Вот так и Глеб...
— Тачек с тормозами не бывает, — буркнул технически подкованный Толик.
Галя досадливо скривилась, хотела что-то сказать — Антон махнул рукой: не обращай, мол, внимания, Толик — это Толик и медицина тут бессильна.
— "Они хочут свою образованность показать", — Виктор потупился. — Все все поняли. Галя. Спасибо.
— Так, — Антон привычно взялся за бороду. — Что там у нас имеет место быть дальше? Пропавшая диссертация? — он искоса взглянул на Виктора.
Тот осторожно и медленно гладил по голове приткнувшуюся к нему Наташу, на присутствующих не смотрел, смотрел в сторону:
— С диссертацией у меня некоторый карамболь вышедши. Никуда она, как вчера выяснилось, не пропадала. Лежала это она себе спокойненько у Глеба на столе, откуда ее вечером пятнадцатого взял на предмет занесения некоторых данных в отчет один очень научный сотрудник. А вчера он ее вернумши, при чем очень извинямшись, что никого не предупредимши. Вот такие пироги.
Толик поднял голову:
— А может быть он...
— Все может быть... — Виктор пожал плечами. — Может быть — он, а может быть — ты. А может быть — мы все здесь собрались упырячьи агенты и мозги друг другу пудрим. От скуки... Определенности нету, друг ты мой Толик, вот что плохо! Однозначности нету.
— Нету, — Антон удрученно покивал. — Ни однозначности, ни определенности. Что дальше-то у нас? Взрыв в пещере? Так вот, информирую. Я, как приехал, намалевал тут одну хреновину в форме возмущенного письма в Общество охраны памятников. Что, дескать, мы, все из себя туристы-этнографы в количестве четырех штук, наблюдали последствия акта вандализма и пакостного надругательства над древним святилищем вблизи населенного пункта Боровское, и что по случаю этого акта восьмые сутки пьем валидол за здоровье Общества охраны памятников. И что мы просим объяснить, зачем прогрессивная общественность свинооткормочного комплекса позволяет нехорошим людям вытворять подобные гадости прямо у себя под носом.
В общем, лихо я их расхреновил, и намедни они меня облагодетельствовали ответом. Да не просто ответом, а даже цельной вырезкой из газетенки под названием «Голос Боровчанина».
И голос этот гласит (пардон за каламбурчик-с, я не нарочно), что вышеозначенный омерзительный факт лежит на совести шайки браконьеров, учинивших в знакомой вам пещере склад динамита и прочей взрывчатой хреновины на предмет последующего глушения рыбы. При чем всю шайку уже замели. Взрыв же, якобы, произошел по причине молнии. Вот такая получается хреновая хреновина. Вырезку показать?
Желающих смотреть вырезку не нашлось. После минуты-другой всеобщего молчания Наташа спросила растерянно:
— Ну, а кость эта? Кость — она же есть? И еще сны — мои и Глеба... Они же были?
— А что — сны? — Антон уцепился за бороду обеими пятернями, речь его стала невнятной. — Ну, сны. Ну, были на свете когда-то такие люди — Кошка, Хромой, Странный... Ну и что? Может, Странный совсем не то говорил, что Хромому подумалось вследствие собственной лопуховости. А кость... Из чего следует, что кость имеет отношение к Странному? Ни из чего не следует. Знаки эти, пещера? Но ты же сначала там ничего не узнала. Это потом тебе стало казаться, что оно все знакомое.
— Ну, хорошо... — Наташа растерянно терла лицо кулачками. — Ну, пусть ты прав. — Но мы же все-все уже поняли про эту кость, ну, что пеленгатор она, и что центр...
Антон пожал плечами.
— Но мы же исходили из предположения, что Глеб был прав. А если предположить, что нет? Тогда все наши умствования ломаного яйца не стоят. И выеденного гроша — тоже.
Наташа дернула за рукав Виктора, просительно заглянула ему в лицо:
— Вить, а в папке этой... У Глеба там никаких доказательств нет? Ну, что упыри эти есть на самом деле?
Виктор накрыл ладонью ее до судорог стиснутый кулачок, разлепил, наконец, губы:
— Да, пожалуй, что нет, Наташ. Мысли там есть у него очень интересные. На почве Библии.
