Арнольд Рудольф ссылался на предположение, почти столь же старое, что и сама СЕТИ: понятие о том, что первое послание со звезд может не быть рецептом ни для универсальной энциклопедии, ни для сложного набора машин, а может содержать в себе информацию, требуемую для построения живого организма. Здесь делалось то серьезное допущение, что инопланетная жизнь, подобно жизни в Солнечной системе, должна строиться на основе четырехбуквенного молекулярного кода. Приписать пары бинарных цифр нуклеотидным основаниям; скажем, (0, 0) = аденин, (0, 1) = цитозин; (1, 0) = гуанин, (1, 1) = тимин; тогда любая последовательность, содержащая число бинарных цифр, кратное четырем, будет эквивалентна сегменту молекулы ДНК. Можно было бы составить эту молекулу ДНК, положить ее в подходящую среду для воспроизведения и посмотреть, что оттуда разовьется.
Никто на станции «Аргус» не посмеялся над замечанием Арнольда Рудольфа; с другой стороны, никто не воспринял его слишком всерьез. Идею следовало проверить – миллиард возможностей предстояло проверить при интерпретации, – но общее ощущение было таково, что игра вряд ли окажется такой легкой. Поиск сигнала занял полтора столетия. Поиск смысла мог занять не меньше.
Существовал и другой аргумент против того, что сигнал имеет биологическую природу. Если повернуть ситуацию наоборот и спросить себя, насколько ценно будет послать к звездам генетическое описание человека? Даже если какая-то инопланетная группа сможет расшифровать сигнал и обеспечить подходящую среду, в которой эмбрион сможет расти, в конце всех этих трудов у них окажется новорожденный младенец. Тогда инопланетяне узнают, как человек выглядит и функционирует, но ничего не выяснят о том, чему человечество как вид уже научилось. Гораздо уместнее было бы послать информацию о науке и технологиях, которую инопланетяне могут найти ценной.
Джек Бестон смотрел на экран, где демонстрировалась первая микроскопическая секция всей последовательности сигнала. На вид она казалась совершенно случайной цепочкой нулей и единиц.
– Разумеется, мы испробуем биологический подход, даже если мы все думаем, что он крайне маловероятен. Мы не можем позволить себе проглядеть что-либо только потому, что это напоминает тот способ, посредством которого мы развивались. Но я подозреваю, что мы более вероятно будем иметь какой-то прогресс с физикой и математикой.
Это также представляло собой стандартную ортодоксию. Биологические организмы склонны были оставаться специфичными к своему планетарному происхождению. А физика и математика должны были быть одними и теми же по всей вселенной.
Остальные смотрели на Джека Бестона, ожидая дальнейших указаний. Когда он таковых не предложил, Пат Танкард нерешительно сказала:
– Мы уже знаем, что вся длина последовательности имеет умеренное число факторов – она определенно и не простая, и не в высокой степени составная. Я подумала о том, чтобы рассмотреть теорию разделения и первичной факторизации частей массива. Надо проверить, не напоминают ли какие-то из двумерных массивов что-то вроде картинки.
Джек кивнул.
– Очень хорошо, Пат, но, быть может, нам не следует зацикливаться на двумерных. В конце концов, наш неизвестный сигнальщик может происходить из птичьей породы и естественным образом мыслить в трех измерениях. Или вообще в одном.
После еще одного недолгого молчания Саймон Биттерс, который в своей обычной неугомонной манере бродил по комнате, вернулся к остальной группе, приложил указательный палец к кончику носа и произнес:
– Весь сигнал повторяется с периодичностью в двадцать один миллиард, но я подумал, что, вполне возможно, он не весь является информацией. Там могут быть маркерные подпоследовательности, вещи вроде кодонов конец-начало, которые указывают, где что-то значимое кончается и где начинается. Нам нужно поискать короткие повторяющиеся последовательности – образы, которые на самом деле ничего не означают, но которые снова и снова повторяются. Я подумал, что я пройду все это дело и изучу локальную энтропию, а затем посмотрю, не приведет ли это меня к повторяющимся индикаторам.
