Ее я точно запомнил, потому что, когда некоторое время идешь напролом через горы листьев и грязи, блеск начищенных машин кажется самой странной вещью на свете.
Джима нигде не было видно. Неужели Дольмечер уже его уложил? Я оглянулся и осмотрел овраг: никаких следов Джима. Скорее всего он перебрался еще раньше меня. Значит, он где-то здесь, справа от Дольмечера.
Подхалим монотонно бубнил в громкоговоритель, но потом поднялась какая-то суматоха. Дольмечер тут же скорчился за деревом. Я увидел, как на краю поляны материализовался человек в плаще и побежал прочь от нас.
Дольмечер тоже его заметил, вскочил и со всех ног бросился на опушку. Он знал, что это его шанс. Он понимал, что хотя бы минуту может шуметь сколько влезет, что его прикроет галдеж через мегафоны.
– Дайте ему слово! Подождите, послушаем, что он скажет! – кричал Плеши. – По части охраны окружающей среды мне нечего стыдиться.
Шум поднялся из-за Буна. Кажется, он добился своего: втянул Плеши в перепалку. А Плеши по глупости купился. Все помнят выступление Рейгана в Нью-Гэмпшире много лет назад: «Я заплатил за этот микрофон!» Эта фраза принесла ему победу на выборах. Любой с инстинктами Плеши и его репутацией тряпки увидит в вызове Буна возможность поиграть в Рейгана на общенациональном телевидении.
Вскочив, я ветром дунул за Дольмечером. Все шло к тому, что он вот-вот сделает свой шаг, но уже на опушке он опять спрятался за дерево. Если он повернется сейчас, мне хана, потому что я совершенно забыл про осторожность и просто несся по открытому пространству в тридцати футах за ним.
Он обернулся. Я застыл. Он меня увидел.
И сделал в точности то, чего я ожидал: сунул руку себе под мышку, выхватил пистолет, сжал его обеими руками и прицелился, так что дуло застило мне весь свет. Я бросился на землю. Но тело – не баскетбольный мячик, его не так-то просто уронить. Лучшее, что можно сделать, – упасть: поджать ноги и ждать, когда земное притяжение вдавит тебя в листья со скоростью тридцати двух футов в секунду. Когда падаешь с моста, кажется, что это очень быстро. Но когда пытаешься избежать пули, никакого проку.
По счастью, в этот момент между ребер у Дольмечера засела стрела. Он поморщился, будто его пнули, но явно не понял, что произошло. Он просто повернулся, задевая оперением за березы, а после спокойно и решительно вышел на поляну, унося с собой свое знание об опасной бактерии, хранящееся где-то в его большой, ничем не защищенной черепушке.
Тип в плаще, оставивший свой пост, когда Бун пробился к трибуне, возвращался. Дольмечер вырубил его тазером, расплавив нервную систему и оставив тихонько биться в судорогах на земле. Даже с шага не сбился. У самой опушки стояли раскладные стулья для зрителей, и сейчас он залез на один из них.
– Это из области научной фантастики, – говорил Плеши. – Выпустить трансгенную бактерию в окружающую среду… да это же… это же противозаконно!
Обзор мне закрыл Джим Грандфазер, заступив передо мной, чтобы прицелиться в Дольмечера. Стрела попала в левую почку Дольмечера, как раз когда он спускал курок.
На экране телевизора зрелище вышло почти невероятное. Плеши стоит на трибуне с видом сумчатой крысы, забредшей на шоссе. Глаза у него широко открыты, очочки сверкают в софитах телекамер, сквозь пудру на лбу проступает пот. Бун в шести футах от него непоколебим как скала: говорит невозмутимо тихо и ровно, точно учитель в младших классах с непослушным ребенком. Они спорят из-за трансгенной бактерии. Но на заднем плане суматоха, и внезапно, пьяно качнувшись, камера отворачивается от них. Все происходит в тот момент, когда Плеши произносит: «Это же… противозаконно!» Картинка расплывается и на пару секунд сереет, поскольку приходится брать другой план, но электроника в камере быстро подстраивается, и… Бледный, исполненный праведного гнева Дольмечер стоит на складном стуле и целится в Плеши так же спокойно, как минутой раньше целился в меня.
Говорят, в последних кадрах даже заметно, как вылетает стрела. Но если вы смотрели репортаж, в котором использована съемка с другой камеры, той, которая снимала трибуну, то видели, как Плеши глядит куда-то поверх голов (Дольмечера он даже не заметил) и как взгляд Буна, на мгновение растерявшегося, быстро отыскивает человека с оружием. И на его лице в буквальном смысле читается работа мысли. Это поразительно: видно, как он взвешивает ситуацию. А после он делает шаг вперед и дергает Плеши вниз. Плеши валится как жестяной утенок в тире, а Бун – почти победно – рывком поднимает руки. И как раз тогда, когда он поворачивается к Дольмечеру, его лицо исчезает, сменяясь размазанной кляксой красного. Красные брызги повсюду: на записках Плеши, на его дурацкой плиссированной манишке и на объективе камеры.
