Пиши то, что я буду диктовать тебе.
Во время диктовки он ходил вокруг стола. Чем быстрее он ходил, тем быстрее диктовал, усиливая мое головокружение. Я хотел как-нибудь остановить его, но он был знаком с правилами диктовки и чувствовал, когда его мысль начинала опережать мою руку. Тогда он делал паузу, давая мне возможность дописать, но не прекращая при этом ходьбы.
«Кузен!
Меня очень тревожит твое слишком серьезное отношение к своим обязанностям. Найди проклятому келидскому легату какую-нибудь лачугу, и дело с концом. Мною, слава богам, дела не правят. А если ты не прибудешь сюда, на мой дакрах, я сварю тебя в супе.
Ненавижу этих проклятых келидцев, чтоб они пропали. Отец так увлечен келидским лордом Каставаном и его мудрыми идеями, что отправил меня сюда, в Кафарну, вместо себя устраивать зимний Дар Хегед. Погода омерзительная, мои обязанности скучны, и, разумеется, отец навязал мне в компаньоны Дмитрия. Кто-нибудь еще помешан так на заговорах и конспирации, как наш мрачный безгрешный дядюшка? Знаешь, я просто заболеваю, когда начинаю прислушиваться к его пророчествам и принимать их близко к сердцу. Единственная причина, по которой я допускаю его к себе – совершенное отсутствие других развлечений. Общество в Кафарне посреди зимы самое жалкое: одни придурки или льстецы. Кто еще поедет сюда, бросив в такое время Загад? Под влиянием Дмитрия и в ненавистном мне окружении, я решил, признаюсь, перебить или выгнать всех этих дружески настроенных келидцев, как только меня коронуют.
Поднимаю ставку до двух тысяч. Муса не позволит обойти себя какой-то кляче.
Твой не менее безутешный кузен, Сандер.»
Я прочитал написанное принцу, внес по его желанию несколько небольших поправок, а затем по наивности спросил, не хочет ли он сам подписать письмо, пока я растапливаю воск для печати.
– Наглая свинья! – Его рука взметнулась в до боли знакомом жесте, и я немедленно упал на колени, прижавшись лбом к полу. В первые годы рабства я не мог проделать подобное, не ощущая, как желудок сжимается в комок, а руки дрожат от ярости. Но со временем я понял, что такая поза сильно мешает разгневанному хозяину опустить кулак на твою голову. А чтобы начать бить ногами им необходимо некоторое размышление и подготовка.
– Прошу прощения за свою глупость, мой господин. Жду ваших распоряжений, – с моего языка слетели необходимые слова. Не слишком много. Никаких униженных извинений. От этого они злятся еще больше.
Он долго молчал, и я осмелился взглянуть на него.
– Растопи воск.
Я поднялся и подошел к столику, резкий прилив крови к моей больной голове вызвал новый приступ головокружения и я схватился за стол.
– Что с тобой?
– Ничего, мой господин, – на самом деле ему не хотелось этого знать. – Взять белый воск или зеленый, или какой-нибудь еще?
– Красный. Для Кирила всегда красный.
Я поклонился и принялся запечатывать письмо. После того, как он прижал к теплому воску свое кольцо, он позвонил в колокольчик. Один из его людей тут же явился, еще раньше чем умолк звон колокольчика. Кроме четырех вооруженных охранников, перед его дверями дежурило не меньше двух одетых в золото слуг.
Принц велел доставить письмо в Парнифор, затем развернулся ко мне. Мне было неловко праздно сидеть за столиком под его неподвижным взглядом.
– Убирайся. Скажи Дургану, чтоб всыпал тебе десять плетей за наглость. Ты слишком много думаешь, и ты не говоришь, что ты думаешь.
Я выполнил поручение и ничего не сказал… Во всяком случае, из того, что думал.
Глава 3
Прошла еще неделя, прежде чем меня снова выпустили из моего загона. Был яркий солнечный день, большая редкость для долин Кафарны, которые задерживают в себе любой туман, морось или тучу, появляющиеся над северными горами Азахстана. Возможно, именно эта таинственная туманная завеса привлекла дерзийцев, рожденных в барханах центрального Азахстана, под вечно безоблачным голубым небом, и Кафарна стала для них священным городом, городом их богов.
Двери дома для рабов были широко распахнуты навстречу солнцу. Было довольно холодно, каждый выдох сопровождался струйкой пара, но это было куда лучше моей душной зловонной норы в подполе. Я потянулся, глубоко вдохнул и почувствовал себя получеловеком. Моя вторая половина чесалась, смердела и отводила глаза от нестерпимо сияющего под солнцем снега. Но мне хватало и этого.
– Что это с тобой? Ни разу не видел, чтоб кто-нибудь улыбался, проведя там три недели, – Дурган прижимал к груди белую тунику так, словно собирался прикрыть нас ею, пока я буду исповедоваться ему в тайном грехе.
