Повестка.
Нордост возвращается домой, заправляет термос цейлонским чаем и
отправляется во двор забивать козла, хотя заведующему отделом культуры
городской молодежной газеты приличней играть в шахматы.
За трухлявым столом в ожидании партнеров уже скучают члены дворового
генерального штаба: лодочник Семен Выдров (попросту Выдра), рядом с ним
тихий человек с тихой фамилией Смирный, а также два алкоголика
неопределенных лет и занятий - Вова и Коля. У них нет права голоса. В игру
их не принимают, как низший класс, но иногда выпускают на подмену
подержаться за домино. Но Вова с Колей ни на что не претендуют, просто
хотят культурно провести вечер. Сегодня им повезло - генеральный штаб еще
не в полном сборе, и Выдра приглашает их на разминку. Вова мешает камни,
Коля заглядывает другу через плечо и готовится давать советы.
Разминка начинается.
Выдра играет, как бог, но все специфические доминошные выражения
припасены им к вечернему заседанию, и он пока снисходительно наблюдает, как
Вова то и дело рубит собственные концы. Нордост попивает чай, а его партнер
Смирный ладонью прикрывает камни от нескромных заглядываний Коли и двумя
пальцами аккуратно стыкует "бубочку к бубочке".
Во двор въезжает инвалид Федор Иванович Крюков, съездивший только что
на велосипеде из Аркадии в Отраду. Он немного запыхался.
- Куда лепишь! - предостерегает Крюков, но поздно: Вова безнадежно
сидит с зарубленным "голым" дублем, а Смирный через ход кончает.
- Ану подвинься!
Вова с Колей с почетом изгоняются из игры. Теперь Выдра играет на пару
с инвалидом Крюковым. Это чемпионская пара, равных им нет. Нордост забывает
про чай, а Смирный напряженно думает, думает, думает...
- Ставь! Не корову проигрываешь! - торопит Выдра.
- Став не речка, - глубокомысленно огрызается Смирный и ставит.
Народ потихоньку собирается на вечернее заседание генштаба. Является
всеобщий любимец - глухонемой художник-оформитель, местный Пиросманишвили.
Он специалист по шрифтам и вывескам, но пишет их с потрясающими душу
ошибками - недавно по заказу дворничихи на черных воротах им сделано
объявление строгим готическим шрифтом:
"ТУТА ЛЕТА НЕТУ".
И прочие, и прочие - двор большой.
Наконец Выдра громоподобно делает рыбу и, пока Смирный, тыча пальцем,
подсчитывает очки, достает из кармана свое любимое чтиво - настенный
женский календарь, листает и приговаривает:
- Так что скажет генеральный штаб? Какое сегодня число? Так...
Одиннадцатое апреля. В войну на зенитках кто ездил? Нету таких? Кто же
будет ставить?
- А что сегодня такое? - интересуется генеральный штаб.
- День противовоздушной обороны страны!
- Может, не надо, ребята? - говорит Нордост. - Вспомните, что было
вчера.
- А вы молчите, Михаил Борисыч, - поспешно отвечает Выдра. (На "вы" в
порядке исключения он обращается только к Нордосту.) - Вчера было десятое
апреля, святой день освобождения Одессы от немецко-фашистских оккупантов.
Немного перебрали.
- Устал я с вами бороться, - вздыхает Нордост. - Ну, пейте, пейте...
Недолго осталось.
- Почему "недолго"? - настораживается генеральный штаб.
Нордост загадочно улыбается.
- А что будет? - волнуются Вова с Колей.
- После первого мая будет введен сухой закон, - вещает Нордост.
Ему не верят, хотя знают, что Михаил Борисыч зря болтать не будет. Нет
дыма без огня, рассуждает генштаб. - Сухой закон у нас не введут, а вот
цены на водку повысить могут. Это у нас запросто. Но на этот случай бытует
такой стишок:
Водка стала стоить восемь.
Все равно мы пить не бросим!
Передайте главврачу:
Нам и десять по плечу!
Генеральный штаб недолго совещается и принимает решение: день
противовоздушной обороны страны следует отметить. Сбрасываются и отправляют
Вову с Колей в магазин. Те летят, как на крыльях, и вскоре возвращаются с
четырьмя бутылками-фаустпатронами молдавского портвейна одесского разлива с
белым аистом на этикетке.
Генеральный штаб пьет за здоровье противовоздушной обороны страны и
закусывает свежим батоном.
Свое ежедневное участие в забивании козла Михаил Борисович
глубокомысленно оправдывает тем, что козел - народная игра и его били, бьют
и будут бить по всей стране от Черного до Баренцева морей...
Он где-то прав.
