Это молчание, это упрямое, холодное молчание с издевательской усмешкой на губах приводило ее в бешенство. Больше всего ей хотелось высечь его. – Иди в свою комнату! – вне себя крикнула она, не в силах больше выносить его присутствие. Эдгар улыбнулся и вышел.
Как они оба дрожали теперь перед ним, как они, барон и его мать, боялись остаться с ним втроем, как страшились его цепкого, беспощадного взгляда! Чем хуже им приходилось, тем большее удовлетворение светилось в его глазах, тем откровенней становилась его радость. Эдгар мучил их, наслаждаясь их смятением, с почти бессознательной жестокостью ребенка. Барон еще сдерживал свой гнев, надеясь, что ему удастся перехитрить мальчика, и думал только о своей цели. Но мать Эдгара то и дело теряла самообладание. Для нее было облегчением прикрикнуть на него. – Не играй вилкой! – шипела она на него за столом. – Ты вести себя не умеешь, тебя нельзя сажать со взрослыми. – Эдгар только улыбался, слегка склонив голову набок. Он знал, что она делает это с отчаяния, и гордился тем, что они постоянно выдают себя. Его взгляд был теперь совершенно спокоен, как взгляд врача. Раньше он, наверное, говорил бы дерзости, чтобы досадить матери, но ненависть быстро научает многому. Теперь он только молчал, молчал и молчал, – пока она не начинала стонать под гнетом его молчания.
Она больше не могла сдерживаться. Когда они вышли из-за стола и Эдгар все с той же упорной навязчивостью собрался следовать за ними, ее взорвало. Она забыла всякую осторожность и бросила ему в лицо всю правду. Не в силах больше терпеть его неотступное выслеживание, она встала на дыбы, как измученная мухами лошадь. – Что ты все бегаешь за мной, как трехлетний ребенок? Я не желаю, чтобы ты все время мозолил мне глаза. Детям не место среди взрослых. Запомни это! Займись один чем-нибудь хоть на час. Читай или делай, что хочешь. Оставь меня в покое! Ты мне надоел своим приставанием и капризами.
Наконец-то он вырвал у нее признание! Эдгар улыбнулся, а барон и его мать казались смущенными. Она отвернулась и хотела уйти, злясь на себя, что не сумела скрыть от сына свою досаду. Но Эдгар невозмутимо ответил: – Папа не хочет, чтобы я оставался один. Папа взял с меня слово, что я буду все время с тобой.
Он напирал на слово «папа», потому что уже раз заметил, что упоминание об отце действует на них угнетающе. Значит, и отец как-то замешан в этой тайне; по– видимому, папа имеет над ними какую-то тайную, непонятную власть, если они пугаются одного его имени. И на этот раз они опять ничего не ответили. Они сложили оружие. Мать пошла вперед, барон рядом с ней. Эдгар шел за ними, но не смиренно, как слуга, а сурово и строго, как неумолимый страж. Он звенел незримой цепью, которую они тщетно пытались разорвать. Ненависть закалила его детские силы; не посвященный в тайну, он был сильнее тех, кому она связывала руки.
Лжецы
Но времени оставалось в обрез. Отпуск барона приходил к концу, и надо было торопиться. Они понимали, что сломить ожесточенное упорство мальчика невозможно, и решились на последнее, самое постыдное средство, чтобы хоть на час, на два избавиться от его деспотического надзора.
– Сдай эти заказные письма на почту, – сказала мать Эдгару. Они стояли в вестибюле, барон у подъезда нанимал фиакр.
Эдгар с недоверием взял письма; незадолго до того он заметил, что один из слуг что-то говорил матери. Уж не затевают ли они что-нибудь против него? Он медлил.
– Где ты будешь меня ждать?
– Здесь.
– Наверное?
– Да.
– Только не уходи! Значит, ты будешь ждать меня здесь, в вестибюле, пока я не вернусь?
В сознании своего превосходства он уже говорил с матерью повелительным тоном. Многое изменилось с позавчерашнего дня.
Он отправился с письмами на почту. В дверях он столкнулся с бароном и в первый раз за последние два дня заговорил с ним:
– Я только сдам эти два письма. Мама будет ждать меня. Пожалуйста, без меня не уходите.
Барон быстро прошмыгнул мимо.
– Да, да, мы подождем.
Эдгар бегом побежал на почту. Ему пришлось ждать: какой-то господин, стоявший перед ним, задавал десятки скучных вопросов. Наконец, он исполнил поручение и, зажав квитанции в руке, помчался обратно. Он поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как барон и его мать отъезжали от гостиницы.
