- Где ты взял копейку, малыш?
- Где взял, где взял... - передразнил Мишель, стоя по колено в
песочнице, крутя гребешок деревянному петушку и тоже удивляясь про себя:
"Ужель та самая "жизнь-копейка"?"
Где взял - и так было ясно.
Быстрый торг состоялся - тем более, Эсфирь Борисовна уже кричала сыну
из форточки:
- Ой, что делать! Миша, иди кушать!
Нельзя уверенно утверждать, что мсье Куриц обманул несмышленного
мальчика (хотя, ресефесеровская копейка стоила по тем временам никак не
меньше сотни американских долларов), - похоже, все же, ювелир взял монетку
"как бы" в залог, "будто бы" на хранение. Вообще, мсье Куриц был честным,
если не ювелиром, то человеком. По уходу Мишеля домой кушать, мсье нагулял
себе аппетит, перекопав и просеяв весь песок в иерихонской песочнице, но
больше ничего драгоценного не обнаружил - кроме огрызка яблока неизвестного
сорта и насквозь проржавевших женских наручных часов "Победа" со слабой
фосфорной радиацией. Через двадцать лет, когда Шлиман-второй прославился,
мсье Куриц торжественно вернул ему эту копейку, а жене Мишеля, Марине
Васильевне Сидоровой, преподнес отреставрированные ресефесеровские часы,
которые шли получше любых японских. Тогда же Куриц предложил Мишелю на паях
искать легендарную платонову Атлантиду, но не встретил сочувствия. Он же,
Куриц, исписал скучнейшими воспоминаниями о семье Шлиманов две стандартные
ученические тетрадки, но издателя не нашел и положил эти тетрадки в
швейцарский банк на сохранение, где их до сих пор никто не востребовал.
- Атлантида не Москва, Куриц не птиц ["Коurithth" - древнеславянск.
Очень маленький мужской половой орган. "Коurithth пе ptithth" -
непереводимая игра слов. В буквальном переводе: "Очень маленький мужской
половой орган, который плохо летает". Сравни с древнеросской пословицей:
"Баба не человек, курица не птица, Болгария не заграница, "Запорожец" не
машина, "Черноморец" не команда, одесситка не жена"], - так вздохнул о нем
Мишель Шлиман, равнодушно полистав в преклонном возрасте эти розовые
тетрадки с портретом моложавой Голды Меир.
А в тот день Мишель вернулся домой со своим первым честно заработанным
долларо-шекелем в кулачке и с полными карманами геологических образцов
песка и почвы - явился прямо к праздничному столу с пасхальной индейкой,
мацой и расписанными под Хохлому куриными яйцами. [Эти и другие пищевые
продукты, а также стоптанные армейские ботинки и поношенную военную форму,
в те времена по праздникам бесплатно выдавали в православных синагогах. -
Примечания переводчика]
- Ой, что делать! Он меня убьет и в гроб закопает! - запричитала
Эсфирь Борисовна.
- О! Явилшя не жапылилшя! - прошепелявил беззубый прадед.
- Почему штаны красные? - спросил дед (штаны были испачканы не
красной, а зеленой монеткой; но дед почему-то так ненавидел красный цвет,
что ему везде мерещилось красное).
- Куда за стол с ггязными гуками?! - отец сделал замечание с легким
французским прононсом, который он подцепил на службе в Иностранном легионе
на линии раздела по Уральским горам между Европой и Азией, когда там шла
очередная племенная резня между аборигенами.
"Ужель та самая "судьба-индейка"?" - думал голодный ребенок,
протягивая жадные ручонки к жареной птице и привычно не обращая внимания на
странности предков.
Это была она, его судьба, - надутая птица с красными соплями и с
плохим характером.
Мишель немедленно получил по грязным рукам и выронил на цементный пол
свой первый долларо-шекель, вызвав тихое изумление отца, деда и прадеда.
Тут же был учинен допрос с пристрастием.
- Где взял, где взял... - отвечал обиженный мальчуган, но пришлось
выложить все: "жизнь - копейка, судьба - индейка, куриц - не птиц" и так
далее.
Отец, дед и прадед Шлиманы, наскоро хлопнув для храбрости по рюмке
зубровки, наспех перекусив старым, несъедобным, но кошерным индюком, и
по-быстрому перекрестившись на позолоченные кресты новой синагоги, как были
босиком направились к мсье Курицу с требованием вернуть ихнему мальчику
ресефесеровскую копейку, иначе они в его курицевой ювелирне окна побьют, -
но ювелир не стал слушать речи этих выживших из ума мафусаилов, вытер
жирные от пасхального поросенка губы и заливисто засвистел в полицейский
свисток, вызывая с авеню Бар-Кобзона дежурного фараона из полиции нравов
Егора Лукича Коломийца - того еще Держиморду!
