Василий Шукшин
Светлые души
Михайло Беспалов полторы недели не был дома: возили зерно из далеких глубинок.
Приехал в субботу, когда солнце уже садилось. На машине. Долго выруливал в узкие ворота, сотрясая застоявшийся теплый воздух гулом мотора.
Въехал, заглушил мотор, открыл капот и залез под него.
Из избы вышла жена Михайлы, Анна, молодая круглолицая баба. Постояла на крыльце, посмотрела на мужа и обиженно заметила:
- Ты б хоть поздороваться зашел.
- Здорово, Нюся! - приветливо сказал Михайло и пошевелил ногами в знак того, что он все понимает, но очень сейчас занят.
Анна ушла в избу, громко хлопнув дверью.
Михайло пришел через полчаса.
Анна сидела в переднем углу, скрестив руки на высокой груди. Смотрела в окно. На стук двери не повела бровью.
- Ты чего? - спросил Михайло.
- Ничего.
- Вроде сердишься?
- Ну что ты! Разве можно на трудящий народ сердиться? - с неумелой насмешкой и горечью возразила Анна.
Михайло неловко потоптался на месте. Сел на скамейку у печки, стал разуваться. Анна глянула на него и всплеснула руками:
- Мамочка родимая! Грязный-то!..
- Пыль, - объяснил Михайло, засовывая портянки в сапоги.
Анна подошла к нему, разняла на лбу спутанные волосы, потрогала ладошкой небритые щеки мужа и жадно прильнула горячими губами к его потрескавшимся, солоновато-жестким, пропахшим табаком и бензином губам.
- Прямо места живого не найдешь, Господи ты мой! - жарко шептала она, близко разглядывая его лицо.
Михайло прижимал к груди податливое мягкое тело и счастливо гудел:
- Замараю ж я тебя всю, дуреха такая!..
- Ну и марай… марай, не думай! Побольше бы так марал!
- Соскучилась небось?
- Соскучишься! Уедет на целый месяц…
- Где же на месяц? Эх ты… акварель!
- Пусти, пойду баню посмотрю. Готовься. Белье вон на ящике. - Она ушла.
Михайло, ступая до горяча натруженными ногами по прохладным доскам вымытого пола, прошел в сени, долго копался в углу среди старых замков, железяк, мотков проволоки: что-то искал. Потом вышел на крыльцо, крикнул жене:
- Ань! Ты случайно не видела карбюратор?
- Какой карбюратор?
- Ну такой… с трубочками!
- Не видела я никаких карбюраторов! Началось там опять…
Михайло потер ладонью щеку, посмотрел на машину, ушел в избу. Поискал еще под печкой, заглянул под кровать… Карбюратора нигде не было.
Пришла Анна.
- Собрался?
- Тут, понимаешь… штука одна потерялась, - сокрушенно заговорил Михайло. - Куда она, окаянная?
- Господи! - Анна поджала малиновые губы. На глазах ее заблестели светлые капельки слез. - Ни стыда ни совести у человека! Побудь ты хозяином в доме! Приедет раз в год и то никак не может расстаться со своими штуками…
Михайло поспешно подошел к жене.
- Чего сделать, Нюся?
- Сядь со мной. - Анна смахнула слезы.
Сели.
- У Василисы Калугиной есть полупальто плюшевое… хоро-о-шенькое! Видел, наверно, она в нем по воскресеньям на базар ездит!
Михайло на всякий случай сказал:
- Ага! Такое, знаешь… - Михайло хотел показать, какое пальто у Василисы, но скорее показал, как сама Василиса ходит: вихляясь без меры. Ему очень хотелось угодить жене.
- Вот. Она это полупальто продает. Просит четыре сотни.
- Так… - Михайло не знал, много это или мало.
- Так вот я думаю: купить бы его? А тебе на пальто соберем ближе к зиме. Шибко оно тянется мне, Миша. Я давеча примерила - как влитое сидит!
Михайло тронул ладонью свою выпуклую грудь.
- Взять это полупальто. Чего тут думать?
