В конце концов я позвонил ему и спросил, каким должен быть статус и кому должно подчиняться разведывательное бюро Спецкомитета правительства по «проблеме номер один» в связи с организацией Комитета информации.
Ответ Берии озадачил меня.
- У вас есть свой министр для решения таких вопросов, - резко бросил он и повесил трубку.
Я понимал, что если у меня все еще есть министр - Абакумов, то он никогда не поддержит меня.
Вот почему я тут же предложил, чтобы функции 2-го разведывательного бюро были переданы Комитету информации. Учитывая важность атомной проблемы, этими вопросами должен был заниматься самостоятельный отдел научно-технической разведки. На должность начальника отдела научно-технической разведки я рекомендовал назначить Василевского. Федотов, который вначале сменил Фитина в должности начальника разведки МГБ а потом стал заместителем Молотова в Комитете информации, согласился, но Василевский проработал всего несколько месяцев. Его убрали из Комитета информации во время антисемитской кампании, начавшейся в стране, позволив, правда, выйти в 1948 году на пенсию в звании полковника по выслуге лет.
Создание спецназа мирного времени
Мое служебное положение было определено лишь осенью 1946 года, когда решением ЦК и правительства была создана спецслужба разведки и диверсий при Министре госбезопасности СССР (с 1950 года она называлась Бюро МГБ No 1 по диверсионной работе за границей), и я был назначен начальником, а Эйтингон моим заместителем.
В 1950 году около двух месяцев, наряду с Эйтингоном, моим заместителем был Коротков. С октября 1951 года по март 1953 года обязанности моего заместителя по бюро исполнял один из видных партизанских командиров в годы войны, Герой Советского Союза Прудников, в то время полковник. Моя задача заключалась в том, чтобы организовать самостоятельную службу, которая могла бы, в случае войны, быть преобразована в самые сжатые сроки в орган, направляющий боевую работу. Речь шла также о действиях на случай возникновения очагов напряженности внутри Советского Союза, которые могли перерасти в вооруженные конфликты в связи с разгулом бандитизма в Прибалтике и Западной Украине.
Не могу не остановится в этой связи на мало кому известной странице напряженной работы нашей разведки в конце 1940-х годов. Специальным приказом Сталина на моего заместителя, Эйтингона, было возложено проведение операции по оказанию содействия органам безопасности компартии Китая в подавлении сепаратистского движения уйгуров в так называемом Восточном Туркестане, более широко известном как Синьцзянский район КНР.
Красная Армия и наши спецслужбы еще в 1937 году использовали Синьцзян как пограничную территорию Китая для оказания существенной помощи вооруженной борьбе китайской Армии. Обстановка в этом районе в 1940-1944 годах резко обострилась ввиду спровоцированных японской агентурой действий уйгуров и казахов, под руководством Османа Батыра против советских и китайских войск. Повстанцы, вооруженные японцами, совершили ряд диверсионных акций против советских авиационных предприятий, находившихся в то время в Синьцзяне. Против Мао Цзедуна в 1944 году выступил видный деятель уйгуров Али-хан Тере, провозгласивший независимость Восточного Туркестана при молчаливом согласии Чан-Кайши, который был заинтересован в дестабилизации тыла китайских коммунистов.
Эйтингон и видный командир нашего партизанского движения, Герой Советского Союза Прокопюк организовали эффективное противодействие акциям чанкайшистских спецслужб. Уйгурские националисты в ожесточенных столкновениях в 1946-1949 годах потерпели полное поражение.
Заслуживает, однако, особого внимания то обстоятельство, что Эйтингон координировал действия с сотрудниками так называемой спецслужбы при председателе Совета министров СССР и ЦК ВКП (б). Поручение было настолько секретным, что я был проинформирован о нем как непосредственный начальник Эйтингона лишь в самых общих чертах, ввиду его длительных командировок в Синьцзян. Позднее в своих заявлениях Хрущеву о реабилитации Эйтингон упоминал о выполнении этого поручения Совета министров. Из его рассказов в тюрьме я узнал, что выделенный для координации действий с ним работник аппарата Сталина под фамилией Васильев имел в своем распоряжении агентурные связи в Китае из числа негласных членов компартии.