Козел, несомненно, одна из самых древних игр, размышляет Михаил
Борисович. Удивительно, как это археологи до сих пор не раскопали древнее
домино? Интересно, играли скифы в козла? А древние греки? Тут можно
написать научную монографию или защитить диссертацию... Интересно, почему
до сих пор никто этого не сделал?
Наверное, потому, думает Нордост, - что описывать забивание козла -
самое неблагодарное занятие на свете. Его бьют везде одинаково, со
скандалами и специфическими выражениями - без этих выражений козел не
козел. Тут просыпаются первобытные инстинкты, руки сами ищут дубину, козел
жалобно блеет, привязанный на веревке к колу...
Бей его!
Бьют козлов разных видов: есть почтенные генеральские козлы,
быстротечные морские, есть козлы офицерские, трудовые, двойные и со всякими
ответвлениями. В старых дворах наряду с полезными и бесполезными предметами
- воротами, беседками, винтовыми лестницами, сараями, гаражами,
бахчисарайскими фонтанами без воды, придурковатыми сфинксами с отбитыми
носами, притаившимися под диким виноградом у глухой стены - наряду с ними
во дворе обязательно торчит стол для козла. Его начинают бить в апреле и
заканчивают поздней осенью. Человеческие страсти и характеры при забивании
козла проявляются лучше, чем в любой другой игре, продолжает, рассуждать
Нордост, чокаясь термосом о стакан своего партнера Смирного.
Вот Выдра... Холерический темперамент, не раскрывшийся в молодости и
сейчас наверстывающий упущенное. Закусывает и рассказывает Смирному, как
однажды излечился от всех болезней. За тридцать лет эта история всем
надоела, но Смирный вежливо слушает, будто не знает, что Выдра в молодости
так болел, что в сорок первом году получил белый билет и еле выжил в
эвакуации. Выдра рассказывает, как он шлялся по врачам, теряя от слабости
сознание, пока в пятьдесят втором году не зашел в поликлинику к своему
участковому врачу и вместо Владимира Аполлинариевича обнаружил в кабинете
выдвинутые ящики, заплаканную медсестру и какого-то гражданина в белом
халате. Выдра обрадовался новому человеку и начал привычно жаловаться:
"У меня все болит, профессор. Ежедневные головокружения, малокровие,
сердце прыгает, печень вздулась, легкие не дышат, я еле живу на свете".
1 2 3 4
Нордост возвращается домой, заправляет термос цейлонским чаем и
отправляется во двор забивать козла, хотя заведующему отделом культуры
городской молодежной газеты приличней играть в шахматы.
За трухлявым столом в ожидании партнеров уже скучают члены дворового
генерального штаба: лодочник Семен Выдров (попросту Выдра), рядом с ним
тихий человек с тихой фамилией Смирный, а также два алкоголика
неопределенных лет и занятий - Вова и Коля. У них нет права голоса. В игру
их не принимают, как низший класс, но иногда выпускают на подмену
подержаться за домино. Но Вова с Колей ни на что не претендуют, просто
хотят культурно провести вечер. Сегодня им повезло - генеральный штаб еще
не в полном сборе, и Выдра приглашает их на разминку. Вова мешает камни,
Коля заглядывает другу через плечо и готовится давать советы.
Разминка начинается.
Выдра играет, как бог, но все специфические доминошные выражения
припасены им к вечернему заседанию, и он пока снисходительно наблюдает, как
Вова то и дело рубит собственные концы. Нордост попивает чай, а его партнер
Смирный ладонью прикрывает камни от нескромных заглядываний Коли и двумя
пальцами аккуратно стыкует "бубочку к бубочке".
Во двор въезжает инвалид Федор Иванович Крюков, съездивший только что
на велосипеде из Аркадии в Отраду. Он немного запыхался.
- Куда лепишь! - предостерегает Крюков, но поздно: Вова безнадежно
сидит с зарубленным "голым" дублем, а Смирный через ход кончает.
- Ану подвинься!
Вова с Колей с почетом изгоняются из игры. Теперь Выдра играет на пару
с инвалидом Крюковым. Это чемпионская пара, равных им нет. Нордост забывает
про чай, а Смирный напряженно думает, думает, думает...
- Ставь! Не корову проигрываешь! - торопит Выдра.
- Став не речка, - глубокомысленно огрызается Смирный и ставит.
Народ потихоньку собирается на вечернее заседание генштаба. Является
всеобщий любимец - глухонемой художник-оформитель, местный Пиросманишвили.
Он специалист по шрифтам и вывескам, но пишет их с потрясающими душу
ошибками - недавно по заказу дворничихи на черных воротах им сделано
объявление строгим готическим шрифтом:
"ТУТА ЛЕТА НЕТУ".
