Красавица народная. Широка, глубока, сильна.
Тот, кому довелось узнать, знал, а кому не положено было, не знал, что назначение комнаты рядом с кабинетом управдома не вполне отвечало вывеске на дверях. Начертано было: «Эксплуатационная. Посторонним вход воспрещен», тогда как лишь вторая фраза ясно выражала волю того, кто повесил вывеску, хотя опять-таки было неясно, кого считать посторонним. На самом деле за дверью никого не было. Стоял стул. Окно было замазано белой краской. На стене висел плакат: вступайте в Осоавиахим. Тот, кто должен был сидеть в комнатке, ожидая вызова, мог слышать слабо доносившуюся музыку, мог составлять комбинации из букв, входящих в слово «Осоавиахим», или пытаться угадать, что оно вообще означает. В комнате находилась другая дверь, обитая поддельной кожей и обрамленная валиком, за ней еще одна дверь, и она-то и открывала покой, где происходило действие, недоступное посторонним, кто бы ни подразумевался под этим словом; там, за просторным столом, перед телефоном и радиоприемником, сидел Сергей Сергеевич.
Именно так он звался: не товарищ такой-то, не сотрудник такого-то отдела и вообще не сотрудник. Все отделы и полномочия и существовали, и как бы не существовали. Все звания были секретными, все обращения в этом роде были бы неуместны. А просто Сергей Сергеевич. Назывался ли он тем же именем там, где носил не пиджак и косоворотку, а длинную, до колен гимнастерку, крылатые штаны и шпалу в петлицах? Этого никто не знает. Если правда, что имя — это магический ключ к потаенной природе вещей, то правда и то, что со сменой имени меняется нечто в его носителе — имя открывает доступ к человеку, но и окутывает его тайной, наделяет властью, принадлежащей не ему, но как бы данной ему в пожизненное пользование; имя заслоняет человека, как щит; имя придает значительность незначительным чертам и заставляет нас погружаться в темный смысл слов, даже если они так же будничны, как предложение закурить. Словом, имя есть нечто большее, чем способ окликнуть человека, чем средство коммуникации, — а может, и вовсе им не является.
Иногда Сергей Сергеевич выходил из своего убежища спросить спичку, вообще же появлялся не каждый день, порой засиживался над бумагами до поздней ночи, и непонятно было, жив он там или умер, а бывало и так, что по целым неделям «эксплуатационная» стояла запертой, как вдруг оказывалось, что хозяин у себя на месте, пьет чай, закусывает бутербродом с семгой и принимает гостей. В обхождении Сергей Сергеевич был прост.
«Ну, как жизнь молодая, Семен Кузьмич?»
«Старость не радость, Сергей Сергеич…» — и разговор обыкновенно переходил на медицинские темы.
«Вот и я мучаюсь. Поясницу не разогнешь».
«В отпуск пора, Сергей Сергеевич. Надо и о себе подумать».
«Да где там. На нашей работе отпусков не бывает». «А вы бы взяли за свой счет».
«Да где там… Как-нибудь до осени доскриплю, а там в санаторий. Ладно, заговорился я с тобой…»
«Работа не волк, Сергей Сергеич!» «Остряк ты, Семен Кузьмич». И все в таком роде.
Примечательно, что все попытки выяснить, где именно был расположен кабинет свиданий, остались безуспешными. Методы, которыми обычно пользуются при исследованиях этого рода, как-то: сличение версий и сопоставление косвенных данных, экстраполяция, теоретический расчет и реконструкция плана дома — ничего не дали. Очевидно, что кабинет находился при доме и в доме, скорее всего, на первом этаже; но так и не удалось уточнить квартиру, которая могла быть использована для этой цели, — непонятно, где могло скрываться это довольно значительное помещение. Кабинет управдома, собственно, даже не кабинет, а каморка, повернуться негде, — рабочий стол, сейф, шкаф для папок и кастрюля с фикусом, — кабинет как цивильное учреждение сомнений не вызывает. А вот где помещалась «эксплуатационная»?
Высказывалось парадоксальное мнение, что ее вообще не было. Ничего не было: ни Осоавиахима, ни кожаной двери, ни того, кто за ней сидел. Спустя много лет один из бывших посетителей нарушил тайну, сообщив нам, что в кабинете у него всегда было ощущение, будто он очутился по ту сторону. По ту сторону чего? Кожаной двери, сказал он. А где была кожаная дверь? Кожаная дверь была по эту сторону. По эту сторону чего? Этот разговор заставляет усомниться в беспочвенности предположений, что кабинета свиданий попросту не существовало.
