Такой сумбур оказался на руку наделенному смекалкой и незаурядным даром лидерства Пузырю. За короткий срок – где кнутом, где пряником – он сплотил в одну мощную группировку грызущиеся между собой мелкие бригады и взял криминальную ситуацию под свой контроль. Растекавшиеся по разным карманам жидкие ручейки денег слились в финансовый поток и потекли в пузыревский «общак». В отличие от многих новоявленных нуворишей Аскольд Денисович не стремился пролезть во властные городские структуры, не прожигал деньги на заморских курортах и не транжирился на возведение ошеломляющих дворцов. Из недвижимости закоренелый холостяк имел только просторную квартиру в элитном доме, двухэтажный дачный домик в «Астре» и приватизированный городской рынок. После шестидесяти лет Пузырев тихо отошел от криминальных дел и стал заботиться только о рынке, приносившем ему ежедневно чистоганом такой «навар», которого для среднестатистической российской семьи хватило бы для безбедного проживания на добрый год. Поскольку одинокому старику девать деньги было некуда, Аскольд Денисович щедро помогал детским домам, покупал для оборудования школьных классов компьютеры, оказывал спонсорскую помощь на восстановление православных храмов и финансировал разные общественные городские мероприятия. Из прежних своих увлечений он сохранил только любовь к роскошным иномаркам, которые менял ежегодно. Не получивший никакого серьезного образования, Пузырев был человеком начитанным. Обладал завидным чувством юмора, знал уйму афоризмов, часто цитировал обожаемого им Козьму Пруткова и любил пофилософствовать о смысле жизни, уснащая при этом свою речь иносказательными оборотами.
…Держа под руку, Пузырев провел Фомичева в светлую комнату, в центре которой стоял продолговатый полированный стол с двумя рядами мягких стульев возле него, и сказал:
– Это конференц-зал. Здесь и проведем мы с тобой пресс-конференцию. Спиртное пить будешь? В запасе у меня есть все, что твоя душа пожелает.
Фомичев отрицательно повел головой:
– Как пел популярный мой тезка: «Нет, ребяты-демократы, только чай».
– А мой приятель, тоже популярный картежник-одессит, царство ему небесное, говорил другое: «Здоровым можешь ты не быть, но за здоровье пить обязан». – Пузырев хитро подмигнул. – И еще один толковый афоризм по поводу пития у него имелся: «Если нос чешется, а выпить не на что, стремительно падает доверие к народным приметам».
Фомичев засмеялся:
– Народные приметы в наше время плохо сбываются.
– Да, теперь в России то дожди без просвета, то засуха без дотаций. Значит, чай… Может, лучше – кофе с коньяком?
– Нет, Денисович, только чай.
– Крепко Анатолий Викторович Таран держит оперов в ежовых рукавицах?
– Мы без «рукавиц» его слушаемся.
– Правильно делаете. Тарана я уважаю. Он работает по правилам, как и надо работать в правовом государстве, а не в банде, живущей по понятиям.
– Жаль, что бандиты не соблюдают никаких правил.
– Традиция у них такая. Хотя времена меняются. Сейчас в преступном мире спрос на интеллектуалов стал больше, чем на громил. Но мы, кажется, рано открыли дискуссию, – Пузырев показал на стул. – Садись, мой дорогой гость, к столу. Оглядись. Я тем временем отлучусь в пищеблок… пардон, в местах моей молодости так именовалась кухня. Через десяток минут будет отличная заварка вьетнамского чая. Он, к слову сказать, улучшает работу сердца.
«Конференц-зал» был обставлен довольно просто. Кроме стола со стульями, здесь стояли мягкий диванчик, японский телевизор с большим плоским экраном, музыкальные стереоколонки «Сони» и два кресла. Между кресел – невысокий журнальный столик, на крышке которого был изображен инкрустированный двуглавый орел и вокруг него – надпись старославянской вязью: «Звуки и формы исчезают. Нетленна лишь слава мастеров России». Паркетный пол сиял навощенным блеском. Под лепным потолком – хрустальная чешская люстра. В переднем углу – старинная икона Божьей матери с младенцем на руках. На одной из оклеенных дорогими импортными обоями стен – два масляных портрета в золоченых рамах. Волевое лицо примерно тридцатилетнего мужчины отдаленно напоминало Аскольда Денисовича. Прическа молодой красивой женщины была уложена по моде тридцатых годов прошлого века.