- Погоди ты! Разлысил лоб… Денег-то нету. А я вот что придумала: давай продадим одну овечку! А себе ягненка возьмем…
- Правильно! - воскликнул Михайло.
- Что правильно?
- Продать овечку
- Тебе хоть все продать! - Анна даже поморщилась.
Михайло растерянно заморгал добрыми глазами.
- Сама же говорит, елки зеленые!
- Так я говорю, а ты пожалей. А то я - продать, и ты - продать. Ну и распродадим так все на свете!
Михайло открыто залюбовался женой.
- Какая ты у меня… головастая!
Анна покраснела от похвалы.
- Разглядел только…
Из бани возвращались поздно. Уже стемнело.
Михайло по дороге отстал. Анна с крыльца услышала, как скрипнула дверца кабины.
- Миша!
- Аиньки! Сейчас, Нюся, воду из радиатора спущу.
- Замараешь белье-то!
Михайло в ответ зазвякал гаечным ключом.
- Миша!
- Одну минуту, Нюся.
- Я говорю, замараешь белье-то!
- Я же не прижимаюсь к ней.
Анна скинула с пробоя дверную цепочку и осталась ждать мужа на крыльце.
Михайло, мелькая во тьме кальсонами, походил около машины, вздохнул, положил ключ на крыло, направился к избе.
- Ну сделал?
- Надо бы карбюратор посмотреть. Стрелять что-то начала.
- Ты ее не целуешь случайно? Ведь за мной в женихах так не ухаживал, как за ней, черт ее надавал, проклятую! - рассердилась Анна.
- Ну вот… При чем она здесь?
- При том. Жизни никакой нету.
В избе было чисто, тепло. На шестке весело гудел самовар.
Михайло прилег на кровать; Анна собирала на стол ужин.
Неслышно ходила по избе, носила бесконечные туески, кринки и рассказывала последние новости:
- … Он уж было закрывать собрался магазин свой. А тот - то ли поджидал специально - тут и был! «Здрасти, - говорит, - я ревизор…»
- Хэх! Ну? - Михайло слушал.
- Ну тот туда-сюда - заегозил. Тыр-пыр - семь дыр, а выскочить некуда. Да. Хворым прикинулся…
- А ревизор что?
- А ревизор свое гнет: «Давайте делать ревизию». Опытный попался.
- Тэк. Влопался, голубчик?
- Всю ночь сидели. А утром нашего Ганю прямо из магазина да в КПЗ.
- Сколько дали?
- Еще не судили. Во вторник суд будет. А за ними давно уж народ замечал. Зоечка-то его последнее время в день по два раза переодевалась. Не знала, какое платье надеть. Как на пропасть! А сейчас ноет ходит: «Может, ошибка еще». Ошибка! Ганя ошибется!
Михайло задумался о чем-то.
За окнами стало светло: взошла луна. Где-то за деревней голосила поздняя гармонь.
- Садись, Миша.
Михайло задавил в пальцах окурок, скрипнул кроватью.
- У нас одеяло какое-нибудь старое есть? - спросил он.
- Зачем?
- А в кузов постелить. Зерна много сыплется.
- Что они, не могут вам брезенты выдать?
- Их пока жареный петух не клюнет - не хватятся. Все обещают.
- Завтра найдем чего-нибудь.
Ужинали не торопясь, долго.
Анна слазила в подпол, нацедила ковшик медовухи - для пробы.
- Ну-ка, оцени.
Михайло одним духом осушил ковш, отер губы и только после этого выдохнул:
- Ох… хороша-а!
- К празднику совсем дойдет. Ешь теперь. Прямо с лица весь опал. Ты шибко уж дурной, Миша, до работы. Нельзя так. Другие, посмотришь, гладкие приедут, как боровья… сытые - загляденье! А на тебя смотреть страшно.
- Ничего-о, - гудел Михайло. - Как у вас тут?
- Рожь сортируем. Пылища!.. Бери вон блинцы со сметанкой. Из новой пшеницы. Хлеба-то нынче сколько, Миша! Прямо страсть берет. Куда уж его столько!
- Нужно.
1 2