязанный вокруг его лба, и такой же кушак, затянутый вокруг тонкой талии, полностью соответствовали убранству кибиток. Черные штаны в обтяжку и белоснежная рубашка с вырезанным воротом составляли с ними выгодный контраст.
По мере приближения к концу музыкальной пьесы музыкант все наращивал и наращивал темп. Несколько заключительных аккордов прозвучали дерзко и вызывающе, контрапунктом к мрачному, меланхоличному тону всей пьесы. Последние три ноты, извлеченные из покорных струн, разнеслись над поляной волнующим пиццикато, которое долго повторяло лесное эхо. Затем в полуночном лесу воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в большом костре.
Музыкант не ждал аплодисментов. Его слушатели были его племянниками, двоюродными братьями и сестрами, дедушками и бабушками, дядьями и тетками. Их задумчивое молчание яснее всяких аплодисментов свидетельствовало, что его игра задела их за живое, а это, в свою очередь, было для него важнее потока медных и серебряных монет, которые, бывало, потоком сыпались в его подставленную шляпу в ярмарочные дни, служа вознаграждением за его игру для посторонних.
Андари завернул драгоценный инструмент в толстый шерстяной платок, богато украшенный вышивкой. Этот платок буквально накануне был украден в ближайшей деревне. О своей скрипке Андари заботился больше, чем о самом себе. Она передавалась от отца к сыну на протяжении вот уже пятого поколения, и он сам собирался передать ее своему старшему сыну, когда его старческие пальцы уже не смогут удерживать струны на грифе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92