Ну, например, что люди до потопа жили по девятьсот лет, а детей у них было не больше, чем могло бы быть у современного человека, задайся он целью расплодить своих отпрысков по пустой планете... А потом сказал Господь: «Пусть будут дни их сто двадцать лет». То-есть, Глеб считал, что допотопные люди — они никакие не долгожители были, а просто жили медленнее, чем мы, раз в двенадцать-тринадцать. Ну, биологические процессы заторможенные — восприятие, обмен веществ, износ организма, значит, тоже... Вот, вроде, как у нас — с точки зрения бабочки поденки: для нее — жизнь, а для нас — день. Иначе, если бы они с нашим темпом жизни проживали по девятьсот лет... Ну, даже если считать, что человек обладает репродуктивными возможностями только в течение трети жизни, представляешь, сколько детей было бы у каждого из них? За триста лет — представляешь? Так вот, Глеб считал, что упыри сотворили человека по образу и подобию своему, а потом несколько раз искусственно повышали скорость биологических, мыслительных и прочих процессов человеческого организма. Скорость жизни, в общем.
И еще. Про Вавилонское столпотворение.
Глеб тут видел не только пример того, как по достижении определенного уровня развития человечество отбрасывали в первобытное состояние, лишали силы, ставшей опасной (намеками на такое, кстати, Библия пестрит: изгнание из рая, потоп и прочее). По мнению Глеба за попытку создания «столба до небес» (кстати, он считал, что никакая это не ракета, а нечто, нашему пониманию не доступное совершенно) сотворившие человека силы лишили его какого-то... Ну, способа восприятия окружающего мира, что ли... Способа, которым, творя по собственному образу и подобию, человека наделили было, но потом спохватились, что слишком сильным он делает человечество, что нельзя, опасно... Что за способ такой? Не знаю. И Глеб не знал. Может, нынешняя телепатия и экстрасенсорика — это рудименты того, отнятого...
Вот, собственно, и все, что можно в Глебовой папке считать доказательствами. Но это ведь тоже неоднозначно...
Антон, глядя в стол, мрачно изрек:
— Ехали мы это, ехали, вот, наконец, и приехали; глядь, — а ведь приехали мы туды, отколь ехали... Так как это сказано у классика? Может, мальчика-то и не было, а?
— Может, и не было, — согласился Виктор. — Только способен ли ты представить себе, мой друг Антон, что может получиться, если, отвечая на этот классический вопрос, мы ошибемся? Я лично представить это себе не могу: уж больно страшно становится.
2. СВЕТ
Лаборантке Танечке было очень стыдно. Так стыдно, что она прикрыла рукавом пунцовое свое лицо и оттуда, из-под рукава, бубнила какие-то невнятные оправдания, перемежая их душераздирающими вздохами. Виктор мрачно поглядывал на нее, на причиндалы для макияжа, разложенные поверх лабораторного журнала, на исходящий паром реактор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Тачек с тормозами не бывает, — буркнул технически подкованный Толик.
Галя досадливо скривилась, хотела что-то сказать — Антон махнул рукой: не обращай, мол, внимания, Толик — это Толик и медицина тут бессильна.
— "Они хочут свою образованность показать", — Виктор потупился. — Все все поняли. Галя. Спасибо.
— Так, — Антон привычно взялся за бороду. — Что там у нас имеет место быть дальше? Пропавшая диссертация? — он искоса взглянул на Виктора.
Тот осторожно и медленно гладил по голове приткнувшуюся к нему Наташу, на присутствующих не смотрел, смотрел в сторону:
— С диссертацией у меня некоторый карамболь вышедши. Никуда она, как вчера выяснилось, не пропадала. Лежала это она себе спокойненько у Глеба на столе, откуда ее вечером пятнадцатого взял на предмет занесения некоторых данных в отчет один очень научный сотрудник. А вчера он ее вернумши, при чем очень извинямшись, что никого не предупредимши. Вот такие пироги.
Толик поднял голову:
— А может быть он...
— Все может быть... — Виктор пожал плечами. — Может быть — он, а может быть — ты. А может быть — мы все здесь собрались упырячьи агенты и мозги друг другу пудрим. От скуки... Определенности нету, друг ты мой Толик, вот что плохо! Однозначности нету.
— Нету, — Антон удрученно покивал. — Ни однозначности, ни определенности. Что дальше-то у нас? Взрыв в пещере? Так вот, информирую. Я, как приехал, намалевал тут одну хреновину в форме возмущенного письма в Общество охраны памятников. Что, дескать, мы, все из себя туристы-этнографы в количестве четырех штук, наблюдали последствия акта вандализма и пакостного надругательства над древним святилищем вблизи населенного пункта Боровское, и что по случаю этого акта восьмые сутки пьем валидол за здоровье Общества охраны памятников. И что мы просим объяснить, зачем прогрессивная общественность свинооткормочного комплекса позволяет нехорошим людям вытворять подобные гадости прямо у себя под носом.
В общем, лихо я их расхреновил, и намедни они меня облагодетельствовали ответом. Да не просто ответом, а даже цельной вырезкой из газетенки под названием «Голос Боровчанина».