Трем почтенным старцам под предводительством деда-дальтоника пришлось
удирать от фараоновой дубинки через авеню на свое кладбище прямо на красный
свет светофора - аж пятки сверкали!
Хорошо, что свет оказался зеленым. Когда фараон Коломиец ушел, Мишины
предки прихватили пращурову погребальную лопату и сито для опиумного мака,
вернулись к месту находки и в свою очередь перерыли и просеяли песочницу на
большую геологическую глубину до самого палеолита - но, кроме очередного
окаменевшего неандертальского черепа с громадными надглазными валиками,
двух окурков (один со следами красной помады) и одного использованного
презерватива, ничего не нашли - нашли они также все тот же огрызок яблока
и, даже не выяснив, "антоновка" это или "белый налив", отбросили огрызок в
сторону.
(Если в этой песочнице и росла когда-то яблонька, то под ней, судя по
находкам, в самом деле происходило нечто вроде первородного греха, но
райский сад за просто так не отдавал своих тайн).
Пропустим детство.
В школе Мишель учился спустя рукава, и кроме как соседкой по парте,
девочкой из приличной еврейской семьи, Машей Сидоровой, ничем не
интересовался. Впрочем, на одном из уроков истории Древнего Мира его
конечно же поразила биография великого Генриха Шлимана, раскопавшего Трою -
не то, собственно, поразило Мишеля, что Шлиман раскопал именно _Т_р_о_ю, а
то, что Трою раскопал именно _Ш_л_и_м_а_н_, - пусть и не родственник, пусть
случайный однофамилец, но что поразительно: значит, и среди Шлиманов могут
встречаться не-лоботрясы?!..
Понятно, историю Троянской войны Мишель тут же выбросил из головы
(застряли в памяти лишь простоватые ахейцы-троянцы, которые ни с того ни с
сего, как незадачливые второразрядные шахматисты, хапанули в затяжном
эндшпиле деревянного коня) и беззаботно занялся партейной соседкой Машкой -
принялся пихать, пинать, лезть в трусы и дергать ее за многочисленные
косички с бантиками.
И все-таки биография Генриха Шлимана явилась для Мишеля откровением.
Возможно, уже тогда, в юные годы, как свидетельствует его добровольный
биограф-ювелир, у Мишеля впервые возникла неясная мысль: "Вот бы откопать
Москву!" Все, конечно, возможно, - но позволим себе не поверить мсье
Курицу, потому что у каждого человека в душе захоронена своя Москва, и
каждый находит (если находит) свою Москву в зрелом возрасте и по разному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
- Где взял, где взял... - передразнил Мишель, стоя по колено в
песочнице, крутя гребешок деревянному петушку и тоже удивляясь про себя:
"Ужель та самая "жизнь-копейка"?"
Где взял - и так было ясно.
Быстрый торг состоялся - тем более, Эсфирь Борисовна уже кричала сыну
из форточки:
- Ой, что делать! Миша, иди кушать!
Нельзя уверенно утверждать, что мсье Куриц обманул несмышленного
мальчика (хотя, ресефесеровская копейка стоила по тем временам никак не
меньше сотни американских долларов), - похоже, все же, ювелир взял монетку
"как бы" в залог, "будто бы" на хранение. Вообще, мсье Куриц был честным,
если не ювелиром, то человеком. По уходу Мишеля домой кушать, мсье нагулял
себе аппетит, перекопав и просеяв весь песок в иерихонской песочнице, но
больше ничего драгоценного не обнаружил - кроме огрызка яблока неизвестного
сорта и насквозь проржавевших женских наручных часов "Победа" со слабой
фосфорной радиацией. Через двадцать лет, когда Шлиман-второй прославился,
мсье Куриц торжественно вернул ему эту копейку, а жене Мишеля, Марине
Васильевне Сидоровой, преподнес отреставрированные ресефесеровские часы,
которые шли получше любых японских. Тогда же Куриц предложил Мишелю на паях
искать легендарную платонову Атлантиду, но не встретил сочувствия. Он же,
Куриц, исписал скучнейшими воспоминаниями о семье Шлиманов две стандартные
ученические тетрадки, но издателя не нашел и положил эти тетрадки в
швейцарский банк на сохранение, где их до сих пор никто не востребовал.
- Атлантида не Москва, Куриц не птиц ["Коurithth" - древнеславянск.
Очень маленький мужской половой орган. "Коurithth пе ptithth" -
непереводимая игра слов. В буквальном переводе: "Очень маленький мужской
половой орган, который плохо летает". Сравни с древнеросской пословицей:
"Баба не человек, курица не птица, Болгария не заграница, "Запорожец" не
машина, "Черноморец" не команда, одесситка не жена"], - так вздохнул о нем
Мишель Шлиман, равнодушно полистав в преклонном возрасте эти розовые
тетрадки с портретом моложавой Голды Меир.
