Рассказы –

Антон Павлович Чехов
Двадцать девятое июня
(Рассказ охотника, никогда в цель не попадающего)
Было четыре часа утра…
Степь обливалась золотом первых солнечных лучей и, покрытая росой, сверкала, точно усыпанная бриллиантовою пылью. Туман прогнало утренним ветром, и он остановился за рекой свинцовой стеной. Ржаные колосья, головки репейника и шиповника стояли тихо, смирно, только изредка покланиваясь друг другу и пошептывая. Над травой и над нашими головами, плавно помахивая крыльями, носились коршуны, кобчики и совы. Они охотились…
Аким Петрович Отлетаев, мировой судья, земский врач, я, зять Отлетаева Предположенский и волостной старшина Козоедов ехали все шестеро на отлетаевской коляске-розвальне на охоту. За коляской, вывалив языки, бежали четыре пса. Я и земский врач народ худенький, остальные же толсты, как стоведерные бочки, а потому, несмотря на то, что дедовская коляска была и широка и глубока, нам было до чёртиков тесно. Я то и дело толкал локтем и ружейным прикладом в живот Козоедова. Все мы толкались, пыхтели, морщились, всей душой ненавидели друг друга и с нетерпением ждали того времени, когда нам можно будет вылезть из коляски. Ехали мы подальше в степь пострелять куропаток, стрепетов, перепелов, болотной дичи и, если фортуна оглянется на нас, дрохв. Предводительствовал нами хозяин коляски и коней Отлетаев, по милости которого мы и ехали на охоту. Тела наши были сдавлены, но зато души были преисполнены радостями самого высшего качества!
Кто никогда не ездил и не шлялся на охоту, тому не понять этих радостей. Мы держали наши ружья и глядели на них так любовно, как маменьки глядят на своих сыночков, подающих большие надежды.
– А каков наш будет маршрут? – спросил я, когда мы отъехали от Отлетаевки верст на десять.
– Сейчас едем на Еланчик, – отвечал Отлетаев, – бекасов стрелять… Отсюда это верст восемь будет. Там же и перепелов на просе постреляем… Пострелявши перепелов, ночевать станем, а уж завтра чуть свет у нас самая-то настоящая стрельба начнется…
– А что, господа, как думаете, – спросил я, показывая пальцем на коршуна, который купался далеко в небесной синеве, – можно ли попасть отсюда? Попадете?
– Не попадешь! – сказал Отлетаев. – Далеко очень! Впрочем, из моего ружья попадешь…
– И из вашего ружья не попадешь, – заметил Предположенский.
– Попадешь. Дробью не попадешь, не достанет, а пулей наверно…
– И пулей не попадешь.
– Уж это позвольте мне знать, попаду я или не попаду! Вы ружья моего не знаете, а я знаю… Вы отродясь не видали хороших ружей, а потому это вам и кажется таким странным… Я и дальше попадал…
Предположенский откинул назад голову и засмеялся…
– Чего же смеешься? – продолжал Отлетаев. – Не веришь, небось?
– Разумеется, не верю.
– Гм… Ружья моего, значит, не знаешь… Ружье замечательное! Недаром шестьсот целковых стоит…
– Сколь…ко?? – спросил Предположенский и вытянул шею… – Сколько? Повторите, папаша!
– Шестьсот рублей… Чего же ты смеешься? Ты погляди на ружье, да потом и скаль зубы!
– Я вижу… Чьей фабрики?
– Марсельское… Фабрики Лепелье…
– Лепелье? Не слыхал что-то такой фабрики… Ружье, как ружье… Рублей сто стоит… Не люблю, тесть, когда вы врете! Зачем врать? Я не понимаю, зачем врать?
– Ружье хорошее, – заметил мировой, – но шестисот не стоит. Вы переплатили, Аким Петрович!
– Он вовсе не переплачивал! – горячился Предположенский, – он врет! Врет, как школяр!
Отлетаев завертелся и покраснел.
– Не таковский, чтоб врать, – сказал он. – Так-то-с! Ты вот… ты вот так врешь! Ну да! Ты вот так и норовишь уколоть! С тобой ездить не следует. Я не знаю, зачем я с тобой поехал!..
– И не ездил бы… Зачем врать, не понимаю! Врет, как свинья!
– Сам свинья! Свинья и дурак вместе с тем…
Мы начали усовещевать Предположенского.
– Пусть он не врет! – оправдывался непокорный зять. – Моя душа возмущается, ежели кто врет… И свиньей пусть не бранится. Сам он свинья, вот что! А если ему неприятно, что я еду, так… шут с ним! Я могу и не ехать!
– Ну, полноте! Аким Петрович и не думал вас оскорблять! Стоит ли поднимать бурю из-за пустяков?
Предположенский надулся, как объевшийся индюк, и умолк.
– Нельзя-с! – обратился, немного погодя, к Предположонскому Козоедов. – Нельзя-с! Он вам теперь, можно сказать, заместо родителев, тесть он вам, а вы грубости наносите… А грешно!
Зять взглянул презрительно на старшину и сардонически усмехнулся…
– Тебя спрашивают нешто? – спросил он. – Спрашивают? Молчи, коли… Сиди, ежели сидишь!.. Заместо родителев… Говорить еще не умеешь, а тоже лезешь… Гм… Суконное ры… Мужлан!
– Вот видите-с, какие вы! Не любите, коли люди покойно сидят. Я хотя и из простого звания произошел, хотя, могу сказать, и никакого образования не проходил, но могу сказать, что имею в груди, и в сердце, и в душе всякие чувства, а вы вот так нет, хоть вы и науки проходили по всем степеням… Так-то-с!
– Перестаньте, господа! – вмешался я. – Полно вам друг другу мораль читать! Давайте молчать…
Отлетаев с сопеньем вытащил из бокового кармана объемистый, сильно потертый портсигар и запустил в него свои толстые пальцы. Доктор и мировой протянули руки к его портсигару.
– Нет-с, извините-с! – сказал внушительно Отлетаев. – Дружба дружбой, а табачок врозь. Мне самому не хватит… Дорога велика, а у меня папирос-то с собой только четыре десятка…
Доктор и мировой сильно сконфузились и, чтобы скрыть подальше от света белого свой конфуз, засвистали из «Мадам Анго».
Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев, и невежа страшная…
Мы его терпеть не могли. Сконфуженный доктор закурил собственную папироску и начал рассказывать анекдоты. Рассказал он их штук двадцать; из них только один не был сальным, остальные же так и таяли в наших ушах.
– А вы, батенька, мастер! – похвалил я доктора. – Не знал я, что вы такой юморист!
– Да-с… Кое-что знаем, – сказал доктор. – Ежели б я захотел в журналах сотрудничать, то миллионы бы имел. Больше вашего зарабатывал бы.
– Не сомневаюсь… Чего же не сотрудничаете?
– Не хочу!
– Почему же?
– Не хочу, вот и всё! Совесть есть! Нешто человек с совестью может в ваших журналах писать? Никогда! Я даже не читаю никогда газет! Считаю болванами тех, кто выписывает их, тратит деньги…
– А я наоборот, – заметил мировой, – считаю тех болванами, кто не тратит деньги на газеты…
– Доктор не в духе сегодня, – сказал я. – Не будем его трогать…
– Кто вам сказал, что я не в духе? Я в духе… Вы потому так заступаетесь за газеты, что в них пишете, а по-моему, они… тьфу! Яйца выеденного не стоят. Врут, врут и врут. Первые вруны и сплетники! Газетчики – те же адвокаты… Врут и не имеют совести!
– Я был адвокатом, – сказал мировой, – а совесть имел.
1 2