И голос этот гласит (пардон за каламбурчик-с, я не нарочно), что вышеозначенный омерзительный факт лежит на совести шайки браконьеров, учинивших в знакомой вам пещере склад динамита и прочей взрывчатой хреновины на предмет последующего глушения рыбы. При чем всю шайку уже замели. Взрыв же, якобы, произошел по причине молнии. Вот такая получается хреновая хреновина. Вырезку показать?
Желающих смотреть вырезку не нашлось. После минуты-другой всеобщего молчания Наташа спросила растерянно:
— Ну, а кость эта? Кость — она же есть? И еще сны — мои и Глеба... Они же были?
— А что — сны? — Антон уцепился за бороду обеими пятернями, речь его стала невнятной. — Ну, сны. Ну, были на свете когда-то такие люди — Кошка, Хромой, Странный... Ну и что? Может, Странный совсем не то говорил, что Хромому подумалось вследствие собственной лопуховости. А кость... Из чего следует, что кость имеет отношение к Странному? Ни из чего не следует. Знаки эти, пещера? Но ты же сначала там ничего не узнала. Это потом тебе стало казаться, что оно все знакомое.
— Ну, хорошо... — Наташа растерянно терла лицо кулачками. — Ну, пусть ты прав. — Но мы же все-все уже поняли про эту кость, ну, что пеленгатор она, и что центр...
Антон пожал плечами.
— Но мы же исходили из предположения, что Глеб был прав. А если предположить, что нет? Тогда все наши умствования ломаного яйца не стоят. И выеденного гроша — тоже.
Наташа дернула за рукав Виктора, просительно заглянула ему в лицо:
— Вить, а в папке этой... У Глеба там никаких доказательств нет? Ну, что упыри эти есть на самом деле?
Виктор накрыл ладонью ее до судорог стиснутый кулачок, разлепил, наконец, губы:
— Да, пожалуй, что нет, Наташ. Мысли там есть у него очень интересные. На почве Библии.
Ну, например, что люди до потопа жили по девятьсот лет, а детей у них было не больше, чем могло бы быть у современного человека, задайся он целью расплодить своих отпрысков по пустой планете... А потом сказал Господь: «Пусть будут дни их сто двадцать лет». То-есть, Глеб считал, что допотопные люди — они никакие не долгожители были, а просто жили медленнее, чем мы, раз в двенадцать-тринадцать. Ну, биологические процессы заторможенные — восприятие, обмен веществ, износ организма, значит, тоже... Вот, вроде, как у нас — с точки зрения бабочки поденки: для нее — жизнь, а для нас — день. Иначе, если бы они с нашим темпом жизни проживали по девятьсот лет... Ну, даже если считать, что человек обладает репродуктивными возможностями только в течение трети жизни, представляешь, сколько детей было бы у каждого из них? За триста лет — представляешь? Так вот, Глеб считал, что упыри сотворили человека по образу и подобию своему, а потом несколько раз искусственно повышали скорость биологических, мыслительных и прочих процессов человеческого организма. Скорость жизни, в общем.
И еще. Про Вавилонское столпотворение.
Глеб тут видел не только пример того, как по достижении определенного уровня развития человечество отбрасывали в первобытное состояние, лишали силы, ставшей опасной (намеками на такое, кстати, Библия пестрит: изгнание из рая, потоп и прочее). По мнению Глеба за попытку создания «столба до небес» (кстати, он считал, что никакая это не ракета, а нечто, нашему пониманию не доступное совершенно) сотворившие человека силы лишили его какого-то... Ну, способа восприятия окружающего мира, что ли... Способа, которым, творя по собственному образу и подобию, человека наделили было, но потом спохватились, что слишком сильным он делает человечество, что нельзя, опасно... Что за способ такой? Не знаю. И Глеб не знал. Может, нынешняя телепатия и экстрасенсорика — это рудименты того, отнятого...
Вот, собственно, и все, что можно в Глебовой папке считать доказательствами. Но это ведь тоже неоднозначно...
Антон, глядя в стол, мрачно изрек:
— Ехали мы это, ехали, вот, наконец, и приехали; глядь, — а ведь приехали мы туды, отколь ехали... Так как это сказано у классика? Может, мальчика-то и не было, а?
— Может, и не было, — согласился Виктор. — Только способен ли ты представить себе, мой друг Антон, что может получиться, если, отвечая на этот классический вопрос, мы ошибемся? Я лично представить это себе не могу: уж больно страшно становится.
2. СВЕТ
Лаборантке Танечке было очень стыдно. Так стыдно, что она прикрыла рукавом пунцовое свое лицо и оттуда, из-под рукава, бубнила какие-то невнятные оправдания, перемежая их душераздирающими вздохами. Виктор мрачно поглядывал на нее, на причиндалы для макияжа, разложенные поверх лабораторного журнала, на исходящий паром реактор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59