Когда Оноре де Бальзак, первый беллетрист Европы, начнет публиковать в нем свои новеллы и романы?
Только так и может выйти из этого толк. Да, он не станет передоверять работы никому другому. Дело, которое требует усилий пяти человек, Бальзак берет на себя одного, причем одновременно он ведет еще репетиции в театре и пишет романы. Бальзак взваливает на свои плечи все финансовое руководство. Он один редактирует свой еженедельник, и пишет его тоже один. Бальзак читает корректуры, договаривается с типографиями, подстегивает наборщиков, присматривает за розничной продажей. С утра до ночи в распахнутом сюртуке, потея и отдуваясь, он то спускается из редакционного кабинета в наборный цех, то снова поднимается наверх в редакцию. В сутолоке, за измызганным столом, засучив рукава, наспех пишет он статью и в то же время дает различные указания. С изумлением узнает случайный посетитель, что неряшливый, обшарпанный, обрюзгший человек, читающий корректуры, человек, которого он принял за обтрепанного наборщика, – это и есть Бальзак, знаменитый писатель, хозяин сказочного замка в Вилль д'Авре.
Три месяца работает Бальзак. Одни только статьи, которые за эти четверть года он настрочил для своего журнала, могли бы составить три, если не четыре, тома обычного формата. Но Бальзаку суждено утратить еще одну иллюзию. Ни Париж, ни свет и знать не хотят, что думает Оноре де Бальзак о политике. И его литературные, философические и социальные воззрения тоже не возбуждают особого интереса. Спустя три месяца Бальзак забрасывает газету. Беспримерная трата сил опять оказалась напрасной.
И все же не совсем напрасной. Не совсем бессмысленной. Ведь если бы за три месяца в «Ревю Паризьен» не было опубликовано ничего, кроме статьи о «Пармской обители» Стендаля, то и тогда эта газета имела бы величайшие заслуги перед французской словесностью. Никогда еще великодушие Бальзака и его поразительное художественное чутье не проявлялись с таким благородством, как в этом гимне, возвестившем о появлении еще никому не ведомой книги никому не ведомого автора. Во всей мировой литературе мы отыщем немного примеров такой проницательности и дружелюбия. Чтобы воздать должное благородству, с которым величайший романист Франции столь великодушно вручил пальму первенства величайшему своему соратнику в области романа, пытаясь – и здесь тоже на сто лет опережая свою эпоху – «поднять его на самое высокое место, которое по праву ему принадлежит», мы должны сравнить чисто внешние обстоятельства жизни этих двух людей.
В 1840 году Бальзак уже был знаменит во всех концах Европы, Стендаль же, напротив, столь безвестен, что спустя несколько лет в посвященных ему некрологах немногие газеты, которые позволили себе эту роскошь, называют его не Стендаль, а Стенгаль и настоящую его фамилию Бейль пишут как Байль.
Перечисляя французских писателей, о нем и вовсе не упоминают. Журналы прославляют, восхваляют, порицают, высмеивают Альфонса Карра, Жюля Жанена, Сандо, Поль де Кока – прилежных сочинителей, чьи писания нынче всеми забыты. Пачкотня их расходится в десятках тысяч экземпляров, зато публика покупает всего лишь двадцать экземпляров стендалевского трактата «О любви». Эту книгу сам автор в шутку называет «святыней», ибо никто не решается прикоснуться к ней.
При жизни писателя «Красное и черное» выдерживает только одно издание. Все профессиональные критики проглядели Стендаля. Сент-Бёв при появлении «Красного и черного» находит, что не стоит труда высказываться об этой книге. Позднее он все же высказывается, но не жалеет иронии: «Герои Стендаля безжизненны – это просто хитроумные автоматы».
«Гадзетта де Франс» пишет: «Господин Стендаль не дурак, хотя и пишет дурацкие книги», а похвала Гёте, высказанная им в разговоре с Эккерманом, станет известна лишь спустя много лет после смерти Стендаля. Но Бальзак уже в ранних вещах никому не ведомого писателя разглядел своим быстрым и проницательным взором особую интеллектуальную глубину и психологическое мастерство Неизвестного, который лишь время от времени, словно истинный дилетант, для собственного удовольствия пишет книги и отдает их в печать, не проявляя особого честолюбия. Бальзак использует каждую возможность, чтобы высказать Неизвестному свое уважение. В «Человеческой комедии» он упоминает о «процессе кристаллизации любви», который впервые описан Стендалем, и ссылается на его итальянские дневники.
