Очутившись наедине с наиболее благонамеренными
представителями публики, Хопкинс закрыл книгу, педантично отметив
карандашом то место, на котором остановился, и слез с бочки.
- Завтра вечером, ребята, - негромко объявил он, - я возобновлю чтение с
девятого стиха главы Пятнадцатой Апокалипсиса. - И, не обращая впимавия на
наши поздравления, удалился с видом человека, исполнившего свой священный
долг.
Его предупреждение, оказывается, не было пустой угрозой. На другой вечер,
едва только в питейном баре начала собираться толпа, он снова очутился на
бочке и с прежней решительностью принялся читать Библию - монотонно,
запинаясь, проглатывая целые предложения, с трудом перебираясь от одной
главы к следующей. Смех, угрозы, насмешки, другие средства, за исключением
прямого насилия, использовались с целью остановить его, но все оказалось
одинаково безрезультатным.
Вскорости мы заметили в его действиях определенную методу. Покуда царила
тишина или разговоры сохраняли невинный характер, Хопкинс молчал. Стоило,
однако, прозвучать одному-единственному богохульству, как чтение Библии
возобновлялось примерно на четверть часа, затем прекращалось, но при
малейшей провокации в виде брани или упоминания всуе имени господа нашего
Хопкинс принимался читать снова. Весь второй вечер он читал почти без
перерывов, поскольку язык, которым пользовалась его оппозиция, все еще
оставался весьма вольным, хотя и не в такой уже степени, как накануне.
Свою кампанию Илайес Б. Хопкинс вел дольше месяца. Так и сидел он каждый
бойкий вечер с раскрытой книжкой на коленях, по малейшему поводу начиная,
точно музыкальная шкатулка от прикосновения к пружинке, свою работу. Его
монотонное бормотание стало невыносимым, избежать его было можно лишь
согласившись соблюдать кодекс поведения, предложенный новоявленным
пастором. На хронических сквернословов общество стало смотреть с
осуждением, ибо наказание за их прегрешения падало на всех. В конце второй
педели чтец большей частью молчал, а к началу следующего месяца его пост
превратился в синекуру.
Никогда прежде реформация нравов не происходила так быстро и в такой
полноте. Свои принципы наш пастор проводил и в будничную жизнь. Нередко
случалось, что, услышав неосторожное слово, произнесенное в сердцах
кем-нибудь из старателей, пастор с Библией в руках бросался к нарушителю и,
взгромоздившись на кучу красной глины, возвышающуюся над участком
согрешившего, бубнил от первой буквы до последней все генеалогическое древо
из начала Ветхого завета, причем делалось это с таким серьезным и
внушительным видом, словно цитата имела прямое отношение к данной ситуации.
Со временем ругательство стало у нас редкостью, пьянство тоже пошло на
убыль. Случайные путники, попадая транзитом в Дженманз-Галш, просто диву
давались на наше благочестие, слухи о котором докатились аж до самого
Балларата, порождая там различные кривотолки.
Некоторые черты, присущие нашему евангелисту, как нельзя лучше
способствовали успеху дела, которому он себя посвятил. Человек совершенно
безгрешный не смог бы обрести необходимой для его цели общей почвы с
окружающими и завоевать симпатии своей паствы. Узнав Илайеса Б. Хопкинса
покороче, мы обнаружили, что, несмотря на его благочестие, в нем нет-нет да
и проглянет закваска старого грешника, из чего следовало, что в прошлом
пути нашего пастора не всегда расходились со стезями порока. Не был он, к
примеру, трезвенником; напротив, напитки себе пастор выбирал с большим
знанием дела, а стаканчик опрокидывал в глотку привычным жестом. Он
мастерски сражался в покер, а в "юкер до последних штанов" его почти никому
не удавалось осилить. В компании с бывшими смутьянами Филлипсом и Молом он
мог, бывало, играть по нескольку часов кряду в полнейшей гармонии, если
только неудачный расклад карт не исторгал ругательства у какого-нибудь
несдержанного его партнера. На первый случай на лице пастора возникала
обиженная улыбка, и он обращал на виновного свой укоризненный взгляд. При
повторном нарушении пастор брался за Библию, и на этот вечер игре приходил
конец.
Мы убедились и в том, что он отлично владеет оружием; однажды, когда мы,
выйдя из бара Адамсов, практиковались в стрельбе по пустой бутылке из-иод
бренди, пастор взял у одного из нас револьвер и влепил пулю в самую середку
бутылки с расстояния двадцати четырех шагов.