– Очень логично. – Бестон взглянул на лабиринт цифр на экране и покачал головой. – Удачи, Саймон. Но что касается вас всех, то я не стал бы ни к чему такому приступать, пока вы все хорошенько не отдохнете. Удача любит подготовленный ум, но открытие любит ум отдохнувший. И помните – нам эту лямку долго тянуть. Нам может повезти через несколько месяцев, но шансы скорее за то, что мы еще в годах от того, чтобы узнать, что же мы здесь получили. – Он повернулся к Милли. – Что-то еще, прежде чем мы дадим нашим усердным трудягам немного поспать? Они всю ночь были на ногах.
Милли покачала головой и позволила Бестону вывести ее наружу. Как только дверь в комнату закрылась, он подступил к ней вплотную.
– Вот, видели? Ласковый как ягненок, ни одного резкого слова. Вы ведь этого хотели, не так ли?
– Да. – Милли заколебалась. – Вы были вежливы и уступчивы. Но я не уверена, что с ними все в порядке. То есть, я знаю, что они не выспались, но их поведение все равно кажется каким-то странным. Они только что закончили важную работу. Но по их поведению этого никак не понять. Они какие-то вялые.
– Как будто что-то не так?
– Да.
– Очень тонко подмечено. Что-то и впрямь было не так.
– Но я не могу понять, что.
– Зато я точно знаю.
– Это из-за меня? Они на меня обижаются? Из-за того, что первой аномалию обнаружила?
Джек рассмеялся.
– Нет, Милли, вы тут не при чем. Вы очень умны. Возможно, вы умнее всех, кто когда-либо на станции «Аргус» работал, но они на это не обижаются. У вас также есть масса увлеченности и желания работать мозгами. И все-таки есть вещи, которых вы не понимаете.
Он оперся о стену коридора, взглянул на озадаченное лицо Милли и продолжил.
– Вы очень ясно все изложили перед тем, как мы туда пришли. Я Людоед, я монстр, я помыкаю своим персоналом, я дразню его и оскорбляю. А теперь позвольте я вам одну историю расскажу. Давным-давно, еще в те времена, когда люди только-только выходили в космос, шла гонка между двумя странами в отношении того, кто первым доставит человека на Луну.
– Мне об этом известно. Я много читала о тогдашней истории Америки и России.
– Могу поручиться, что того, о чем я собираюсь вам рассказать, вы не знаете, потому что этого никогда не было в официальных учебниках истории. Это передавалось из уст в уста. В самом начале казалось, что русские далеко впереди. Они запустили в космос первый искусственный спутник, первого человека и первую женщину. Затем человек, который в то время руководил американской космической программой, принял неординарное решение. Он выбрал иностранца – немца, который воевал против американцев в недавней войне – и возложил на него всю ответственность за то, чтобы доставить людей на Луну и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Никто на станции «Аргус» не посмеялся над замечанием Арнольда Рудольфа; с другой стороны, никто не воспринял его слишком всерьез. Идею следовало проверить – миллиард возможностей предстояло проверить при интерпретации, – но общее ощущение было таково, что игра вряд ли окажется такой легкой. Поиск сигнала занял полтора столетия. Поиск смысла мог занять не меньше.
Существовал и другой аргумент против того, что сигнал имеет биологическую природу. Если повернуть ситуацию наоборот и спросить себя, насколько ценно будет послать к звездам генетическое описание человека? Даже если какая-то инопланетная группа сможет расшифровать сигнал и обеспечить подходящую среду, в которой эмбрион сможет расти, в конце всех этих трудов у них окажется новорожденный младенец. Тогда инопланетяне узнают, как человек выглядит и функционирует, но ничего не выяснят о том, чему человечество как вид уже научилось. Гораздо уместнее было бы послать информацию о науке и технологиях, которую инопланетяне могут найти ценной.
Джек Бестон смотрел на экран, где демонстрировалась первая микроскопическая секция всей последовательности сигнала. На вид она казалась совершенно случайной цепочкой нулей и единиц.
– Разумеется, мы испробуем биологический подход, даже если мы все думаем, что он крайне маловероятен. Мы не можем позволить себе проглядеть что-либо только потому, что это напоминает тот способ, посредством которого мы развивались. Но я подозреваю, что мы более вероятно будем иметь какой-то прогресс с физикой и математикой.
Это также представляло собой стандартную ортодоксию. Биологические организмы склонны были оставаться специфичными к своему планетарному происхождению. А физика и математика должны были быть одними и теми же по всей вселенной.