– Я спал за десятерых. Меня неделю не пороли, а вчерашнее мясо только наполовину состояло из хряща и даже не совсем сгнило. У меня бывали недели и похуже.
Надсмотрщик уставился на меня, словно я обезумел.
– Ну и странный же ты, эззариец.
Я мог сказать то же самое о Дургане, который теперь не только лично проверял, приносит ли мне мальчишка-фритянин воду, но и распорядился удвоить ее количество. И порции еды для моей единственной трапезы стали заметно больше. Но нельзя говорить хозяину о его доброте, не то вы тут же узнаете, что это была ошибка.
– Это для меня? – указал я на тунику.
– Да. Как и раньше. В его покои. И поторопись.
Я поклонился и направился к бочке, и как только надсмотрщик оглядел меня и признал, что все в порядке, я поспешил во дворец. Когда я уже выходил, Дурган окликнул меня:
– Следи за своим языком, раб. Не так как в прошлый раз.
Я следил бы за ним, но я понятия не имел, что именно нельзя говорить Александру.
На сей раз стражники перед покоями принца обыскали меня, прежде чем позволили мне постучать в дверь. Пока они обшаривали меня, надуваясь от собственной значимости, я прислушивался к звону стаканов и проклятиям, доносящимся из-за двери. От раздраженного «Входи» мои уже затянувшиеся шрамы заныли, словно предупреждая.
Судя по всему, принц швырялся вещами. По комнате были разбросаны подушки, статуэтки, стаканы и бутылки, валялся одинокий нож. Видно было, что он развлекается так уже давно: бесценный индуитский ковер был в винных пятнах, на нем были рассыпаны осколки стекла и фарфора, перья, одежда и подушки. Я боялся порезать лоб, но мне совсем не хотелось подниматься после обычного поклона. Я остался стоять на коленях, стараясь не привлекать его внимания. И, казалось, он уже забыл обо мне.
– Это недопустимо! Я перебью их всех! Или нет, лучше я закую их в цепи! Я отправлю их к правителю Вештарии – пусть развозят навоз по полям! В Вештарии знают, как использовать рабов.
– Александр, возьми себя в руки, – это произнес лорд Дмитрий, брат Императора. – Посмотри, какой погром ты устроил!
– Ты отчитываешь меня как и отец. Да, я сам виноват в том, что город полон выродков и полудурков, которые не знают, где ложка, а где рот, но при этом смеют шпионить за сыном Императора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Во время диктовки он ходил вокруг стола. Чем быстрее он ходил, тем быстрее диктовал, усиливая мое головокружение. Я хотел как-нибудь остановить его, но он был знаком с правилами диктовки и чувствовал, когда его мысль начинала опережать мою руку. Тогда он делал паузу, давая мне возможность дописать, но не прекращая при этом ходьбы.
«Кузен!
Меня очень тревожит твое слишком серьезное отношение к своим обязанностям. Найди проклятому келидскому легату какую-нибудь лачугу, и дело с концом. Мною, слава богам, дела не правят. А если ты не прибудешь сюда, на мой дакрах, я сварю тебя в супе.
Ненавижу этих проклятых келидцев, чтоб они пропали. Отец так увлечен келидским лордом Каставаном и его мудрыми идеями, что отправил меня сюда, в Кафарну, вместо себя устраивать зимний Дар Хегед. Погода омерзительная, мои обязанности скучны, и, разумеется, отец навязал мне в компаньоны Дмитрия. Кто-нибудь еще помешан так на заговорах и конспирации, как наш мрачный безгрешный дядюшка? Знаешь, я просто заболеваю, когда начинаю прислушиваться к его пророчествам и принимать их близко к сердцу. Единственная причина, по которой я допускаю его к себе – совершенное отсутствие других развлечений. Общество в Кафарне посреди зимы самое жалкое: одни придурки или льстецы. Кто еще поедет сюда, бросив в такое время Загад? Под влиянием Дмитрия и в ненавистном мне окружении, я решил, признаюсь, перебить или выгнать всех этих дружески настроенных келидцев, как только меня коронуют.
Поднимаю ставку до двух тысяч. Муса не позволит обойти себя какой-то кляче.
Твой не менее безутешный кузен, Сандер.»
Я прочитал написанное принцу, внес по его желанию несколько небольших поправок, а затем по наивности спросил, не хочет ли он сам подписать письмо, пока я растапливаю воск для печати.
– Наглая свинья! – Его рука взметнулась в до боли знакомом жесте, и я немедленно упал на колени, прижавшись лбом к полу. В первые годы рабства я не мог проделать подобное, не ощущая, как желудок сжимается в комок, а руки дрожат от ярости. Но со временем я понял, что такая поза сильно мешает разгневанному хозяину опустить кулак на твою голову. А чтобы начать бить ногами им необходимо некоторое размышление и подготовка.