Пузырев вернулся из кухни с подносом. Переставляя на стол литровый фарфоровый чайник, из носика которого шел пар, две чашки с серебряными ложечками и сахарницу, спросил Фомичева:
– Как находишь мое гнездышко?
– Прекрасное, – ответил Фомичев. – Но, наверное, скучновато жить одному?
– Я не одинок. У меня доблестная бригада обслуги во главе с комендантом – майором КГБ в отставке.
– А супругой так и не обзавелись?
– Сваталась ко мне дама, проигравшая битву с возрастом. Пришлось отказать. Побоялся, что превратит мое гнездо в песочницу. Женщина после сорока годится только на запчасти. Это Диоген сказал.
Фомичев улыбнулся:
– При вашем достатке, Аскольд Денисович, можно без проблем сосватать молодку в минимальной юбке и с максимальным бюстом.
– Эх, Володя, зимой лета не бывает, – со вздохом проговорил Пузырев. – Молодую жену, конечно, можно купить, но с «техобслуживанием» возникнут проблемы. В моем возрасте уже наступила, как говорят веселые французы, «лямур пердю», в смысле – прошла любовь. И теперь я полагаю, что Шекспир был прав, когда однажды написал: «Жизнь – это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла».
– Вы очень преувеличиваете.
– Нет, дорогой мой… – Пузырев наполнил из чайника чашки, присел к столу и, размешивая ложечкой сахар, указал взглядом на портреты в золоченых рамах. – Это мои родители. Профессиональный художник написал их лица с фотографий из архива Кемеровского ФСБ. Нынешние вежливые чекисты дозволили мне полистать тощие уголовные дела. Оказывается, папу и маму опричники НКВД расстреляли лишь за то, что они отказались причислить к «врагам народа» своих товарищей по партии большевиков. Разве их пример не подтверждает шекспировский вывод о бессмысленности жизни?…
– Трудное тогда было время, – сказал Фомичев.
– В нашей державе быть человеком во все времена трудно. По меткому высказыванию Федора Ивановича Тютчева, история России до Петра Первого – сплошная панихида, после Петра – одно уголовное дело. А Тютчев, как известно, был талантливым поэтом. Он смотрел в корень, передавал трагическое ощущение противоречий бытия…
Пузырев явно уселся на своего любимого конька, однако Фомичев, прихлебывая чай, слушал его с интересом, ожидая, когда, наконец, он заговорит о деле. Без дела сотрудников угрозыска Аскольд Денисович в гости не приглашал. Так и получилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
…Держа под руку, Пузырев провел Фомичева в светлую комнату, в центре которой стоял продолговатый полированный стол с двумя рядами мягких стульев возле него, и сказал:
– Это конференц-зал. Здесь и проведем мы с тобой пресс-конференцию. Спиртное пить будешь? В запасе у меня есть все, что твоя душа пожелает.
Фомичев отрицательно повел головой:
– Как пел популярный мой тезка: «Нет, ребяты-демократы, только чай».
– А мой приятель, тоже популярный картежник-одессит, царство ему небесное, говорил другое: «Здоровым можешь ты не быть, но за здоровье пить обязан». – Пузырев хитро подмигнул. – И еще один толковый афоризм по поводу пития у него имелся: «Если нос чешется, а выпить не на что, стремительно падает доверие к народным приметам».
Фомичев засмеялся:
– Народные приметы в наше время плохо сбываются.
– Да, теперь в России то дожди без просвета, то засуха без дотаций. Значит, чай… Может, лучше – кофе с коньяком?
– Нет, Денисович, только чай.
– Крепко Анатолий Викторович Таран держит оперов в ежовых рукавицах?
– Мы без «рукавиц» его слушаемся.