Но Стендаль слишком скромен, чтобы в ответ на эти знаки внимания приблизиться к Бальзаку, к великому, прославленному Бальзаку. Он даже ни разу не послал ему какую-либо из своих книг. К счастью, верный друг Стендаля, Раймон Коломб берется обратить внимание Бальзака на «Пармскую обитель» и просит его принять участие в произведении непризнанного автора. Бальзак отвечает ему тотчас же (20/III 1839 г.):
«Я только что прочитал в „Конститусионнель“ статью с выдержкой из „Пармской обители“, и она наполнила меня греховной завистью. В самом деле, лихорадка ревности охватила меня при чтении великолепного и правдивого описания битвы. О чем-то подобном я всегда мечтал для „Сцен военной жизни“, труднейшего раздела в моем творении, этот отрывок наполнил меня восторгом, огорчил, восхитил и поверг в отчаяние. Я говорю вам это с полной откровенностью. Не удивляйтесь, пожалуйста, если я не сразу отвечу согласием на вашу просьбу. Я должен сперва получить всю книгу. Верьте моему прямодушию. Я скажу вам все, что я о ней думаю. Прочитав этот отрывок, я стал взыскательней».
Любого человека, наделенного мелкою душою, раздосадовало бы, что другой, да еще с таким убедительным мастерством, предвосхитил сцену его будущего романа, описание наполеоновской битвы. Уже десять лет мечтает Бальзак о романе «Битва». Он хочет вместо героическо-сентиментального повествования дать, наконец, реалистически честное, исторически подлинное наглядное описание. И вот это сделал Стендаль, а он, Бальзак, промешкал. Но духовное богатство всегда придает художнику великодушие и благородство. Себялюбие писателя, лелеющего сотни планов, мысленно видящего сотни новых творений, не может болезненно уязвить то обстоятельство, что современник его тоже создал шедевр. А именно как шедевр, как величайший шедевр своего времени торжественно отмечает Бальзак появление «Пармской обители». Он называет ее «шедевром литературы идей» и весьма верно замечает: «Эту огромную работу мог задумать и выполнить лишь человек, достигший пятидесяти лет, в расцвете сил и зрелости таланта».
Бальзак дает прекрасный анализ внутреннего действия романа, он подчеркивает, как великолепно Стендаль описал душу итальянского народа со всеми ее оттенками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Только так и может выйти из этого толк. Да, он не станет передоверять работы никому другому. Дело, которое требует усилий пяти человек, Бальзак берет на себя одного, причем одновременно он ведет еще репетиции в театре и пишет романы. Бальзак взваливает на свои плечи все финансовое руководство. Он один редактирует свой еженедельник, и пишет его тоже один. Бальзак читает корректуры, договаривается с типографиями, подстегивает наборщиков, присматривает за розничной продажей. С утра до ночи в распахнутом сюртуке, потея и отдуваясь, он то спускается из редакционного кабинета в наборный цех, то снова поднимается наверх в редакцию. В сутолоке, за измызганным столом, засучив рукава, наспех пишет он статью и в то же время дает различные указания. С изумлением узнает случайный посетитель, что неряшливый, обшарпанный, обрюзгший человек, читающий корректуры, человек, которого он принял за обтрепанного наборщика, – это и есть Бальзак, знаменитый писатель, хозяин сказочного замка в Вилль д'Авре.
Три месяца работает Бальзак. Одни только статьи, которые за эти четверть года он настрочил для своего журнала, могли бы составить три, если не четыре, тома обычного формата. Но Бальзаку суждено утратить еще одну иллюзию. Ни Париж, ни свет и знать не хотят, что думает Оноре де Бальзак о политике. И его литературные, философические и социальные воззрения тоже не возбуждают особого интереса. Спустя три месяца Бальзак забрасывает газету. Беспримерная трата сил опять оказалась напрасной.
И все же не совсем напрасной. Не совсем бессмысленной. Ведь если бы за три месяца в «Ревю Паризьен» не было опубликовано ничего, кроме статьи о «Пармской обители» Стендаля, то и тогда эта газета имела бы величайшие заслуги перед французской словесностью. Никогда еще великодушие Бальзака и его поразительное художественное чутье не проявлялись с таким благородством, как в этом гимне, возвестившем о появлении еще никому не ведомой книги никому не ведомого автора. Во всей мировой литературе мы отыщем немного примеров такой проницательности и дружелюбия. Чтобы воздать должное благородству, с которым величайший романист Франции столь великодушно вручил пальму первенства величайшему своему соратнику в области романа, пытаясь – и здесь тоже на сто лет опережая свою эпоху – «поднять его на самое высокое место, которое по праву ему принадлежит», мы должны сравнить чисто внешние обстоятельства жизни этих двух людей.