– Прошу прощения за свою глупость, мой господин. Жду ваших распоряжений, – с моего языка слетели необходимые слова. Не слишком много. Никаких униженных извинений. От этого они злятся еще больше.
Он долго молчал, и я осмелился взглянуть на него.
– Растопи воск.
Я поднялся и подошел к столику, резкий прилив крови к моей больной голове вызвал новый приступ головокружения и я схватился за стол.
– Что с тобой?
– Ничего, мой господин, – на самом деле ему не хотелось этого знать. – Взять белый воск или зеленый, или какой-нибудь еще?
– Красный. Для Кирила всегда красный.
Я поклонился и принялся запечатывать письмо. После того, как он прижал к теплому воску свое кольцо, он позвонил в колокольчик. Один из его людей тут же явился, еще раньше чем умолк звон колокольчика. Кроме четырех вооруженных охранников, перед его дверями дежурило не меньше двух одетых в золото слуг.
Принц велел доставить письмо в Парнифор, затем развернулся ко мне. Мне было неловко праздно сидеть за столиком под его неподвижным взглядом.
– Убирайся. Скажи Дургану, чтоб всыпал тебе десять плетей за наглость. Ты слишком много думаешь, и ты не говоришь, что ты думаешь.
Я выполнил поручение и ничего не сказал… Во всяком случае, из того, что думал.
Глава 3
Прошла еще неделя, прежде чем меня снова выпустили из моего загона. Был яркий солнечный день, большая редкость для долин Кафарны, которые задерживают в себе любой туман, морось или тучу, появляющиеся над северными горами Азахстана. Возможно, именно эта таинственная туманная завеса привлекла дерзийцев, рожденных в барханах центрального Азахстана, под вечно безоблачным голубым небом, и Кафарна стала для них священным городом, городом их богов.
Двери дома для рабов были широко распахнуты навстречу солнцу. Было довольно холодно, каждый выдох сопровождался струйкой пара, но это было куда лучше моей душной зловонной норы в подполе. Я потянулся, глубоко вдохнул и почувствовал себя получеловеком. Моя вторая половина чесалась, смердела и отводила глаза от нестерпимо сияющего под солнцем снега. Но мне хватало и этого.
– Что это с тобой? Ни разу не видел, чтоб кто-нибудь улыбался, проведя там три недели, – Дурган прижимал к груди белую тунику так, словно собирался прикрыть нас ею, пока я буду исповедоваться ему в тайном грехе.
– Я спал за десятерых. Меня неделю не пороли, а вчерашнее мясо только наполовину состояло из хряща и даже не совсем сгнило. У меня бывали недели и похуже.
Надсмотрщик уставился на меня, словно я обезумел.
– Ну и странный же ты, эззариец.
Я мог сказать то же самое о Дургане, который теперь не только лично проверял, приносит ли мне мальчишка-фритянин воду, но и распорядился удвоить ее количество. И порции еды для моей единственной трапезы стали заметно больше. Но нельзя говорить хозяину о его доброте, не то вы тут же узнаете, что это была ошибка.
– Это для меня? – указал я на тунику.
– Да. Как и раньше. В его покои. И поторопись.
Я поклонился и направился к бочке, и как только надсмотрщик оглядел меня и признал, что все в порядке, я поспешил во дворец. Когда я уже выходил, Дурган окликнул меня:
– Следи за своим языком, раб. Не так как в прошлый раз.
Я следил бы за ним, но я понятия не имел, что именно нельзя говорить Александру.
На сей раз стражники перед покоями принца обыскали меня, прежде чем позволили мне постучать в дверь. Пока они обшаривали меня, надуваясь от собственной значимости, я прислушивался к звону стаканов и проклятиям, доносящимся из-за двери. От раздраженного «Входи» мои уже затянувшиеся шрамы заныли, словно предупреждая.
Судя по всему, принц швырялся вещами. По комнате были разбросаны подушки, статуэтки, стаканы и бутылки, валялся одинокий нож. Видно было, что он развлекается так уже давно: бесценный индуитский ковер был в винных пятнах, на нем были рассыпаны осколки стекла и фарфора, перья, одежда и подушки. Я боялся порезать лоб, но мне совсем не хотелось подниматься после обычного поклона. Я остался стоять на коленях, стараясь не привлекать его внимания. И, казалось, он уже забыл обо мне.
– Это недопустимо! Я перебью их всех! Или нет, лучше я закую их в цепи! Я отправлю их к правителю Вештарии – пусть развозят навоз по полям! В Вештарии знают, как использовать рабов.
– Александр, возьми себя в руки, – это произнес лорд Дмитрий, брат Императора. – Посмотри, какой погром ты устроил!
– Ты отчитываешь меня как и отец. Да, я сам виноват в том, что город полон выродков и полудурков, которые не знают, где ложка, а где рот, но при этом смеют шпионить за сыном Императора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115