История операций этого самостоятельного разведывательного подразделения, существовавшего при руководстве советского правительства в 1930-1950-х годах, остается своеобразным «белым пятном» в нашей истории. Однако отдельные факты и ссылки в ряде документов на существование других разведывательных органов, помимо военной разведки и НКВД- НКГБ, подтверждают его существование.
Я сохранил свое положение как начальник самостоятельного подразделения в системе Министерства госбезопасности. Абакумов проявил достаточно такта, чтобы не лишать меня тех привилегий, которые я получал в годы войны: мне сохранили государственную дачу, меня продолжали включать в список лиц, получавших сверх служебного оклада ежемесячное денежное вознаграждение, а также имевших право на спецобслуживание и питание в кремлевской столовой. Мое положение изменилось лишь в одном отношении: меня больше не приглашали на регулярные совещания начальников управлений под председательством министра, как это было в годы войны. Интересно, что коллегия в МГБ при Сталине так и не была создана. С Абакумовым мы практически не общались, пока в один прекрасный день я неожиданно не услышал по телефону требовательный и уверенный как обычно голос Абакумова:
- До меня дошли слухи, что ваши сыновья планируют покушение на товарища Сталина.
- Что вы имеете в виду?
- То, что сказал, - ответил Абакумов.
- А вы знаете, сколько им лет? - спросил я.
- Какая разница, - ответил министр.
- Товарищ министр, я не знаю, кто вам об этом доложил, но подобные обвинения просто невероятны. Ведь моему младшему сыну - пять лет, а старшему - восемь.
Абакумов бросил трубку. И в течение года я не слышал от него ни одного слова на темы, не касавшиеся работы. Он ни разу не встретился со мной, хотя я и находился в его непосредственном подчинении. Все вопросы решались только по телефону.
В конце 1946 - начале 1947 года продолжалась серьезная реорганизация управления разведкой: в июле 1946 года было ликвидировано 4-е управление; в конце 1946 - начале 1947 года разведывательное управление МГБ передали в Комитет информации, созданный лишь в марте 1947 года, - полгода шел «раздел агентурного аппарата». Проработавший в 4-м управлении под моим началом всю войну Фишер, отвечавший за службу радиоразведки, был переведен в Комитет информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Ответ Берии озадачил меня.
- У вас есть свой министр для решения таких вопросов, - резко бросил он и повесил трубку.
Я понимал, что если у меня все еще есть министр - Абакумов, то он никогда не поддержит меня.
Вот почему я тут же предложил, чтобы функции 2-го разведывательного бюро были переданы Комитету информации. Учитывая важность атомной проблемы, этими вопросами должен был заниматься самостоятельный отдел научно-технической разведки. На должность начальника отдела научно-технической разведки я рекомендовал назначить Василевского. Федотов, который вначале сменил Фитина в должности начальника разведки МГБ а потом стал заместителем Молотова в Комитете информации, согласился, но Василевский проработал всего несколько месяцев. Его убрали из Комитета информации во время антисемитской кампании, начавшейся в стране, позволив, правда, выйти в 1948 году на пенсию в звании полковника по выслуге лет.
Создание спецназа мирного времени
Мое служебное положение было определено лишь осенью 1946 года, когда решением ЦК и правительства была создана спецслужба разведки и диверсий при Министре госбезопасности СССР (с 1950 года она называлась Бюро МГБ No 1 по диверсионной работе за границей), и я был назначен начальником, а Эйтингон моим заместителем.
В 1950 году около двух месяцев, наряду с Эйтингоном, моим заместителем был Коротков. С октября 1951 года по март 1953 года обязанности моего заместителя по бюро исполнял один из видных партизанских командиров в годы войны, Герой Советского Союза Прудников, в то время полковник. Моя задача заключалась в том, чтобы организовать самостоятельную службу, которая могла бы, в случае войны, быть преобразована в самые сжатые сроки в орган, направляющий боевую работу. Речь шла также о действиях на случай возникновения очагов напряженности внутри Советского Союза, которые могли перерасти в вооруженные конфликты в связи с разгулом бандитизма в Прибалтике и Западной Украине.