Перебивка планов, и мы видим, как Дольмечер (из спины и бока у него торчат стрелы) сдается, как к нему слетаются спецагенты в плащах, как он исчезает за их спинами. А после возврат на трибуну, и мы видим, как Бун, спотыкаясь, бредет, зажимая руками голову, как на лицах зрителей проступает шок (так всегда бывает на пленке, где заснято покушение): брови сдвигаются и ползут вверх, руки поднимаются от боков, рот растягивается в «О», но тело словно окаменело и не реагирует. Бун мечется, потеряв контроль над собой. Потом вдруг трясет головой и наклоняется к копу, подскочившему на помощь, и просит у него носовой платок. Ему в лицо попал мягкий шарик с красной краской, которая теперь ест глаза.
30
Мы с Джимом развернулись и дали деру. Сперва мы бежали в паническом ужасе, а когда сообразили, что за нами не гонятся, начали подпрыгивать и улюлюкать, хохотать, как помешанные, – точь-в-точь старшеклассники, только что забросавшие тухлыми яйцами дом директора школы. Я пока даже не думал о том, что остаток жизни Дольмечер проведет в психушке, где нам до него не добраться.
Под конец мы, постанывая, едва бежали. У начала пешего маршрута нас ждал Бун. С вертолетом.
Это был вертолет бригады новостей одной из бостонских станций. Бун согласился дать эксклюзивное интервью в обмен на то, что нас подбросят в Бостон.
– С меня хватит, – сказал Джим Грандфазер. – Завязываю с вашей ерундой.
Подойдя к пикапу, он тяжело привалился к нему, стараясь отдышаться. Я делал то же, уперев руки в присогнутые колени.
– Знаешь, секунд десять я был уверен, что ты спас мне жизнь.
– И я тоже.
– Давай считать, что ты ее спас.
– А пошел ты.
– У меня к тебе вопрос. Будь у тебя стрела, настоящая стрела для дичи, ты бы выстрелил?
Выпрямившись, Джим дернул плечом. Одна пола широкого плаща съехала, открывая колчан. Все рыболовные стрелы были использованы. Остались лишь три с широкими, острыми как бритва наконечниками.
– Нет, – ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Джима нигде не было видно. Неужели Дольмечер уже его уложил? Я оглянулся и осмотрел овраг: никаких следов Джима. Скорее всего он перебрался еще раньше меня. Значит, он где-то здесь, справа от Дольмечера.
Подхалим монотонно бубнил в громкоговоритель, но потом поднялась какая-то суматоха. Дольмечер тут же скорчился за деревом. Я увидел, как на краю поляны материализовался человек в плаще и побежал прочь от нас.
Дольмечер тоже его заметил, вскочил и со всех ног бросился на опушку. Он знал, что это его шанс. Он понимал, что хотя бы минуту может шуметь сколько влезет, что его прикроет галдеж через мегафоны.
– Дайте ему слово! Подождите, послушаем, что он скажет! – кричал Плеши. – По части охраны окружающей среды мне нечего стыдиться.
Шум поднялся из-за Буна. Кажется, он добился своего: втянул Плеши в перепалку. А Плеши по глупости купился. Все помнят выступление Рейгана в Нью-Гэмпшире много лет назад: «Я заплатил за этот микрофон!» Эта фраза принесла ему победу на выборах. Любой с инстинктами Плеши и его репутацией тряпки увидит в вызове Буна возможность поиграть в Рейгана на общенациональном телевидении.
Вскочив, я ветром дунул за Дольмечером. Все шло к тому, что он вот-вот сделает свой шаг, но уже на опушке он опять спрятался за дерево. Если он повернется сейчас, мне хана, потому что я совершенно забыл про осторожность и просто несся по открытому пространству в тридцати футах за ним.
Он обернулся. Я застыл. Он меня увидел.
И сделал в точности то, чего я ожидал: сунул руку себе под мышку, выхватил пистолет, сжал его обеими руками и прицелился, так что дуло застило мне весь свет. Я бросился на землю. Но тело – не баскетбольный мячик, его не так-то просто уронить. Лучшее, что можно сделать, – упасть: поджать ноги и ждать, когда земное притяжение вдавит тебя в листья со скоростью тридцати двух футов в секунду. Когда падаешь с моста, кажется, что это очень быстро. Но когда пытаешься избежать пули, никакого проку.