И прочие, и прочие - двор большой.
Наконец Выдра громоподобно делает рыбу и, пока Смирный, тыча пальцем,
подсчитывает очки, достает из кармана свое любимое чтиво - настенный
женский календарь, листает и приговаривает:
- Так что скажет генеральный штаб? Какое сегодня число? Так...
Одиннадцатое апреля. В войну на зенитках кто ездил? Нету таких? Кто же
будет ставить?
- А что сегодня такое? - интересуется генеральный штаб.
- День противовоздушной обороны страны!
- Может, не надо, ребята? - говорит Нордост. - Вспомните, что было
вчера.
- А вы молчите, Михаил Борисыч, - поспешно отвечает Выдра. (На "вы" в
порядке исключения он обращается только к Нордосту.) - Вчера было десятое
апреля, святой день освобождения Одессы от немецко-фашистских оккупантов.
Немного перебрали.
- Устал я с вами бороться, - вздыхает Нордост. - Ну, пейте, пейте...
Недолго осталось.
- Почему "недолго"? - настораживается генеральный штаб.
Нордост загадочно улыбается.
- А что будет? - волнуются Вова с Колей.
- После первого мая будет введен сухой закон, - вещает Нордост.
Ему не верят, хотя знают, что Михаил Борисыч зря болтать не будет. Нет
дыма без огня, рассуждает генштаб. - Сухой закон у нас не введут, а вот
цены на водку повысить могут. Это у нас запросто. Но на этот случай бытует
такой стишок:
Водка стала стоить восемь.
Все равно мы пить не бросим!
Передайте главврачу:
Нам и десять по плечу!
Генеральный штаб недолго совещается и принимает решение: день
противовоздушной обороны страны следует отметить. Сбрасываются и отправляют
Вову с Колей в магазин. Те летят, как на крыльях, и вскоре возвращаются с
четырьмя бутылками-фаустпатронами молдавского портвейна одесского разлива с
белым аистом на этикетке.
Генеральный штаб пьет за здоровье противовоздушной обороны страны и
закусывает свежим батоном.
Свое ежедневное участие в забивании козла Михаил Борисович
глубокомысленно оправдывает тем, что козел - народная игра и его били, бьют
и будут бить по всей стране от Черного до Баренцева морей...
Он где-то прав.
Козел, несомненно, одна из самых древних игр, размышляет Михаил
Борисович. Удивительно, как это археологи до сих пор не раскопали древнее
домино? Интересно, играли скифы в козла? А древние греки? Тут можно
написать научную монографию или защитить диссертацию... Интересно, почему
до сих пор никто этого не сделал?
Наверное, потому, думает Нордост, - что описывать забивание козла -
самое неблагодарное занятие на свете. Его бьют везде одинаково, со
скандалами и специфическими выражениями - без этих выражений козел не
козел. Тут просыпаются первобытные инстинкты, руки сами ищут дубину, козел
жалобно блеет, привязанный на веревке к колу...
Бей его!
Бьют козлов разных видов: есть почтенные генеральские козлы,
быстротечные морские, есть козлы офицерские, трудовые, двойные и со всякими
ответвлениями. В старых дворах наряду с полезными и бесполезными предметами
- воротами, беседками, винтовыми лестницами, сараями, гаражами,
бахчисарайскими фонтанами без воды, придурковатыми сфинксами с отбитыми
носами, притаившимися под диким виноградом у глухой стены - наряду с ними
во дворе обязательно торчит стол для козла. Его начинают бить в апреле и
заканчивают поздней осенью. Человеческие страсти и характеры при забивании
козла проявляются лучше, чем в любой другой игре, продолжает, рассуждать
Нордост, чокаясь термосом о стакан своего партнера Смирного.
Вот Выдра... Холерический темперамент, не раскрывшийся в молодости и
сейчас наверстывающий упущенное. Закусывает и рассказывает Смирному, как
однажды излечился от всех болезней. За тридцать лет эта история всем
надоела, но Смирный вежливо слушает, будто не знает, что Выдра в молодости
так болел, что в сорок первом году получил белый билет и еле выжил в
эвакуации. Выдра рассказывает, как он шлялся по врачам, теряя от слабости
сознание, пока в пятьдесят втором году не зашел в поликлинику к своему
участковому врачу и вместо Владимира Аполлинариевича обнаружил в кабинете
выдвинутые ящики, заплаканную медсестру и какого-то гражданина в белом
халате. Выдра обрадовался новому человеку и начал привычно жаловаться:
"У меня все болит, профессор. Ежедневные головокружения, малокровие,
сердце прыгает, печень вздулась, легкие не дышат, я еле живу на свете".
1 2 3 4