А в тот день Мишель вернулся домой со своим первым честно заработанным
долларо-шекелем в кулачке и с полными карманами геологических образцов
песка и почвы - явился прямо к праздничному столу с пасхальной индейкой,
мацой и расписанными под Хохлому куриными яйцами. [Эти и другие пищевые
продукты, а также стоптанные армейские ботинки и поношенную военную форму,
в те времена по праздникам бесплатно выдавали в православных синагогах. -
Примечания переводчика]
- Ой, что делать! Он меня убьет и в гроб закопает! - запричитала
Эсфирь Борисовна.
- О! Явилшя не жапылилшя! - прошепелявил беззубый прадед.
- Почему штаны красные? - спросил дед (штаны были испачканы не
красной, а зеленой монеткой; но дед почему-то так ненавидел красный цвет,
что ему везде мерещилось красное).
- Куда за стол с ггязными гуками?! - отец сделал замечание с легким
французским прононсом, который он подцепил на службе в Иностранном легионе
на линии раздела по Уральским горам между Европой и Азией, когда там шла
очередная племенная резня между аборигенами.
"Ужель та самая "судьба-индейка"?" - думал голодный ребенок,
протягивая жадные ручонки к жареной птице и привычно не обращая внимания на
странности предков.
Это была она, его судьба, - надутая птица с красными соплями и с
плохим характером.
Мишель немедленно получил по грязным рукам и выронил на цементный пол
свой первый долларо-шекель, вызвав тихое изумление отца, деда и прадеда.
Тут же был учинен допрос с пристрастием.
- Где взял, где взял... - отвечал обиженный мальчуган, но пришлось
выложить все: "жизнь - копейка, судьба - индейка, куриц - не птиц" и так
далее.
Отец, дед и прадед Шлиманы, наскоро хлопнув для храбрости по рюмке
зубровки, наспех перекусив старым, несъедобным, но кошерным индюком, и
по-быстрому перекрестившись на позолоченные кресты новой синагоги, как были
босиком направились к мсье Курицу с требованием вернуть ихнему мальчику
ресефесеровскую копейку, иначе они в его курицевой ювелирне окна побьют, -
но ювелир не стал слушать речи этих выживших из ума мафусаилов, вытер
жирные от пасхального поросенка губы и заливисто засвистел в полицейский
свисток, вызывая с авеню Бар-Кобзона дежурного фараона из полиции нравов
Егора Лукича Коломийца - того еще Держиморду!
Трем почтенным старцам под предводительством деда-дальтоника пришлось
удирать от фараоновой дубинки через авеню на свое кладбище прямо на красный
свет светофора - аж пятки сверкали!
Хорошо, что свет оказался зеленым. Когда фараон Коломиец ушел, Мишины
предки прихватили пращурову погребальную лопату и сито для опиумного мака,
вернулись к месту находки и в свою очередь перерыли и просеяли песочницу на
большую геологическую глубину до самого палеолита - но, кроме очередного
окаменевшего неандертальского черепа с громадными надглазными валиками,
двух окурков (один со следами красной помады) и одного использованного
презерватива, ничего не нашли - нашли они также все тот же огрызок яблока
и, даже не выяснив, "антоновка" это или "белый налив", отбросили огрызок в
сторону.
(Если в этой песочнице и росла когда-то яблонька, то под ней, судя по
находкам, в самом деле происходило нечто вроде первородного греха, но
райский сад за просто так не отдавал своих тайн).
Пропустим детство.
В школе Мишель учился спустя рукава, и кроме как соседкой по парте,
девочкой из приличной еврейской семьи, Машей Сидоровой, ничем не
интересовался. Впрочем, на одном из уроков истории Древнего Мира его
конечно же поразила биография великого Генриха Шлимана, раскопавшего Трою -
не то, собственно, поразило Мишеля, что Шлиман раскопал именно _Т_р_о_ю, а
то, что Трою раскопал именно _Ш_л_и_м_а_н_, - пусть и не родственник, пусть
случайный однофамилец, но что поразительно: значит, и среди Шлиманов могут
встречаться не-лоботрясы?!..
Понятно, историю Троянской войны Мишель тут же выбросил из головы
(застряли в памяти лишь простоватые ахейцы-троянцы, которые ни с того ни с
сего, как незадачливые второразрядные шахматисты, хапанули в затяжном
эндшпиле деревянного коня) и беззаботно занялся партейной соседкой Машкой -
принялся пихать, пинать, лезть в трусы и дергать ее за многочисленные
косички с бантиками.
И все-таки биография Генриха Шлимана явилась для Мишеля откровением.
Возможно, уже тогда, в юные годы, как свидетельствует его добровольный
биограф-ювелир, у Мишеля впервые возникла неясная мысль: "Вот бы откопать
Москву!" Все, конечно, возможно, - но позволим себе не поверить мсье
Курицу, потому что у каждого человека в душе захоронена своя Москва, и
каждый находит (если находит) свою Москву в зрелом возрасте и по разному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13