Да, его не существовало, но лишь в том смысле, в каком мы говорим о существовании комнаты управдома, лестницы, подъезда, переулка. Присутствие внешнего мира — если не считать поющего голоса на столе у Сергея Сергеевича и шепота телефонной трубки — прекращалось в кабинете свиданий: не было слышно ни голосов, ни шагов прохожих, ни цокающих по мостовой першеронов, запряженных в телеги на резиновом ходу, ни проезжающих машин.
52. Прибытие в Тулу со своим самоваром
Хозяин протянул посетителю коробку «Казбека», на что гость, поколебавшись, отвечал скромным отказом; Сергей Сергеевич возразил, что сам тысячу раз давал зарок, затянулся и махнул ладонью, разгоняя дым. Разговор сам собой зашел о здоровье. Сергей Сергеевич сказал, что который год собирается все бросить, взять полугодовой отпуск и заняться собой, да разве когда-нибудь будет конец? И указал на бумаги.
Следует отметить, что эта первая беседа уполномоченного с писателем доносов почти не касалась дела, но не потому, что сигнал не дошел по адресу — ведь письмо, перехваченное девочкой, было не единственным, касавшимся данного предмета, — а по какой-то другой причине, относительно которой писатель мог лишь строить догадки. Когда управдом, встретившись как-то раз на лестнице с писателем, осведомился, погашена ли у него задолженность по квартплате, и добавил: «Зайдешь ко мне завтра… часика в четыре», писателю не пришло в голову связать эту случайную встречу со своими разысканиями, и даже когда он явился и Семен Кузьмич указал на дверь с табличкой «Эксплуатационная», он все еще не понимал, в чем дело. Поэтому писатель был приятно удивлен, увидев свою рукопись в руках у Сергея Сергеевича, приосанился и приготовился к деловой беседе.
Но Сергей Сергеевич ограничился тем, что задал два-три формальных вопроса, бросил последний взгляд на сигнал и отложил его в сторону. Последовал разговор о курении, уже известный читателю; гость пребывал в некотором недоумении, понимал, что человек за столом куда-то клонит; так авторы романов умело усыпляют бдительность читателя незначительными эпизодами, чтобы вдруг ударить по мозгам. Какой художественный ход планировал Сергей Сергеевич? Возможно, как человек новый, недавно назначенный на этот пост, прочитав ахинею об Агасфере, он хотел убедиться, что автор сигнала — реальное лицо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Тот, кому довелось узнать, знал, а кому не положено было, не знал, что назначение комнаты рядом с кабинетом управдома не вполне отвечало вывеске на дверях. Начертано было: «Эксплуатационная. Посторонним вход воспрещен», тогда как лишь вторая фраза ясно выражала волю того, кто повесил вывеску, хотя опять-таки было неясно, кого считать посторонним. На самом деле за дверью никого не было. Стоял стул. Окно было замазано белой краской. На стене висел плакат: вступайте в Осоавиахим. Тот, кто должен был сидеть в комнатке, ожидая вызова, мог слышать слабо доносившуюся музыку, мог составлять комбинации из букв, входящих в слово «Осоавиахим», или пытаться угадать, что оно вообще означает. В комнате находилась другая дверь, обитая поддельной кожей и обрамленная валиком, за ней еще одна дверь, и она-то и открывала покой, где происходило действие, недоступное посторонним, кто бы ни подразумевался под этим словом; там, за просторным столом, перед телефоном и радиоприемником, сидел Сергей Сергеевич.
Именно так он звался: не товарищ такой-то, не сотрудник такого-то отдела и вообще не сотрудник. Все отделы и полномочия и существовали, и как бы не существовали. Все звания были секретными, все обращения в этом роде были бы неуместны. А просто Сергей Сергеевич. Назывался ли он тем же именем там, где носил не пиджак и косоворотку, а длинную, до колен гимнастерку, крылатые штаны и шпалу в петлицах? Этого никто не знает. Если правда, что имя — это магический ключ к потаенной природе вещей, то правда и то, что со сменой имени меняется нечто в его носителе — имя открывает доступ к человеку, но и окутывает его тайной, наделяет властью, принадлежащей не ему, но как бы данной ему в пожизненное пользование; имя заслоняет человека, как щит; имя придает значительность незначительным чертам и заставляет нас погружаться в темный смысл слов, даже если они так же будничны, как предложение закурить. Словом, имя есть нечто большее, чем способ окликнуть человека, чем средство коммуникации, — а может, и вовсе им не является.
