- Видите ли, сказал я, - по-моему, нет верующих или неверую-
щих. Есть только желающие верить и желающие не верить.
- Значит те, кто желают верить, уже заранее не верят ни во
что? - Сказал Сакердон Михайлович. - А те, что желают не верить,
уже во что-то верят?
- Может быть и так, - сказал я. - Не знаю.
- А верят или не верят во что? В Бога? - спросил Сакердон Ми-
хайлович.
- Нет, - сказал я, - в бессмертие.
- Тогда почему же вы спросили, верую ли я в Бога?
- Да просто потому,что спросить: "Верите ли вы в бессмертие?"
звучит как-то глупо, - сказал я Сакердону Михайловичу и встал.
- Вы что, уходите? - спросил меня Сакердон Михайлович.
- Да, - сказал я, - мне пора.
- А что же водка? - сказал Сакердон Михайлович, - ведь и ос-
талось-то всего по рюмке.
- Ну, давайте допьем, - сказал я.
Мы допили водку и закусили остатками вареного мяса.
- А теперь я должен идти, - сказал я.
- До свидания, - сказал Сакердон Михайлович, провожая меня
через кухню на лестницу. - Спасибо за угощение.
- Спасибо вам, - сказал я, - до свидания. И я ушел.
Оставшись один, Сакердон Михайлович убрал со стола, закинул
на шкап пустую водочную бутылку, надел опять на голову свою
меховую с наушниками шапку и сел под окном на пол. Руки Сакердон
Михайлович заложил за спину и их не было видно. А из-под задрав-
шегося халата торчали голые костлявые ноги, обутые в русские са-
поги с отрезанными голенищами.
Я шел по Невскому, погруженный в свои мысли. Мне надо сейчас
же пойти к управдому и рассказать ему все. А, разделавшись со
старухой, я буду целые дни стоять около булочной, пока не встре-
чу ту милую дамочку. Ведь я остался ей должен за хлеб сорок во-
семь копеек. У меня есть прекрасный предлог ее разыскивать. Вы-
питая водка продолжала еще действовать, и, казалось, что все
складывается очень хорошо и просто.
На Фонтанке я подошел к ларьку и на оставшуюся мелочь выпил
большую кружку хлебного кваса. Квас был плохой и кислый, и я по-
шел дальше с мерзким вкусом во рту.
На углу Литейной какой-то пьяный, пошатнувшись, толкнул меня.
Хорошо, что у меня нет револьвера: я убил бы его тут же на мес-
те.
До самого дома я шел, должно быть, с искаженным от злости ли-
цом. Во всяком случае, почти все встречные оборачивались на ме-
ня.
Я вошел в домовую контору. На столе сидела низкорослая, гряз-
ная, курносая, кривая и белобрысая девка и, глядясь в ручное зе-
ркальце, мазала себе помадой губы.
- А где же управдом? - спросил я.
Девка молчала, продолжая мазать губы.
- Где управдом? - повторил я резким голосом.
- Завтра будет, не сегодня, - ответила грязная, курносая,
кривая и белобрысая девка.
Я вышел на улицу. По противополжной стороне шел инвалид на
механической ноге и громко стучал своей ногой и палкой. Шесть
мальчишек бежало за инвалидом, передразнивая его походку.
Я завернул в свою парадную и стал подниматься по лестнице. На
втором этаже я остановился; противная мысль пришла мне в голову
ведь старуха должна начать разлагаться. Я не закрыл окно, а го-
ворят, что при открытом окне покойники разлагаются быстрее. Вот
ведь глупость какая! И этот чертов управдом будет только завтра!
Я постоял в нерешительности несколько минут и стал подниматься
дальше.
Около двери в свою квартиру я опять остановился. Может быть,
пойти к булочной и ждать там ту милую дамочку? Я бы стал умолять
ее пустить меня к себе на две или три ночи. Но тут я вспоминаю,
что сегодня она уже купила хлеб и, значит, в булочную не придет.
Да и вообще из этого ничего бы не вышло.
Я отпер дверь и вошел в коридор. В конце коридора горел свет,
и Марья Васильевна, держа в руке какую-то тряпку, терла по ней
другой тряпкой. Увидев меня, Марья Васильевна крикнула:
- Ваш шпрашивал какой-то штарик!
- Какой старик? - сказал я.
- Теперь мы с тобой расчитаемся, - сказал я. У меня возник
план, к которому обыкновенно прибегают убийцы из уголовных рома-
нов и газетных проишествий; я просто хотел запрятать старуху в
чемодан, отвезти за город и опустить в болото. Я знал одно такое
место.
Чемодан стоял у меня под кушеткой. Я вытащил его и открыл. В
нем находились какие-то вещи: несколько книг, старая фетровая
шляпа и рваное белье. Я выложил все это на кушетку.
В это время громко хлопнула наружная дверь, и мне показалось,
что старуха вздрогнула.
Я моментально вскочил и схватил крокетный молоток.
Старуха лежит спокойно. Я стою и прислушиваюсь. Это вернулся
машинист, я слышу, как он ходит у себя по комнате. Вот он идет
по коридору на кухню. Если Марья Васильевна расскажет ему о моем
сумашествии, это будет нехорошо. Чертовщина какая! Надо и мне
пойти на кухню и своим видом успокоить их.
Я опять перешагнул через старуху, поставил молоток возле са-
мой двери, чтобы, вернувшись обратно, я бы мог, не входя еще в
комнату, иметь молоток в руках, и вышел в коридор. Из кухни нес-
лись голоса, но слов не было слышно. Я прикрыл за собой дверь в
свою комнату и осторожно пошел на кухню: мне хотелось узнать, о
чем говорит Марья Васильевна с машинистом. Коридор я прошел быс-
тро, а около кухни замедлил шаги. Говорил машинист, по-видимому,
он рассказывал что-то, случившееся с ним на работе.
Я вошел. Машинист стоял с полотенцем в руках и говорил, а Ма-
рья Васильевна сидела на табурете и слушала. Увидя меня, маши-
нист махнул мне рукой.
- Здравствуйте, здравствуйте, Матвей Филиппович, - сказал я
ему и прошел в ванную комнату. Пока все было спокойно. Марья
Васильевна привыкла к моим странностям и этот последний случай
могла уже и забыть.
Вдруг меня осенило: я не запер дверь. А что, если старуха вы-
ползет из комнаты?
Я кинулся обратно, но во-время спохватился и, чтобы не испу-
гать жильцов, прошел через кухню спокойными шагами.
Марья Васильевна стучала пальцем по кухонному столу и говори-
ла машинисту:
- Ждорово! Вот это ждорово! Я бы тоже швиштела!
С замирающим сердцем я вышел в коридор, и тут же, чуть не бе-
гом, пустился к своей комнате.
Снаружи все было спокойно. Я подошел к двери, и приотворив
ее, заглянул в комнату. Старуха по-прежнему спокойно лежала,
уткнувшись лицом в пол. Крокетный молоток стоял у двери на преж-
нем месте. Я взял его, вошел в комнату и запер за собой дверь
на ключ. Да, в комнате определенно пахло трупом. Я перешагнул
через старуху, подошел к окну и сел в кресло. Только бы мне не
стало дурно от этого, пока еще хоть и слабого, но все-таки уже
нестерпимого запаха. Я закурил трубку. Меня подташнивало, и не-
много болел живот.
Ну что же я так сижу? Надо действовать скорее, пока эта ста-
руха окончательно не протухла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51