В 1840 году Бальзак уже был знаменит во всех концах Европы, Стендаль же, напротив, столь безвестен, что спустя несколько лет в посвященных ему некрологах немногие газеты, которые позволили себе эту роскошь, называют его не Стендаль, а Стенгаль и настоящую его фамилию Бейль пишут как Байль.
Перечисляя французских писателей, о нем и вовсе не упоминают. Журналы прославляют, восхваляют, порицают, высмеивают Альфонса Карра, Жюля Жанена, Сандо, Поль де Кока – прилежных сочинителей, чьи писания нынче всеми забыты. Пачкотня их расходится в десятках тысяч экземпляров, зато публика покупает всего лишь двадцать экземпляров стендалевского трактата «О любви». Эту книгу сам автор в шутку называет «святыней», ибо никто не решается прикоснуться к ней.
При жизни писателя «Красное и черное» выдерживает только одно издание. Все профессиональные критики проглядели Стендаля. Сент-Бёв при появлении «Красного и черного» находит, что не стоит труда высказываться об этой книге. Позднее он все же высказывается, но не жалеет иронии: «Герои Стендаля безжизненны – это просто хитроумные автоматы».
«Гадзетта де Франс» пишет: «Господин Стендаль не дурак, хотя и пишет дурацкие книги», а похвала Гёте, высказанная им в разговоре с Эккерманом, станет известна лишь спустя много лет после смерти Стендаля. Но Бальзак уже в ранних вещах никому не ведомого писателя разглядел своим быстрым и проницательным взором особую интеллектуальную глубину и психологическое мастерство Неизвестного, который лишь время от времени, словно истинный дилетант, для собственного удовольствия пишет книги и отдает их в печать, не проявляя особого честолюбия. Бальзак использует каждую возможность, чтобы высказать Неизвестному свое уважение. В «Человеческой комедии» он упоминает о «процессе кристаллизации любви», который впервые описан Стендалем, и ссылается на его итальянские дневники.
Но Стендаль слишком скромен, чтобы в ответ на эти знаки внимания приблизиться к Бальзаку, к великому, прославленному Бальзаку. Он даже ни разу не послал ему какую-либо из своих книг. К счастью, верный друг Стендаля, Раймон Коломб берется обратить внимание Бальзака на «Пармскую обитель» и просит его принять участие в произведении непризнанного автора. Бальзак отвечает ему тотчас же (20/III 1839 г.):
«Я только что прочитал в „Конститусионнель“ статью с выдержкой из „Пармской обители“, и она наполнила меня греховной завистью. В самом деле, лихорадка ревности охватила меня при чтении великолепного и правдивого описания битвы. О чем-то подобном я всегда мечтал для „Сцен военной жизни“, труднейшего раздела в моем творении, этот отрывок наполнил меня восторгом, огорчил, восхитил и поверг в отчаяние. Я говорю вам это с полной откровенностью. Не удивляйтесь, пожалуйста, если я не сразу отвечу согласием на вашу просьбу. Я должен сперва получить всю книгу. Верьте моему прямодушию. Я скажу вам все, что я о ней думаю. Прочитав этот отрывок, я стал взыскательней».
Любого человека, наделенного мелкою душою, раздосадовало бы, что другой, да еще с таким убедительным мастерством, предвосхитил сцену его будущего романа, описание наполеоновской битвы. Уже десять лет мечтает Бальзак о романе «Битва». Он хочет вместо героическо-сентиментального повествования дать, наконец, реалистически честное, исторически подлинное наглядное описание. И вот это сделал Стендаль, а он, Бальзак, промешкал. Но духовное богатство всегда придает художнику великодушие и благородство. Себялюбие писателя, лелеющего сотни планов, мысленно видящего сотни новых творений, не может болезненно уязвить то обстоятельство, что современник его тоже создал шедевр. А именно как шедевр, как величайший шедевр своего времени торжественно отмечает Бальзак появление «Пармской обители». Он называет ее «шедевром литературы идей» и весьма верно замечает: «Эту огромную работу мог задумать и выполнить лишь человек, достигший пятидесяти лет, в расцвете сил и зрелости таланта».
Бальзак дает прекрасный анализ внутреннего действия романа, он подчеркивает, как великолепно Стендаль описал душу итальянского народа со всеми ее оттенками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132