Я принес присягу императору, сделав поправку на Конституцию, поклялся
свято блюсти и расширять права и привилегии Великой Ассамблеи, а также -
права и свободы граждан Империи, где бы они ни находились, и конечно же -
прилежно отправлять обязанности премьер-министра Его Величества. Капеллан
хотел вставить слово, но это я пресек.
Какое-то время казалось, что говорю я спокойно, будто в кулуарах,
либо за кулисами, однако вскоре я обнаружил, что из-за слез, застилающих
глаза, почти ничего не вижу. Когда я закончил, Виллем шепнул:
- Добрый спектакль, Джозеф!
Не знаю, ко мне он обращался, или к старинному своему другу... И
знать не хочу. Не стирая с лица слез, я дождался ухода Виллема и объявил
сессию закрытой.
Диана Лтд в этот день пустила четыре дополнительных катера. Новая
Батавия опустела. Остался в столице лишь двор, что-то около миллиона
разных колбасников, кондитеров, ремесленников по части сувениров, да
государственные служащие. Да еще - костяк нового кабинета.
Раз уж я, невзирая на "простуду", выступил в Великой Ассамблее,
прятаться больше не имело смысла. Не может же премьер-министр пропасть
неизвестно куда - толки пойдут. А в качестве главы партии, раскручивающей
предвыборную кампанию, я просто обязан встречаться с людьми - хотя бы с
некоторыми. Я и делал, что надо; и каждый день требовал отчета о здоровье
Бонфорта. Он, конечно же, шел на поправку, однако медленно. Чапек сказал,
если очень уж подопрет, Бонфорт сможет выйти к народу в любое время, но
сам он, доктор Чапек, категорически против этого. Болезнь заставила
Бонфорта похудеть почти на двадцать фунтов, и с координацией не все еще
было ладно.
Родж оберегал нас обоих изо всех сил. Мистер Бонфорт знал теперь, что
его подменяют, и поначалу страшно рассердился, но под давлением
обстоятельств все же дал "добро". Кампанией занимался Родж, советуясь с
ним только по вопросам высокой политики и при необходимости передавая его
суждения мне. А я уж высказывал их на публике.
Меры для моей безопасности были приняты невообразимые! Увидеть меня
было не легче, чем самого засекреченного супершпиона. Кабинет мой
по-прежнему находился под скалой, в апартаментах лидера официальной
оппозиции - в покои премьер-министра мы не переезжали, так не принято,
пока правительство лишь временное. Пройти ко мне из других комнат можно
было не иначе как через кабинет Пенни, а чтобы добраться с парадного хода,
нужно было пройти пять контрольных пунктов. Посетителей отбирал лично
Родж, проводя их подземным ходом в кабинет Пенни, а оттуда уже - ко мне.
Такой порядок позволял перед встречей воспользоваться ферли-храном. Я
и при посетителе мог читать его досье - в крышку стола вделан был
небольшой экран, незаметный для него. Если же визитер имел обыкновение
расхаживать по кабинету, я всегда мог вовремя выключить изображение. Экран
позволял и многое другое. К примеру, Родж, проводив ко мне очередного
посетителя, шел в кабинет Пенни и писал записку, тут же появлявшуюся на
экране: Зацелуйте до смерти, но ничего не обещайте! Или: Представить жену
ко двору - обещайте и гоните в шею! А порой: С этим бережней - "трудный"
округ. Гораздо значительней, чем кажется. Направьте ко мне, улажу сам.
Не знаю, кто на самом деле управлял Империей. Может, какие-нибудь уж
очень большие шишки. А на моем столе просто появлялась ежеутренне кипа
бумаг, я визировал их размашистой подписью Бонфорта, и Пенни уносила всю
кипу к себе. Читать их мне было некогда, и масштабы имперской бюрократии
меня иногда ужасали. Однажды, по дороге на какое-то совещание, Пенни
устроила мне, как она выразилась, маленькую прогулку по архиву. Мили и
мили бесконечных хранилищ; улей, соты которого ломятся от микрофильмов! А
меж полок - движущиеся дорожки, чтобы клеркам не искать каждый документ
сутками!
И это, по словам Пенни, был лишь один сектор! А весь архив, сказала
она, занимает примерно такую же площадь, как зал Великой Ассамблеи! Тут я
искренне порадовался, что работа в правительстве мне не светит - разве что
в качестве временного хобби.
Прием посетителей был неизбежной и бесполезной рутиной; решения все
равно исходили либо от Роджа, либо - через него - от Бонфорта. Что я
действительно делал полезного - выступал с предвыборными речами. Распущен
был слух, что вирус дал осложнение на сердце, и доктор рекомендовал мне
оставаться пока на Луне с ее слабым притяжением. Я не хотел рисковать,
совершая вояж по Земле, а уж тем более - на Венеру. Окажись я среди толпы
избирателей - даже десять ферли-хранов не помогут. И наемные головорезы из
Людей Дела тоже в архивах вряд ли числятся - а что я могу рассказать после
крошечной дозы неодексокаина - подумать страшно!
Кирога исколесил Землю вдоль и поперек, на каждом шагу выступая по
стерео, а то и лично - перед толпами избирателей. Но Клифтона сей факт
мало тревожил - он только плечами пожимал:
- Ну и что? Новых голосов он не добьется, только глотку надсадит. На
такие сборища ходят лишь убежденные последователи.
Я искренне надеялся, что вопрос этот Роджу знаком. Времени на
кампанию отпущено было немного - всего шесть недель со дня отставки
Кироги. Потому выступать приходилось ежедневно - всеобщая сеть отвела нам
времени столько же, сколько и Партии Человечества. Или же - речи
записывали и рассылали почтовыми катерами по всем избирательным клубам
Империи. Обычно я получал набросок речи - наверное, от Билла, хотя самого
его больше не видел, - и доводил речь до ума. Ее забирал Родж - и вскоре
приносил назад с одобрением. Иногда Бонфорт исправлял в ней кое-что;
почерк его стал еще более неразборчивым.
Поправки Бонфорта я никогда не подвергал сомнению, а остальное просто
выкидывал. Когда готовишь текст сам - выходит куда ярче и живей! Суть
поправок я вскоре уловил: Бонфорт всегда убирал из речи лишние
определения, делая ее резче - пусть жуют, как есть!
Похоже, у меня стало получаться - исправлений появлялось день ото дня
меньше.
С ним я так и не встретился. Чувствовал, не смогу играть, увидев его
беспомощным и слабым. И в нашем тесном кругу не одному мне противопоказаны
были подобные встречи - Чапек больше не пускал к нему Пенни. Почти сразу
после прибытия в Новую Батавию она загрустила и становилась все рассеянней
и раздражительней. Под глазами ее проступили круги - похлеще, чем у енота.
Я не знал, отчего. Решил, что предвыборная гонка, да еще тревога за
здоровье Бонфорта - берут свое, однако прав оказался лишь отчасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46