И вообще, за что бы он, кроме добычи золота, ни брался, почти все
выходило у него так, что любо-дорого смотреть; старатель же из него был
самый что ни на есть никудышный во всей Австралии. Полотняная сумка с его
фамилией, выведенной печатными буквами, являла жалостное зрелище на полке в
складе Уобэрна; к ней никто не притрагивался, и она оставалась пустой,
тогда как сумки других старателей ежедневно пополнялись, и многие из них
обрели солидную округлость форм, ибо недели бежали одна за другой и время
отправки золотого фургона было уже на носу. По нашим подсчетам, на складе
скопилось небывалое количество золота, прежде никогда не конвоировавшееся
за один раз.
Хотя Илайес Б. Хопкинс, очевидно, по-своему тихо радовался чудесной
перемене, которую он произвел в нашем лагере, его удовлетворение не было
достаточно глубоким и полным. Для полноты счастья ему чего-то не хватало, и
в один прекрасный вечер он раскрыл нам свою душу.
- На лагерь наш, ребята, снизошла бы благодать, - сказал он, - будь у нас
по воскресеньям организована хоть какая-нибудь церковная служба. Мы никак
не отмечаем воскресного дня, разве что больше, чем в будни, пьем виски да
играем в карты; продолжать в этаком духе - значит искушать провидение.
- Но у нас нет священника, - возразил кто-то из толпы.
- Молчал бы, дурак, - заворчал на того сосед. - Разве ты не видишь среди
нас человека, который стоит двух священников? Да из него священные тексты
выплескиваются, что глина из твоего лотка. Чего тебе еще надо?
- У нас нет храма, - не унимался первый.
- Службу можно проводить под открытым небом, - предложил еще кто-то.
- Или на складе Уобэрна, - подхватили в толпе.
- Или в салуне Адамса.
Последнее предложение было встречено гулом одобрения, из чего следовало,
что большинство склонно считать салун наиболее подходящим местом.
Салун Адамса представлял собой довольно солидное деревянное строение, к
которому тыльной стороной примыкал бар; салун использовался отчасти как
игорный дом, а отчасти как склад для хранения запасов спиртного и был
построен из крепких, грубо обтесанных бревен, ибо его владелец в прежние,
не освященные благодатью времена справедливо полагал, что такие вещи, как
бочки с бренди и ромом, в ДжекманзГалше целее всего будут под надежным
замком.
1 2 3 4 5 6
представителями публики, Хопкинс закрыл книгу, педантично отметив
карандашом то место, на котором остановился, и слез с бочки.
- Завтра вечером, ребята, - негромко объявил он, - я возобновлю чтение с
девятого стиха главы Пятнадцатой Апокалипсиса. - И, не обращая впимавия на
наши поздравления, удалился с видом человека, исполнившего свой священный
долг.
Его предупреждение, оказывается, не было пустой угрозой. На другой вечер,
едва только в питейном баре начала собираться толпа, он снова очутился на
бочке и с прежней решительностью принялся читать Библию - монотонно,
запинаясь, проглатывая целые предложения, с трудом перебираясь от одной
главы к следующей. Смех, угрозы, насмешки, другие средства, за исключением
прямого насилия, использовались с целью остановить его, но все оказалось
одинаково безрезультатным.
Вскорости мы заметили в его действиях определенную методу. Покуда царила
тишина или разговоры сохраняли невинный характер, Хопкинс молчал. Стоило,
однако, прозвучать одному-единственному богохульству, как чтение Библии
возобновлялось примерно на четверть часа, затем прекращалось, но при
малейшей провокации в виде брани или упоминания всуе имени господа нашего
Хопкинс принимался читать снова. Весь второй вечер он читал почти без
перерывов, поскольку язык, которым пользовалась его оппозиция, все еще
оставался весьма вольным, хотя и не в такой уже степени, как накануне.
Свою кампанию Илайес Б. Хопкинс вел дольше месяца. Так и сидел он каждый
бойкий вечер с раскрытой книжкой на коленях, по малейшему поводу начиная,
точно музыкальная шкатулка от прикосновения к пружинке, свою работу. Его
монотонное бормотание стало невыносимым, избежать его было можно лишь
согласившись соблюдать кодекс поведения, предложенный новоявленным
пастором. На хронических сквернословов общество стало смотреть с
осуждением, ибо наказание за их прегрешения падало на всех. В конце второй
педели чтец большей частью молчал, а к началу следующего месяца его пост
превратился в синекуру.
