Страх Божий. Что это значит?
В религиозности очень многих людей сегодня очень заметное место
занимает страх перед наказанием. В советские времена вообще бытовало
мнение, что верующие только потому и верят в Бога, что после смерти не
хотят мучаться в Аду. Именно как страх перед адскими муками, которые
ждут ослушников после их смерти, представляла православную веру
атеистическая пропаганда. И надо сказать, делала это вполне
профессионально.
Избавление от страха
Без сомнения, страх перед смертью и перед тем наказанием, которое
вслед за нею последует, - это форма веры, но только чисто
средневековая. Художники тогда изображали на фресках и картинах
Страшный суд, адское пламя, чертей, которые мучают грешников и с
гнусным смехом влекут их в преисподнюю и проч. Такого рода изображения
можно найти практически в любом средневековом храме как на Востоке,
так и на Западе. Именно тогда появилось и отсутствующее в Священном
писании выражение Страшный (!) суд - в Евангелии такого выражения нет,
не знали его и христиане первых веков. Да и мы теперь понимаем, что
страшен этот суд только одним - тем, до какой степени он прост. У нас
не спросит Судия, как мы постились или как вычитывали правило, не
спросит Он и о том, к какой Церкви мы принадлежали, какой символ веры
исповедовали и как понимали тот или иной догмат. Он скажет просто: "Я
был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня" или наоборот:
"Я был наг, и вы не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня"
(Мф 25.36 и след.).
Однако в Средние века религия большинства (разумеется, не вера преп.
Сергия, но многих его современников) была основана именно на страхе
перед посмертным или даже прижизненным наказанием. "Страх создал
богов", - воскликнул один римский поэт и был по-своему прав, ибо
говорил не о нашей вере, не о Боге, а о богах, и, следовательно, о
языческих религиях. От язычников этот страх унаследовали христиане,
особенно те, для которых вера была основана не на Евангелии, а на
естественном для человека стремлении обезопасить себя перед лицом
непонятного и, в общем, враждебного мира, где каждого на каждом шагу
подстерегает какая-то неприятность.
В XVIII-XIX веках под влиянием бурного развития естественных наук и в
результате того, что человек в течение этих двух столетий мало-помалу
начал осознавать, что такое права человека, и чувствовать потребность
не быть рабом в социальном смысле, страх этот стал проходить. В
результате человек, освободившись от страха (чему можно только
радоваться, так как страх - это всегда рабство, подавленность и
зажатость, а Господь наш зовет нас к свободе), одновременно начал
терять веру (а это уже беда!), но только по той причине, что эта вера
была перемешана с чисто языческим по своей природе страхом. Страх этот
еще в IV веке принесли в церковные стены те номинальные христиане, о
которых говорит блаж. Августин, люди, крестившиеся и внешне ставшие
христианами, но по сути оставшиеся язычниками.
Отсюда французский атеизм эпохи Вольтера, Дидро и Даламбера и наш -
Писарева, Добролюбова и др. Люди почувствовали себя свободными от
страха перед наказанием и из своей жизни удалили Бога. Трагедия людей
этого времени и в их числе блестящих мыслителей, ученых и поэтов
заключается в том, что они отказались от Бога в тот самый момент,
когда появились удивительные возможности Его почувствовать, открыть
Его для себя и для будущего. Все случилось как в пословице: вместе с
водой выплеснули ребенка, вместе со средневековыми предрассудками,
которые неминуемо должны были уйти (и слава Богу, во многом уже ушли
из жизни), человечество потеряло веру. Выплеснутым ребенком оказался
Младенец, родившийся в Вифлееме.
Дети, которых учат бояться Бога и того, как Он накажет, в какой-то
период своей жизни переживают то же самое, что пришлось пережить во
времена Д.Дидро всей нашей цивилизации. Они перестают бояться,
становятся безбожниками и отказываются в результате от какой бы то ни
было нравственности. Ж.-П.Сартр рассказывает, как в детстве он прожег,
играя спичками, ковер; сначала он ждал, что Бог, Который видит все,
накажет его за это, а потом, когда наказания не последовало, понял,
что бояться Его не нужно, а значит, как говорил Достоевский, "все
позволено". Так в сердце будущего философа начали прорастать первые
ростки неверия.
Три дороги к Богу
В "Откровенных рассказах странника" говорится, что к Богу ведут три
дороги: раба, наемника и сына. Когда человек воздерживается от грехов
"страха ради мук", это безуспешно и неплодно, таков путь раба, которым
руководит страх перед наказанием. Путь наемника связан с желанием
заработать себе награду. "Даже и желания ради Царства Hебесного если
кто станет совершать подвиги, - восклицает странник, - то и это святые
отцы называют делом наемническим. Hо Бог хочет, чтоб мы шли к Hему
путем сыновним, то есть из любви и усердия к Hему вели себя честно и
наслаждались бы спасительным соединением с Hим в душе и сердце". В
прошлом к Богу, быть может, вели три дороги, теперь, к концу ХХ века,
стало ясно, что первая и вторая - тупиковые; идя по ним, можно прийти
только к нервному срыву, погубить и себя, и многих вокруг себя людей.
И тем не менее даже мы сами иногда пугаем друг друга тем, что Бог за
что-то накажет. "Бог наказал", - говорим мы о людях, у которых что-то
случилось, если считаем, что они заслуживают наказания. Получается,
что мы боимся Бога, как греки - Зевса, египтяне - Амона, а римляне -
Юпитера. И при этом не замечаем, как сами становимся язычниками.
И тем не менее без страха Божьего нельзя! Это выражение встречается в
Библии множество раз, и, разумеется, не случайно. Только надо понять,
что такое этот страх, который учит мудрости (Притч 15.33), отводит от
зла (там же, 16.6) и ведет к жизни (там же, 19.23), он чист (Пс 18.10)
и, кроме всего прочего, заключается в том, чтобы ненавидеть зло (Притч
8.13). Однако это не ужас перед Богом и не страх перед наказанием. Бог
не следит и не наблюдает за нами, но мы можем легко причинить Ему боль.
Hа вопрос, что такое страх Божий, исчерпывающий ответ дает Библия на
латинском языке - Вульгата. За тысячу лет истории в языке Горация,
Тибулла, Овидия и других величайших поэтов человечества накопился
огромный словарный запас, латинские слова передают тончайшие оттенки
смысла там, где почти всякий другой язык будет бессилен. Одно
греческое слово "фобос" (страх) по-латыни это и "pavor", и "metus", и
"terror", но есть еще слово "timor", и именно этим последним
переводится слово "фобос", когда речь идет о страхе Божьем.
1 2 3