Несколько лазутчиков, которых мы посылали на небольших лодках на юг озера, вернулись и рассказали, что большой отряд воинов движется из Хрингарики. Они узнали даже, что предводитель этого отряда — Орм Конунгов Брат, единоутробный брат покойного конунга Инги. Молва говорила, что Орму приходится брать на себя руководство людьми, ибо конунг Магнус плохо годится для этого дела. Всем было ясно, что если навстречу нам вышел сам Орм, значит, нас ждет сражение не на жизнь, а на смерть, но страха мы не испытывали. Ведь мы были берестеники.
Бернард подошел к конунгу и сказал:
— Я встречал Орма в Тунсберге, государь, и ты не ошибешься, если учтешь, что он гораздо умнее твоего противника конунга Магнуса, можно даже сказать, что ум его не менее изощрен, чем у ярла Эрлинга. В тот день, когда ты увидишь Орма мертвым, считай себя ближе к власти над страной на целый шаг. Он высок, плечи у него неширокие, голову он держит прямо и неподвижно — говорят, он делает это сознательно, чтобы отличаться от ярла, у которого голова свернута на сторону после того, как его рубанули мечом на обратном пути из Йорсалира. У Орма хорошая память, он никогда ничего не прибавляет и не убавляет и, когда нужно, сохраняет голову холодной. Чувства же его горячи, особенно, если он знает, что извлечет из этого выгоду. Будь с ним осторожен, государь! Встречи вам не избежать! Он стоит у тебя на пути. А ты — у него.
Конунг сказал:
— Пятьдесят человек пойдут в лес и нарубят коротких бревен.
Мы не поняли, что было у него на уме, но люди сделали, как он велел.
— Господин Аудун, существует ли в борьбе между мужчинами что-то, глубину чего женщина не в силах постичь? Например, уважение к тому, кто приставил меч тебе к горлу, если, конечно, он сделал это с большим искусством?
— Йомфру Кристин, уважение — это одно, а похвальба — другое, и, если ты не понимаешь похвальбу мужчины, значит, ты не понимаешь его самого. Но всегда делай вид, будто ты веришь его похвальбе, тогда тебе будет легче повелевать им.
— Господин Аудун, ты хочешь сказать, что когда однажды придет мой сладкий час, — а мне говорили, что он будет сладок, несмотря на то, что в нем будет нечто и от адского пламени и от света небес Господних, — я тоже должна делать вид, будто верю похвальбе моего господина, даже если в глубине души буду считать, что он не слишком искусно дарит своей супруге то, что должен?
— Йомфру Кристин, если ты хочешь повелевать мужчиной, делай вид, будто он повелевает тобой. Когда же ты однажды покинешь его, не забудь сказать ему правду: ты всегда считала его ничтожным.
— Господин Аудун, если я правильно поняла тебя: каким бы малым ни было твое уважение к женщине, оно все равно будет больше, чем твое уважение к мужчине.
— Йомфру Кристин, в глубине души я вообще никого и ничего не уважаю, кроме смерти и того любовного огня, испытав который можно и умереть.

***
На рассвете следующего дня конунг сказал:
— Мы должны лесом перетащить корабли из Рёнда в Мьёрс.
Теперь мы поняли, зачем конунг заставил людей накануне валить деревья. На этот раз люди отказались бы выполнить приказ конунга, не обладай он такой сильной волей, мы не отказались. Мы вытащили корабли на берег и подложили под них катки. У каждого отряда был свой корабль, и невозможное стало возможным. Мы двигались по руслу ручья, впереди бежали молодые парни и расчищали дорогу, мы шли по пояс в воде через болота, мы тащили корабли без парусов и весел через леса и пустоши от одного озера к другому. Я еще никогда не видел, чтобы конунг померялся силой с тем, что казалось невозможным. Да, твой всемогущий отец — прости, йомфру Кристин, что я его так называю, хотя ни один смертный не имеет на то права перед судом Божьим — твой всевластный отец каждого из нас наделил силой, каждого одарил своей волей, доставил нам радость, явил нам свое мужество и поделился им с нами. Я стоял на холме, смотрел, как подо мной движутся по земле корабли, и смеялся. Смеясь, я шел по болоту с ремнем через плечо и тащил корабль. Корабли двигались, покачиваясь, как толстозадые бабы. Одному человеку раздавило ногу, мы положили его в один из кораблей и он поплыл на нем. Эйнар Мудрый был рядом с пострадавшим, пока корабль плыл по склонам, а пострадавший молил: Позволь мне тянуть корабль вместе со всеми! Симон, этот злобный монах с Сельи, тянул корабль, точно лошадь, которую хлещут кнутом, хотя его никто не понукал. Книжник Бернард, всегда возивший с собой ларец с книгами, самый ученый, из всех кого я встречал и кого я любил больше других, бросил свой ларец на один из кораблей, плывущий через леса и болота, и, впрягшись, тянул вместе со всеми. Молодые парни перетаскивали катки, время шло, мы не ели, лишь утоляли жажду болотной водой, и мой пес Бальдр лаял от радости. Конунга видели и впереди и позади, он был повсюду — в сердцах людей и вокруг них, там, где корабль натыкался на пень, и там, где корабль проваливался в болото. И часто, чтобы подбодрить нас, он хлестал нас своим дивным голосом: в этом голосе не было ни ненависти, ни гнева, он был мудр, как голос доброго отца, как пение ангела, это был глас сердца, переполненного радостью. И корабли плыли через леса. Мы вышли к большому озеру, которое называлось Эйна, и переплыли через него, мы гребли и смеялись. Теперь наш путь вел вниз, он был труден и небезопасен, но силы наши были безграничны и мы были неколебимы в своем высокомерии.
Наконец настал час — не знаю, был то день или ночь, вечер или утро, мы стояли на гребне хребта и смотрели, как под нами пенится водопад, а под ним простирается бескрайнее озеро — Мьёрс. Это была наша цель.
И мы достигли ее!
— Господин Аудун, позволь спросить: Бог ли всемогущий провел моего отца по тем лесам и болотам или дьявол внушил свою злую силу конунгу и его людям?
— Йомфру Кристин, думаю в тот незабываемый день с нами были и Бог и дьявол — один-единственный раз они объединились, как братья, и потому наши корабли переплыли леса и пустоши.
— Господин Аудун, мог ли кто-нибудь другой, кроме моего отца, заставить Бога и дьявола грести одним веслом?
— Йомфру Кристин, в твоем отце конунге были они оба, и Бог и дьявол, многие носят в себе их обоих, но мало в ком они были так сильны, как в твоем отце.

***
Вот что я помню о руках конунга:
Светлой летней ночью мы сидели на берегу бескрайнего озера Мьёрс, конунг протянул мне ладони:
— Смотри, — сказал он, — на правой ладони вокруг большого пальца идет глубокая линия, тут она изгибается и потом пропадает, словно ручей в засуху. А на левой та же линия не такая глубокая, она становится отчетливей только к концу, как будто пытается не исчезнуть совсем.
Я взял его руки и стал их разглядывать. Руки у него были красивые — в шрамах от порезов, полученных еще в детстве, с мозолями от тяжелой работы, с аккуратными ногтями, в них была гордая сила, присущая всем трудовым рукам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88