Никогда прежде реформация нравов не происходила так быстро и в такой
полноте. Свои принципы наш пастор проводил и в будничную жизнь. Нередко
случалось, что, услышав неосторожное слово, произнесенное в сердцах
кем-нибудь из старателей, пастор с Библией в руках бросался к нарушителю и,
взгромоздившись на кучу красной глины, возвышающуюся над участком
согрешившего, бубнил от первой буквы до последней все генеалогическое древо
из начала Ветхого завета, причем делалось это с таким серьезным и
внушительным видом, словно цитата имела прямое отношение к данной ситуации.
Со временем ругательство стало у нас редкостью, пьянство тоже пошло на
убыль. Случайные путники, попадая транзитом в Дженманз-Галш, просто диву
давались на наше благочестие, слухи о котором докатились аж до самого
Балларата, порождая там различные кривотолки.
Некоторые черты, присущие нашему евангелисту, как нельзя лучше
способствовали успеху дела, которому он себя посвятил. Человек совершенно
безгрешный не смог бы обрести необходимой для его цели общей почвы с
окружающими и завоевать симпатии своей паствы. Узнав Илайеса Б. Хопкинса
покороче, мы обнаружили, что, несмотря на его благочестие, в нем нет-нет да
и проглянет закваска старого грешника, из чего следовало, что в прошлом
пути нашего пастора не всегда расходились со стезями порока. Не был он, к
примеру, трезвенником; напротив, напитки себе пастор выбирал с большим
знанием дела, а стаканчик опрокидывал в глотку привычным жестом. Он
мастерски сражался в покер, а в "юкер до последних штанов" его почти никому
не удавалось осилить. В компании с бывшими смутьянами Филлипсом и Молом он
мог, бывало, играть по нескольку часов кряду в полнейшей гармонии, если
только неудачный расклад карт не исторгал ругательства у какого-нибудь
несдержанного его партнера. На первый случай на лице пастора возникала
обиженная улыбка, и он обращал на виновного свой укоризненный взгляд. При
повторном нарушении пастор брался за Библию, и на этот вечер игре приходил
конец.
Мы убедились и в том, что он отлично владеет оружием; однажды, когда мы,
выйдя из бара Адамсов, практиковались в стрельбе по пустой бутылке из-иод
бренди, пастор взял у одного из нас револьвер и влепил пулю в самую середку
бутылки с расстояния двадцати четырех шагов.
И вообще, за что бы он, кроме добычи золота, ни брался, почти все
выходило у него так, что любо-дорого смотреть; старатель же из него был
самый что ни на есть никудышный во всей Австралии. Полотняная сумка с его
фамилией, выведенной печатными буквами, являла жалостное зрелище на полке в
складе Уобэрна; к ней никто не притрагивался, и она оставалась пустой,
тогда как сумки других старателей ежедневно пополнялись, и многие из них
обрели солидную округлость форм, ибо недели бежали одна за другой и время
отправки золотого фургона было уже на носу. По нашим подсчетам, на складе
скопилось небывалое количество золота, прежде никогда не конвоировавшееся
за один раз.
Хотя Илайес Б. Хопкинс, очевидно, по-своему тихо радовался чудесной
перемене, которую он произвел в нашем лагере, его удовлетворение не было
достаточно глубоким и полным. Для полноты счастья ему чего-то не хватало, и
в один прекрасный вечер он раскрыл нам свою душу.
- На лагерь наш, ребята, снизошла бы благодать, - сказал он, - будь у нас
по воскресеньям организована хоть какая-нибудь церковная служба. Мы никак
не отмечаем воскресного дня, разве что больше, чем в будни, пьем виски да
играем в карты; продолжать в этаком духе - значит искушать провидение.
- Но у нас нет священника, - возразил кто-то из толпы.
- Молчал бы, дурак, - заворчал на того сосед. - Разве ты не видишь среди
нас человека, который стоит двух священников? Да из него священные тексты
выплескиваются, что глина из твоего лотка. Чего тебе еще надо?
- У нас нет храма, - не унимался первый.
- Службу можно проводить под открытым небом, - предложил еще кто-то.
- Или на складе Уобэрна, - подхватили в толпе.
- Или в салуне Адамса.
Последнее предложение было встречено гулом одобрения, из чего следовало,
что большинство склонно считать салун наиболее подходящим местом.
Салун Адамса представлял собой довольно солидное деревянное строение, к
которому тыльной стороной примыкал бар; салун использовался отчасти как
игорный дом, а отчасти как склад для хранения запасов спиртного и был
построен из крепких, грубо обтесанных бревен, ибо его владелец в прежние,
не освященные благодатью времена справедливо полагал, что такие вещи, как
бочки с бренди и ромом, в ДжекманзГалше целее всего будут под надежным
замком.
1 2 3 4 5 6