– Правильно делаете. Тарана я уважаю. Он работает по правилам, как и надо работать в правовом государстве, а не в банде, живущей по понятиям.
– Жаль, что бандиты не соблюдают никаких правил.
– Традиция у них такая. Хотя времена меняются. Сейчас в преступном мире спрос на интеллектуалов стал больше, чем на громил. Но мы, кажется, рано открыли дискуссию, – Пузырев показал на стул. – Садись, мой дорогой гость, к столу. Оглядись. Я тем временем отлучусь в пищеблок… пардон, в местах моей молодости так именовалась кухня. Через десяток минут будет отличная заварка вьетнамского чая. Он, к слову сказать, улучшает работу сердца.
«Конференц-зал» был обставлен довольно просто. Кроме стола со стульями, здесь стояли мягкий диванчик, японский телевизор с большим плоским экраном, музыкальные стереоколонки «Сони» и два кресла. Между кресел – невысокий журнальный столик, на крышке которого был изображен инкрустированный двуглавый орел и вокруг него – надпись старославянской вязью: «Звуки и формы исчезают. Нетленна лишь слава мастеров России». Паркетный пол сиял навощенным блеском. Под лепным потолком – хрустальная чешская люстра. В переднем углу – старинная икона Божьей матери с младенцем на руках. На одной из оклеенных дорогими импортными обоями стен – два масляных портрета в золоченых рамах. Волевое лицо примерно тридцатилетнего мужчины отдаленно напоминало Аскольда Денисовича. Прическа молодой красивой женщины была уложена по моде тридцатых годов прошлого века.
Пузырев вернулся из кухни с подносом. Переставляя на стол литровый фарфоровый чайник, из носика которого шел пар, две чашки с серебряными ложечками и сахарницу, спросил Фомичева:
– Как находишь мое гнездышко?
– Прекрасное, – ответил Фомичев. – Но, наверное, скучновато жить одному?
– Я не одинок. У меня доблестная бригада обслуги во главе с комендантом – майором КГБ в отставке.
– А супругой так и не обзавелись?
– Сваталась ко мне дама, проигравшая битву с возрастом. Пришлось отказать. Побоялся, что превратит мое гнездо в песочницу. Женщина после сорока годится только на запчасти. Это Диоген сказал.
Фомичев улыбнулся:
– При вашем достатке, Аскольд Денисович, можно без проблем сосватать молодку в минимальной юбке и с максимальным бюстом.
– Эх, Володя, зимой лета не бывает, – со вздохом проговорил Пузырев. – Молодую жену, конечно, можно купить, но с «техобслуживанием» возникнут проблемы. В моем возрасте уже наступила, как говорят веселые французы, «лямур пердю», в смысле – прошла любовь. И теперь я полагаю, что Шекспир был прав, когда однажды написал: «Жизнь – это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла».
– Вы очень преувеличиваете.
– Нет, дорогой мой… – Пузырев наполнил из чайника чашки, присел к столу и, размешивая ложечкой сахар, указал взглядом на портреты в золоченых рамах. – Это мои родители. Профессиональный художник написал их лица с фотографий из архива Кемеровского ФСБ. Нынешние вежливые чекисты дозволили мне полистать тощие уголовные дела. Оказывается, папу и маму опричники НКВД расстреляли лишь за то, что они отказались причислить к «врагам народа» своих товарищей по партии большевиков. Разве их пример не подтверждает шекспировский вывод о бессмысленности жизни?…
– Трудное тогда было время, – сказал Фомичев.
– В нашей державе быть человеком во все времена трудно. По меткому высказыванию Федора Ивановича Тютчева, история России до Петра Первого – сплошная панихида, после Петра – одно уголовное дело. А Тютчев, как известно, был талантливым поэтом. Он смотрел в корень, передавал трагическое ощущение противоречий бытия…
Пузырев явно уселся на своего любимого конька, однако Фомичев, прихлебывая чай, слушал его с интересом, ожидая, когда, наконец, он заговорит о деле. Без дела сотрудников угрозыска Аскольд Денисович в гости не приглашал. Так и получилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50