Решив, что не смогу без хорошего моциона оценить по достоинству жирную телятину, ожидавшую нас на ужин, я, получив на то улыбчивое мамино благословение, отправился вдоль по деревне — так привыкли мы именовать десяток коттеджиков Эверс-фолда (каждый из них был окружен садом, издали напоминавшим цветочный букетик), разбросанных вокруг церкви, служившей здесь центром.
Ага, вот еще новшество: кооперативная лавка, выросшая на месте магазинчика, торговавшего имбирным пивом и леденцами, — впрочем, и она успела уже обветшать. Здание школы не просто стоит, где стояло, но и, напротив, приобрело нарядный вид: местный комитет поработал на славу. Ну, а сельские старожилы не изменились, конечно же, ни на йоту.
Ни пять, ни пятнадцать лет не в силах сделать другими церковного сторожа или почтового клерка. Все приветствовали меня очень радушно, но так, будто отсутствия моего не заметили вовсе. Вот и дом кузнеца Эванса. Главное, не спросить по ошибке о здоровье супруги. А вот… Ну, конечно же, Бог мой, это она! У дверей дома в темном шерстяном платье, белом батистовом фартуке и простом чепчике стояла, чуть нагнувшись, чтобы принять ведерко из рук мальчика-молочника, Роз Эванс. «О, мама, как ты была неправа, — воскликнул я мысленно. — Она стала краше прежнего!»
Какими словами мне описать ее? Ангел, фея, может быть, королева? — нет, все не то. Роз отличалась высоким ростом и прекрасным телосложением; изящную головку венчала густая копна блестящих каштановых волос. Лицо ее ни чертами своими (излишне, пожалуй, миниатюрными), ни цветом кожи не поражало воображения, но в целом этот чудесный образ медленно, но верно проникал в самую душу. У нее была необычайно красивая шея, а уж ямочки на щечках… они разбили немало сердец!
Роз олицетворяла пасторальный тип красоты — тихий, но в контрасте с внутренней силой своей, неотразимый. Как это удивительно — обнаружить, что застенчивое юное создание, которую издали можно было бы принять за нарядную куколку, обладает недюжинной волей и яркой индивидуальностью! Иные наши красотки, куда более миловидные и кокетливые, с ума сходили от ревности, видя, как их воздыхатели бегут, чтобы в очередной раз столпиться вокруг этой тихони Эванс.
Но до чего же больно было мне при виде Роз — как всегда, аккуратной, элегантной и чуточку самодовольной (к числу тех, кто склонен себя недооценивать, отнести ее было никак не возможно), — вспомнить внезапно о горе, ею причиненном! Нет, этого я никогда уже ей простить не смогу. Позволив какие-то вольности этому смазливому негодяю Мику, она едва не сделала убийцей достойного человека. «Останься же навсегда одинокой, мисс Роз, ты этого заслужила…» — Более резких слов з ее адрес я не смог заставить себя произнести даже мысленно. Роз выглядела такой милой, свежей и невинной, что я, приблизившись, заговорил далеко не так холодно и отстраненно, как мне самому того хотелось бы.
— Добрый вечер. Вы, видно, совсем меня позабыли?
— Не совсем, — ответила Роз. На губах ее появилась едва заметная улыбка, щеки покрылись слабым румянцем (не девушка, а сама умеренность, во всех отношениях!). — Вы появились так неожиданно. Не хотите ли зайти в дом, сэр? Сейчас папа вернется из кузницы, и будет очень рад вас видеть.
Мы вошли в кухню. Наблюдая за тем, как открывает она дверь в кладовую, чтобы поставить туда молоко, я невольно загляделся на полные руки, выглянувшие из-под подвернутых рукавов. Все-таки было в этой девушке что-то дьявольски привлекательное.
Но затем, отметив про себя идеально сидящее платьице с аккуратными складочками, юное личико, такое свежее, будто за пять минувших лет ничто не нарушило его безмятежности, оглядев кухню с безупречно чистым кирпичным полом и сияющими кастрюлями (Эвансы жили вполне безбедно), я вспомнил о сломленном, опороченном Джемми, обреченном один на один бороться с враждебным миром за свое жалкое существование, и вновь почувствовал, как душа моя переполняется горечью.
— Сколько лет прошло? Пять?
— Достаточный срок, чтобы кое-кому жизнь пустить под откос, — ответил я. Ничто в лице ее не дрогнуло при этих словах. Под решетчатым окошком с шитьем в руках Роз словно воплотилась в персонаж какого-то голландского живописца. «Завидная флегматичность. Пожалуй, излишняя деликатность с моей стороны совершенно тут неуместна», — заметил я мысленно, а вслух многозначительно добавил:
— Одним за это время повезло больше, другим — куда меньше.
— Вы явно принадлежите к числу первых, — парировала Роз.
— Не стану спорить. К сожалению, оказалось, что фортуна была куда менее милостива к другому вашему поклоннику прежних лет, которого я случайно вчера повстречал.
Роз метнула на меня быстрый взгляд; от прежней ее сдержанности не осталось и следа.
— Вы имеете в виду Мика? — выпалила она. — Но где вы его встретили? Он ни разу не дал о себе знать с тех пор, как после смерти дяди покинул наши места. А тому уж три года минет на Рождество.
— Сколько же разбитых сердец он здесь после себя оставил? — осведомился я язвительно.
Роз еще ниже склонилась над шитьем, с видимым усилием набрала в легкие воздуха и тихо, но гордо ответила:
— Мое сердце, во всяком случае, им не разбито.
«Оно-то, конечно, цело — если вообще существует», — подумал я, все более раздражаясь от ее непробиваемого самодовольства.
— Нет, я повстречал не Мика. Этот человек гораздо достойнее, пусть и побывал в арестантской робе; но, имей он неосторожность здесь показаться, то сошел бы за прокаженного.
Вот тут я попал в самую точку. Роз выронила шитье и побелела. Губы ее так и не посмели вымолвить его имени.
— Он… на свободе? — спросила она наконец, тщетно пытаясь сдержать волнение.
— Да, и отбыл уже в Америку, — ответил я. — Пусть же Сам Господь Бог протянет там ему руку дружбы!
Ее карие глаза лани смотрели на меня очень внимательно.
— Как он выглядел?
— Очень плохо, — ответил я. — Боюсь, Джем — из тех, кто, раз преступив закон, предпочитают по ту сторону его и остаться. Что ж, по крайней мере там, куда он держит путь, первый встречный не станет указывать на него пальцем.
— Как бы мне хотелось увидеть его, — прошептала она, будто размышляя вслух.
— Вам? Это было бы слишком жестоко. Зачем напоминать лишний раз человеку, кому он обязан своим паденьем?
Роз зарделась от возмущения.
— Вы говорите со мной так, словно я во всем виновата!
— Полагаю, так оно и есть, — заявил я без обиняков. — Вы позволили Джему ухаживать за собой, делая вид, будто вам это нравится. Но скажите, разве у него не было причин для ревности? Неужели он сам их выдумал?
— Я совсем забыла о том, какой у него необузданный нрав, — печально молвила Роз. — До сих пор не могу поверить в то, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11