Эдгар пришел в бешенство. Он чуть было не схватил камень, чтобы швырнуть им вслед. Улизнули-таки от него! И как подло, как низко они врали! Он уже знал со вчерашнего дня, что его мать лжет. Но что она могла с таким бесстыдством нарушить данное ею обещание, убило в нем последние остатки доверия к ней. Он перестал понимать жизнь с тех пор, как увидел, что слова, за которыми он до сих пор предполагал действительность, лопаются, точно мыльные пузыри. Но что это за страшная тайна, которая доводит взрослых до того, что они лгут ему, ребенку, и убегают, словно воры? В книгах, которые он читал, люди убивали и обманывали, чтобы добыть деньги, или могущество, или царство. А тут какая причина? Чего они хотят, почему они прячутся от него, что пытаются скрыть непрерывной ложью? Он ломал голову над этой загадкой, смутно чувствуя, что их тайна – ключ к замку его детства; овладеть им – значит стать взрослым, стать, наконец, мужчиной. Ах, только бы узнать ее! Но думать он не мог. Его душил гнев, что они ускользнули от него, и мысли путались, словно он был в бреду.
Он побежал к лесу и там, в спасительном сумраке, где его никто не видел, дал волю слезам. – Лжецы, собаки, обманщики, подлецы! – Ему казалось, что, не выкрикни он эти слова, они задушат его. Гнев, нетерпение, досада, любопытство, беспомощность и обиды последних дней, подавляемые незрелой волей ребенка, возомнившего себя взрослым, вырвались наружу и излились слезами. Это были последние слезы его детства, в последний раз он плакал навзрыд, как плачут женщины, с наслаждением и страстью. Он выплакал в этот час неистового гнева и доверчивость, и любовь, и простодушное уважение – все свое детство.
Мальчик, вернувшийся в гостиницу, был уже не тот, который плакал в лесу. Он не волновался и действовал обдуманно. Прежде всего он пошел к себе в комнату и тщательно вымыл лицо и глаза, не желая доставить им удовольствие видеть следы его слез. Затем он разработал план, как свести с ними счеты. Он ждал терпеливо, с полным спокойствием.
В вестибюле было довольно людно, когда коляска с беглецами остановилась у подъезда. Несколько мужчин играли в шахматы, другие читали газеты, дамы болтали. Тут же, не шевелясь, сидел бледный мальчик с вздрагивающими веками. Когда его мать и барон вошли и, несколько смущенные тем, что сразу наткнулись на него, уже собрались пробормотать приготовленную отговорку, он спокойно пошел им навстречу и сказал вызывающим тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Как они оба дрожали теперь перед ним, как они, барон и его мать, боялись остаться с ним втроем, как страшились его цепкого, беспощадного взгляда! Чем хуже им приходилось, тем большее удовлетворение светилось в его глазах, тем откровенней становилась его радость. Эдгар мучил их, наслаждаясь их смятением, с почти бессознательной жестокостью ребенка. Барон еще сдерживал свой гнев, надеясь, что ему удастся перехитрить мальчика, и думал только о своей цели. Но мать Эдгара то и дело теряла самообладание. Для нее было облегчением прикрикнуть на него. – Не играй вилкой! – шипела она на него за столом. – Ты вести себя не умеешь, тебя нельзя сажать со взрослыми. – Эдгар только улыбался, слегка склонив голову набок. Он знал, что она делает это с отчаяния, и гордился тем, что они постоянно выдают себя. Его взгляд был теперь совершенно спокоен, как взгляд врача. Раньше он, наверное, говорил бы дерзости, чтобы досадить матери, но ненависть быстро научает многому. Теперь он только молчал, молчал и молчал, – пока она не начинала стонать под гнетом его молчания.
Она больше не могла сдерживаться. Когда они вышли из-за стола и Эдгар все с той же упорной навязчивостью собрался следовать за ними, ее взорвало. Она забыла всякую осторожность и бросила ему в лицо всю правду. Не в силах больше терпеть его неотступное выслеживание, она встала на дыбы, как измученная мухами лошадь. – Что ты все бегаешь за мной, как трехлетний ребенок? Я не желаю, чтобы ты все время мозолил мне глаза. Детям не место среди взрослых. Запомни это! Займись один чем-нибудь хоть на час. Читай или делай, что хочешь. Оставь меня в покое! Ты мне надоел своим приставанием и капризами.
Наконец-то он вырвал у нее признание! Эдгар улыбнулся, а барон и его мать казались смущенными. Она отвернулась и хотела уйти, злясь на себя, что не сумела скрыть от сына свою досаду. Но Эдгар невозмутимо ответил: – Папа не хочет, чтобы я оставался один. Папа взял с меня слово, что я буду все время с тобой.