Иногда Сергей Сергеевич выходил из своего убежища спросить спичку, вообще же появлялся не каждый день, порой засиживался над бумагами до поздней ночи, и непонятно было, жив он там или умер, а бывало и так, что по целым неделям «эксплуатационная» стояла запертой, как вдруг оказывалось, что хозяин у себя на месте, пьет чай, закусывает бутербродом с семгой и принимает гостей. В обхождении Сергей Сергеевич был прост.
«Ну, как жизнь молодая, Семен Кузьмич?»
«Старость не радость, Сергей Сергеич…» — и разговор обыкновенно переходил на медицинские темы.
«Вот и я мучаюсь. Поясницу не разогнешь».
«В отпуск пора, Сергей Сергеевич. Надо и о себе подумать».
«Да где там. На нашей работе отпусков не бывает». «А вы бы взяли за свой счет».
«Да где там… Как-нибудь до осени доскриплю, а там в санаторий. Ладно, заговорился я с тобой…»
«Работа не волк, Сергей Сергеич!» «Остряк ты, Семен Кузьмич». И все в таком роде.
Примечательно, что все попытки выяснить, где именно был расположен кабинет свиданий, остались безуспешными. Методы, которыми обычно пользуются при исследованиях этого рода, как-то: сличение версий и сопоставление косвенных данных, экстраполяция, теоретический расчет и реконструкция плана дома — ничего не дали. Очевидно, что кабинет находился при доме и в доме, скорее всего, на первом этаже; но так и не удалось уточнить квартиру, которая могла быть использована для этой цели, — непонятно, где могло скрываться это довольно значительное помещение. Кабинет управдома, собственно, даже не кабинет, а каморка, повернуться негде, — рабочий стол, сейф, шкаф для папок и кастрюля с фикусом, — кабинет как цивильное учреждение сомнений не вызывает. А вот где помещалась «эксплуатационная»?
Высказывалось парадоксальное мнение, что ее вообще не было. Ничего не было: ни Осоавиахима, ни кожаной двери, ни того, кто за ней сидел. Спустя много лет один из бывших посетителей нарушил тайну, сообщив нам, что в кабинете у него всегда было ощущение, будто он очутился по ту сторону. По ту сторону чего? Кожаной двери, сказал он. А где была кожаная дверь? Кожаная дверь была по эту сторону. По эту сторону чего? Этот разговор заставляет усомниться в беспочвенности предположений, что кабинета свиданий попросту не существовало.
Да, его не существовало, но лишь в том смысле, в каком мы говорим о существовании комнаты управдома, лестницы, подъезда, переулка. Присутствие внешнего мира — если не считать поющего голоса на столе у Сергея Сергеевича и шепота телефонной трубки — прекращалось в кабинете свиданий: не было слышно ни голосов, ни шагов прохожих, ни цокающих по мостовой першеронов, запряженных в телеги на резиновом ходу, ни проезжающих машин.
52. Прибытие в Тулу со своим самоваром
Хозяин протянул посетителю коробку «Казбека», на что гость, поколебавшись, отвечал скромным отказом; Сергей Сергеевич возразил, что сам тысячу раз давал зарок, затянулся и махнул ладонью, разгоняя дым. Разговор сам собой зашел о здоровье. Сергей Сергеевич сказал, что который год собирается все бросить, взять полугодовой отпуск и заняться собой, да разве когда-нибудь будет конец? И указал на бумаги.
Следует отметить, что эта первая беседа уполномоченного с писателем доносов почти не касалась дела, но не потому, что сигнал не дошел по адресу — ведь письмо, перехваченное девочкой, было не единственным, касавшимся данного предмета, — а по какой-то другой причине, относительно которой писатель мог лишь строить догадки. Когда управдом, встретившись как-то раз на лестнице с писателем, осведомился, погашена ли у него задолженность по квартплате, и добавил: «Зайдешь ко мне завтра… часика в четыре», писателю не пришло в голову связать эту случайную встречу со своими разысканиями, и даже когда он явился и Семен Кузьмич указал на дверь с табличкой «Эксплуатационная», он все еще не понимал, в чем дело. Поэтому писатель был приятно удивлен, увидев свою рукопись в руках у Сергея Сергеевича, приосанился и приготовился к деловой беседе.
Но Сергей Сергеевич ограничился тем, что задал два-три формальных вопроса, бросил последний взгляд на сигнал и отложил его в сторону. Последовал разговор о курении, уже известный читателю; гость пребывал в некотором недоумении, понимал, что человек за столом куда-то клонит; так авторы романов умело усыпляют бдительность читателя незначительными эпизодами, чтобы вдруг ударить по мозгам. Какой художественный ход планировал Сергей Сергеевич? Возможно, как человек новый, недавно назначенный на этот пост, прочитав ахинею об Агасфере, он хотел убедиться, что автор сигнала — реальное лицо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66