Не могу не остановится в этой связи на мало кому известной странице напряженной работы нашей разведки в конце 1940-х годов. Специальным приказом Сталина на моего заместителя, Эйтингона, было возложено проведение операции по оказанию содействия органам безопасности компартии Китая в подавлении сепаратистского движения уйгуров в так называемом Восточном Туркестане, более широко известном как Синьцзянский район КНР.
Красная Армия и наши спецслужбы еще в 1937 году использовали Синьцзян как пограничную территорию Китая для оказания существенной помощи вооруженной борьбе китайской Армии. Обстановка в этом районе в 1940-1944 годах резко обострилась ввиду спровоцированных японской агентурой действий уйгуров и казахов, под руководством Османа Батыра против советских и китайских войск. Повстанцы, вооруженные японцами, совершили ряд диверсионных акций против советских авиационных предприятий, находившихся в то время в Синьцзяне. Против Мао Цзедуна в 1944 году выступил видный деятель уйгуров Али-хан Тере, провозгласивший независимость Восточного Туркестана при молчаливом согласии Чан-Кайши, который был заинтересован в дестабилизации тыла китайских коммунистов.
Эйтингон и видный командир нашего партизанского движения, Герой Советского Союза Прокопюк организовали эффективное противодействие акциям чанкайшистских спецслужб. Уйгурские националисты в ожесточенных столкновениях в 1946-1949 годах потерпели полное поражение.
Заслуживает, однако, особого внимания то обстоятельство, что Эйтингон координировал действия с сотрудниками так называемой спецслужбы при председателе Совета министров СССР и ЦК ВКП (б). Поручение было настолько секретным, что я был проинформирован о нем как непосредственный начальник Эйтингона лишь в самых общих чертах, ввиду его длительных командировок в Синьцзян. Позднее в своих заявлениях Хрущеву о реабилитации Эйтингон упоминал о выполнении этого поручения Совета министров. Из его рассказов в тюрьме я узнал, что выделенный для координации действий с ним работник аппарата Сталина под фамилией Васильев имел в своем распоряжении агентурные связи в Китае из числа негласных членов компартии.
История операций этого самостоятельного разведывательного подразделения, существовавшего при руководстве советского правительства в 1930-1950-х годах, остается своеобразным «белым пятном» в нашей истории. Однако отдельные факты и ссылки в ряде документов на существование других разведывательных органов, помимо военной разведки и НКВД- НКГБ, подтверждают его существование.
Я сохранил свое положение как начальник самостоятельного подразделения в системе Министерства госбезопасности. Абакумов проявил достаточно такта, чтобы не лишать меня тех привилегий, которые я получал в годы войны: мне сохранили государственную дачу, меня продолжали включать в список лиц, получавших сверх служебного оклада ежемесячное денежное вознаграждение, а также имевших право на спецобслуживание и питание в кремлевской столовой. Мое положение изменилось лишь в одном отношении: меня больше не приглашали на регулярные совещания начальников управлений под председательством министра, как это было в годы войны. Интересно, что коллегия в МГБ при Сталине так и не была создана. С Абакумовым мы практически не общались, пока в один прекрасный день я неожиданно не услышал по телефону требовательный и уверенный как обычно голос Абакумова:
- До меня дошли слухи, что ваши сыновья планируют покушение на товарища Сталина.
- Что вы имеете в виду?
- То, что сказал, - ответил Абакумов.
- А вы знаете, сколько им лет? - спросил я.
- Какая разница, - ответил министр.
- Товарищ министр, я не знаю, кто вам об этом доложил, но подобные обвинения просто невероятны. Ведь моему младшему сыну - пять лет, а старшему - восемь.
Абакумов бросил трубку. И в течение года я не слышал от него ни одного слова на темы, не касавшиеся работы. Он ни разу не встретился со мной, хотя я и находился в его непосредственном подчинении. Все вопросы решались только по телефону.
В конце 1946 - начале 1947 года продолжалась серьезная реорганизация управления разведкой: в июле 1946 года было ликвидировано 4-е управление; в конце 1946 - начале 1947 года разведывательное управление МГБ передали в Комитет информации, созданный лишь в марте 1947 года, - полгода шел «раздел агентурного аппарата». Проработавший в 4-м управлении под моим началом всю войну Фишер, отвечавший за службу радиоразведки, был переведен в Комитет информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175