Он напирал на слово «папа», потому что уже раз заметил, что упоминание об отце действует на них угнетающе. Значит, и отец как-то замешан в этой тайне; по– видимому, папа имеет над ними какую-то тайную, непонятную власть, если они пугаются одного его имени. И на этот раз они опять ничего не ответили. Они сложили оружие. Мать пошла вперед, барон рядом с ней. Эдгар шел за ними, но не смиренно, как слуга, а сурово и строго, как неумолимый страж. Он звенел незримой цепью, которую они тщетно пытались разорвать. Ненависть закалила его детские силы; не посвященный в тайну, он был сильнее тех, кому она связывала руки.
Лжецы
Но времени оставалось в обрез. Отпуск барона приходил к концу, и надо было торопиться. Они понимали, что сломить ожесточенное упорство мальчика невозможно, и решились на последнее, самое постыдное средство, чтобы хоть на час, на два избавиться от его деспотического надзора.
– Сдай эти заказные письма на почту, – сказала мать Эдгару. Они стояли в вестибюле, барон у подъезда нанимал фиакр.
Эдгар с недоверием взял письма; незадолго до того он заметил, что один из слуг что-то говорил матери. Уж не затевают ли они что-нибудь против него? Он медлил.
– Где ты будешь меня ждать?
– Здесь.
– Наверное?
– Да.
– Только не уходи! Значит, ты будешь ждать меня здесь, в вестибюле, пока я не вернусь?
В сознании своего превосходства он уже говорил с матерью повелительным тоном. Многое изменилось с позавчерашнего дня.
Он отправился с письмами на почту. В дверях он столкнулся с бароном и в первый раз за последние два дня заговорил с ним:
– Я только сдам эти два письма. Мама будет ждать меня. Пожалуйста, без меня не уходите.
Барон быстро прошмыгнул мимо.
– Да, да, мы подождем.
Эдгар бегом побежал на почту. Ему пришлось ждать: какой-то господин, стоявший перед ним, задавал десятки скучных вопросов. Наконец, он исполнил поручение и, зажав квитанции в руке, помчался обратно. Он поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как барон и его мать отъезжали от гостиницы.
Эдгар пришел в бешенство. Он чуть было не схватил камень, чтобы швырнуть им вслед. Улизнули-таки от него! И как подло, как низко они врали! Он уже знал со вчерашнего дня, что его мать лжет. Но что она могла с таким бесстыдством нарушить данное ею обещание, убило в нем последние остатки доверия к ней. Он перестал понимать жизнь с тех пор, как увидел, что слова, за которыми он до сих пор предполагал действительность, лопаются, точно мыльные пузыри. Но что это за страшная тайна, которая доводит взрослых до того, что они лгут ему, ребенку, и убегают, словно воры? В книгах, которые он читал, люди убивали и обманывали, чтобы добыть деньги, или могущество, или царство. А тут какая причина? Чего они хотят, почему они прячутся от него, что пытаются скрыть непрерывной ложью? Он ломал голову над этой загадкой, смутно чувствуя, что их тайна – ключ к замку его детства; овладеть им – значит стать взрослым, стать, наконец, мужчиной. Ах, только бы узнать ее! Но думать он не мог. Его душил гнев, что они ускользнули от него, и мысли путались, словно он был в бреду.
Он побежал к лесу и там, в спасительном сумраке, где его никто не видел, дал волю слезам. – Лжецы, собаки, обманщики, подлецы! – Ему казалось, что, не выкрикни он эти слова, они задушат его. Гнев, нетерпение, досада, любопытство, беспомощность и обиды последних дней, подавляемые незрелой волей ребенка, возомнившего себя взрослым, вырвались наружу и излились слезами. Это были последние слезы его детства, в последний раз он плакал навзрыд, как плачут женщины, с наслаждением и страстью. Он выплакал в этот час неистового гнева и доверчивость, и любовь, и простодушное уважение – все свое детство.
Мальчик, вернувшийся в гостиницу, был уже не тот, который плакал в лесу. Он не волновался и действовал обдуманно. Прежде всего он пошел к себе в комнату и тщательно вымыл лицо и глаза, не желая доставить им удовольствие видеть следы его слез. Затем он разработал план, как свести с ними счеты. Он ждал терпеливо, с полным спокойствием.
В вестибюле было довольно людно, когда коляска с беглецами остановилась у подъезда. Несколько мужчин играли в шахматы, другие читали газеты, дамы болтали. Тут же, не шевелясь, сидел бледный мальчик с вздрагивающими веками. Когда его мать и барон вошли и, несколько смущенные тем, что сразу наткнулись на него, уже собрались пробормотать приготовленную отговорку, он спокойно пошел им навстречу и сказал вызывающим тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18