- Господа, дождь! - крикнул кто-то.
Все посмотрели на небо.
- Да, в самом деле дождь... - подтвердил Петр Дмитрич и вытер щеку.
Небо уронило только несколько капель, настоящего дождя еще не было, но гости побросали чай и заторопились. Сначала все хотели ехать в экипажах, но раздумали и направились к лодкам. Ольга Михайловна, под предлогом, что ей нужно поскорее распорядиться насчет ужина, попросила позволения отстать от общества и ехать домой в экипаже.
Сидя в коляске, она прежде всего дала отдохнуть своему лицу от улыбки. С злым лицом она ехала через деревню и с злым лицом отвечала на поклоны встречных мужиков. Приехав домой, она прошла черным ходом к себе в спальню и прилегла на постель мужа.
- Господи боже мой, - шептала она, - к чему эта каторжная работа? К чему эти люди толкутся здесь и делают вид, что им весело? К чему я улыбаюсь и лгу? Не понимаю, не понимаю!
Послышались шаги и голоса. Это вернулись гости.
"Пусть, - подумала Ольга Михайловна. - Я еще полежу".
Но в спальню вошла горничная и сказала:
- Барыня, Марья Григорьевна уезжает!
Ольга Михайловна вскочила, поправила прическу и поспешила из спальни.
- Марья Григорьевна, что же это такое? - начала она обиженным голосом, идя навстречу Марье Григорьевне. - Куда вы это торопитесь?
- Нельзя, голубчик, нельзя! Я и так уже засиделась. Меня дома дети ждут.
- Не добрая вы! Отчего же вы детей с собой не взяли?
- Милая, если позволите, я привезу их к вам как-нибудь в будень, но сегодня...
- Ах, пожалуйста, - перебила Ольга Михайловна, - я буду очень рада! Дети у вас такие милые! Поцелуйте их всех... Но право, вы меня обижаете! Зачем торопиться, не понимаю!
- Нельзя, нельзя... Прощайте, милая. Берегите себя. Вы ведь в таком теперь положении...
И обе поцеловались. Проводив гостью до экипажа, Ольга Михайловна пошла в гостиную к дамам. Там уж огни были зажжены, и мужчины усаживались играть в карты.
4
Гости стали разъезжаться после ужина, в четверть первого. Провожая гостей, Ольга Михайловна стояла на крыльце и говорила:
- Право, вы бы взяли шаль! Становится немножко свежо. Не дай бог, простудитесь!
- Не беспокойтесь, Ольга Михайловна! - отвечали гости, усаживаясь. Ну, прощайте! Смотрите же, мы ждем вас! Не обманите!
- Тпррр! - сдерживал кучер лошадей.
- Трогай, Денис! Прощайте, Ольга Михайловна!
- Детей поцелуйте!
Коляска трогалась с места и тотчас же исчезала в потемках. В красном круге, бросаемом лампою на дорогу, показывалась новая пара или тройка нетерпеливых лошадей и силуэт кучера с протянутыми вперед руками. Опять начинались поцелуи, упреки и просьбы приехать еще раз или взять шаль. Петр Дмитрич выбегал из передней и помогал дамам сесть в коляску.
- Ты поезжай теперь на Ефремовщину, - учил он кучера. - Через Манькино ближе, да там дорога хуже. Чего доброго опрокинешь... Прощайте, моя прелесть! Mille compliments вашему художнику!
- Прощайте, душечка Ольга Михайловна! Уходите в комнаты, а то простудитесь! Сыро!
- Тпррр! Балуешься!
- Это какие же у вас лошади? - спрашивал Петр Дмитрич.
- В великом посту у Хайдарова купили, - отвечал кучер.
- Славные конячки...
И Петр Дмитрич хлопал пристяжную по крупу.
- Ну, трогай! Дай бог час добрый!
Наконец уехал последний гость. Красный круг на дороге закачался, поплыл в сторону, сузился и погас - это Василий унес с крыльца лампу. В прошлые разы обыкновенно, проводив гостей, Петр Дмитрич и Ольга Михайловна начинали прыгать в зале друг перед другом, хлопать в ладоши и петь: "Уехали! уехали! уехали!" Теперь же Ольге Михайловне было не до того. Она пошла в спальню, разделась и легла в постель.
Ей казалось, что она уснет тотчас же и будет спать крепко. Ноги и плечи ее болезненно ныли, голова отяжелела от разговоров, и во всем теле по-прежнему чувствовалось какое-то неудобство. Укрывшись с головой, она полежала минуты три, потом взглянула из-под одеяла на лампадку, прислушалась к тишине и улыбнулась.
- Хорошо, хорошо... - зашептала она, подгибая ноги, которые, казалось ей, оттого что она много ходила, стали длиннее. - Спать, спать...
Ноги не укладывались, всему телу было неудобно, и она повернулась на другой бок. По спальне с жужжанием летала большая муха и беспокойно билась о потолок. Слышно было также, как в зале Григорий и Василий, осторожно ступая, убирали столы; Ольге Михайловне стало казаться, что она уснет и ей будет удобно только тогда, когда утихнут эти звуки. И она опять нетерпеливо повернулась на другой бок.
Послышался из гостиной голос мужа. Должно быть, кто-нибудь остался ночевать, потому что Петр Дмитрич к кому-то обращался и громко говорил:
- Я не скажу, чтобы граф Алексей Петрович был фальшивый человек. Но он поневоле кажется таким, потому что все вы, господа, стараетесь видеть в нем не то, что он есть на самом деле. В его юродивости видят оригинальный ум, в фамильярном обращении - добродушие, в полном отсутствии взглядов видят консерватизм. Допустим даже, что он в самом деле консерватор восемьдесят четвертой пробы. Но что это такое, в сущности, консерватизм?
Петр Дмитрич, сердитый и на графа Алексея Петрович, и на гостей, и на самого себя, отводил теперь душу. Он бранил и графа и гостей и с досады на самого себя готов был высказывать и проповедовать, что угодно. Проводив гостя, он походил из угла в угол по гостиной, прошелся по столовой, по коридору, по кабинету, потом опять по гостиной, и вошел в спальню. Ольга Михайловна лежала на спине, укрытая одеялом только по пояс (ей уже казалось жарко) и со злым лицом следила за мухой, которая стучала по потолку.
- Разве кто остался ночевать? - спросила она.
- Егоров.
Петр Дмитрич разделся и лег на свою постель. Он молча закурил папиросу и тоже стал следить за мухой. Взгляд его был суров и беспокоен. Молча минут пять Ольга Михайловна глядела на его красивый профиль. Ей казалось почему-то, что если бы муж вдруг повернулся к ней лицом и сказал: "Оля, мне тяжело", - то она заплакала бы или засмеялась, и ей стало бы легко. Она думала, что ноги ноют и всему ее телу неудобно оттого, что у нее напряжена душа.
- Петр, о чем ты думаешь? - спросила она.
- Так, ни о чем... - ответил муж.
- У тебя в последнее время завелись от меня какие-то тайны. Это нехорошо.
- Почему же нехорошо? - ответил Петр Дмитрич сухо и не сразу. - У каждого из нас есть своя личная жизнь, должны быть и свои тайны поэтому.
- Личная жизнь, свои тайны... все это слова! Пойми, что ты меня оскорбляешь! - сказала Ольга Михайловна, поднимаясь и садясь на постели. Если у тебя тяжело на душе, то почему ты скрываешь это от меня? И почему ты находишь более удобным откровенничать с чужими женщинами, а не с женой? Я ведь слышала, как ты сегодня на пасеке изливался перед Любочкой.
- Ну, и поздравляю. Очень рад, что слышала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10