Остальные смотрели на Джека Бестона, ожидая дальнейших указаний. Когда он таковых не предложил, Пат Танкард нерешительно сказала:
– Мы уже знаем, что вся длина последовательности имеет умеренное число факторов – она определенно и не простая, и не в высокой степени составная. Я подумала о том, чтобы рассмотреть теорию разделения и первичной факторизации частей массива. Надо проверить, не напоминают ли какие-то из двумерных массивов что-то вроде картинки.
Джек кивнул.
– Очень хорошо, Пат, но, быть может, нам не следует зацикливаться на двумерных. В конце концов, наш неизвестный сигнальщик может происходить из птичьей породы и естественным образом мыслить в трех измерениях. Или вообще в одном.
После еще одного недолгого молчания Саймон Биттерс, который в своей обычной неугомонной манере бродил по комнате, вернулся к остальной группе, приложил указательный палец к кончику носа и произнес:
– Весь сигнал повторяется с периодичностью в двадцать один миллиард, но я подумал, что, вполне возможно, он не весь является информацией. Там могут быть маркерные подпоследовательности, вещи вроде кодонов конец-начало, которые указывают, где что-то значимое кончается и где начинается. Нам нужно поискать короткие повторяющиеся последовательности – образы, которые на самом деле ничего не означают, но которые снова и снова повторяются. Я подумал, что я пройду все это дело и изучу локальную энтропию, а затем посмотрю, не приведет ли это меня к повторяющимся индикаторам.
– Очень логично. – Бестон взглянул на лабиринт цифр на экране и покачал головой. – Удачи, Саймон. Но что касается вас всех, то я не стал бы ни к чему такому приступать, пока вы все хорошенько не отдохнете. Удача любит подготовленный ум, но открытие любит ум отдохнувший. И помните – нам эту лямку долго тянуть. Нам может повезти через несколько месяцев, но шансы скорее за то, что мы еще в годах от того, чтобы узнать, что же мы здесь получили. – Он повернулся к Милли. – Что-то еще, прежде чем мы дадим нашим усердным трудягам немного поспать? Они всю ночь были на ногах.
Милли покачала головой и позволила Бестону вывести ее наружу. Как только дверь в комнату закрылась, он подступил к ней вплотную.
– Вот, видели? Ласковый как ягненок, ни одного резкого слова. Вы ведь этого хотели, не так ли?
– Да. – Милли заколебалась. – Вы были вежливы и уступчивы. Но я не уверена, что с ними все в порядке. То есть, я знаю, что они не выспались, но их поведение все равно кажется каким-то странным. Они только что закончили важную работу. Но по их поведению этого никак не понять. Они какие-то вялые.
– Как будто что-то не так?
– Да.
– Очень тонко подмечено. Что-то и впрямь было не так.
– Но я не могу понять, что.
– Зато я точно знаю.
– Это из-за меня? Они на меня обижаются? Из-за того, что первой аномалию обнаружила?
Джек рассмеялся.
– Нет, Милли, вы тут не при чем. Вы очень умны. Возможно, вы умнее всех, кто когда-либо на станции «Аргус» работал, но они на это не обижаются. У вас также есть масса увлеченности и желания работать мозгами. И все-таки есть вещи, которых вы не понимаете.
Он оперся о стену коридора, взглянул на озадаченное лицо Милли и продолжил.
– Вы очень ясно все изложили перед тем, как мы туда пришли. Я Людоед, я монстр, я помыкаю своим персоналом, я дразню его и оскорбляю. А теперь позвольте я вам одну историю расскажу. Давным-давно, еще в те времена, когда люди только-только выходили в космос, шла гонка между двумя странами в отношении того, кто первым доставит человека на Луну.
– Мне об этом известно. Я много читала о тогдашней истории Америки и России.
– Могу поручиться, что того, о чем я собираюсь вам рассказать, вы не знаете, потому что этого никогда не было в официальных учебниках истории. Это передавалось из уст в уста. В самом начале казалось, что русские далеко впереди. Они запустили в космос первый искусственный спутник, первого человека и первую женщину. Затем человек, который в то время руководил американской космической программой, принял неординарное решение. Он выбрал иностранца – немца, который воевал против американцев в недавней войне – и возложил на него всю ответственность за то, чтобы доставить людей на Луну и обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129