По счастью, в этот момент между ребер у Дольмечера засела стрела. Он поморщился, будто его пнули, но явно не понял, что произошло. Он просто повернулся, задевая оперением за березы, а после спокойно и решительно вышел на поляну, унося с собой свое знание об опасной бактерии, хранящееся где-то в его большой, ничем не защищенной черепушке.
Тип в плаще, оставивший свой пост, когда Бун пробился к трибуне, возвращался. Дольмечер вырубил его тазером, расплавив нервную систему и оставив тихонько биться в судорогах на земле. Даже с шага не сбился. У самой опушки стояли раскладные стулья для зрителей, и сейчас он залез на один из них.
– Это из области научной фантастики, – говорил Плеши. – Выпустить трансгенную бактерию в окружающую среду… да это же… это же противозаконно!
Обзор мне закрыл Джим Грандфазер, заступив передо мной, чтобы прицелиться в Дольмечера. Стрела попала в левую почку Дольмечера, как раз когда он спускал курок.
На экране телевизора зрелище вышло почти невероятное. Плеши стоит на трибуне с видом сумчатой крысы, забредшей на шоссе. Глаза у него широко открыты, очочки сверкают в софитах телекамер, сквозь пудру на лбу проступает пот. Бун в шести футах от него непоколебим как скала: говорит невозмутимо тихо и ровно, точно учитель в младших классах с непослушным ребенком. Они спорят из-за трансгенной бактерии. Но на заднем плане суматоха, и внезапно, пьяно качнувшись, камера отворачивается от них. Все происходит в тот момент, когда Плеши произносит: «Это же… противозаконно!» Картинка расплывается и на пару секунд сереет, поскольку приходится брать другой план, но электроника в камере быстро подстраивается, и… Бледный, исполненный праведного гнева Дольмечер стоит на складном стуле и целится в Плеши так же спокойно, как минутой раньше целился в меня.
Говорят, в последних кадрах даже заметно, как вылетает стрела. Но если вы смотрели репортаж, в котором использована съемка с другой камеры, той, которая снимала трибуну, то видели, как Плеши глядит куда-то поверх голов (Дольмечера он даже не заметил) и как взгляд Буна, на мгновение растерявшегося, быстро отыскивает человека с оружием. И на его лице в буквальном смысле читается работа мысли. Это поразительно: видно, как он взвешивает ситуацию. А после он делает шаг вперед и дергает Плеши вниз. Плеши валится как жестяной утенок в тире, а Бун – почти победно – рывком поднимает руки. И как раз тогда, когда он поворачивается к Дольмечеру, его лицо исчезает, сменяясь размазанной кляксой красного. Красные брызги повсюду: на записках Плеши, на его дурацкой плиссированной манишке и на объективе камеры.
Перебивка планов, и мы видим, как Дольмечер (из спины и бока у него торчат стрелы) сдается, как к нему слетаются спецагенты в плащах, как он исчезает за их спинами. А после возврат на трибуну, и мы видим, как Бун, спотыкаясь, бредет, зажимая руками голову, как на лицах зрителей проступает шок (так всегда бывает на пленке, где заснято покушение): брови сдвигаются и ползут вверх, руки поднимаются от боков, рот растягивается в «О», но тело словно окаменело и не реагирует. Бун мечется, потеряв контроль над собой. Потом вдруг трясет головой и наклоняется к копу, подскочившему на помощь, и просит у него носовой платок. Ему в лицо попал мягкий шарик с красной краской, которая теперь ест глаза.
30
Мы с Джимом развернулись и дали деру. Сперва мы бежали в паническом ужасе, а когда сообразили, что за нами не гонятся, начали подпрыгивать и улюлюкать, хохотать, как помешанные, – точь-в-точь старшеклассники, только что забросавшие тухлыми яйцами дом директора школы. Я пока даже не думал о том, что остаток жизни Дольмечер проведет в психушке, где нам до него не добраться.
Под конец мы, постанывая, едва бежали. У начала пешего маршрута нас ждал Бун. С вертолетом.
Это был вертолет бригады новостей одной из бостонских станций. Бун согласился дать эксклюзивное интервью в обмен на то, что нас подбросят в Бостон.
– С меня хватит, – сказал Джим Грандфазер. – Завязываю с вашей ерундой.
Подойдя к пикапу, он тяжело привалился к нему, стараясь отдышаться. Я делал то же, уперев руки в присогнутые колени.
– Знаешь, секунд десять я был уверен, что ты спас мне жизнь.
– И я тоже.
– Давай считать, что ты ее спас.
– А пошел ты.
– У меня к тебе вопрос. Будь у тебя стрела, настоящая стрела для дичи, ты бы выстрелил?
Выпрямившись, Джим дернул плечом. Одна пола широкого плаща съехала, открывая колчан. Все рыболовные стрелы были использованы. Остались лишь три с широкими, острыми как бритва наконечниками.
– Нет, – ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85