Вот уже три дня они шли по следам небольшого стада буйволов, все еще обитавших в этих краях, но никак не могли их настичь. Зулусы предложили спуститься вдоль Унвуньяны, ближе к морю, где водится больше дичи, но ни Хадден, ни их начальник Нахун не захотели принять этот совет, каждый по своим тайным соображениям. Хадден замышлял подобраться поближе к Буйволиной реке, откуда открывался путь на Наталь; Нахун же не хотел удаляться от крааля Умгоны, который находился поблизости от их нынешней стоянки; его не оставляла смутная надежда увидеться с Нанеа, своей нареченной, которая через несколько недель будет у него отобрана и отдана королю.
Более диковинного места, чем эта их стоянка, Хаддену еще никогда не доводилось видеть. Позади них простирался болотистый лес, где, как предполагалось, и скрываются буйволы. За лесом, в своем одиноком величии, вздымалась гора Исандхлвана, а впереди, в амфитеатре, замкнутом крутыми холмами, густел необыкновенно мрачный лес, куда река уносила с собой болотные воды.
Река текла ровно и спокойно, но через триста ярдов обрывалась не очень высоким, но почти отвесным порогом, под которым лежала заполненная бурлящей водой каменная котловина, куда никогда не проникали лучи солнца.
– Как называется этот лес, Нахун? – спросил Хадден.
– Эмагуду, Дом Мертвых, – рассеянно ответил зулус: недалеко от них, на гребне холма, в каком-нибудь часе ходьбы лежал крааль Нанеа, и Нахун сосредоточенно смотрел в ту сторону.
– Дом Мертвых? Почему его так называют?
– Потому что там обитают мертвые, или, по-нашему, Эсемкофу, Бессловесные, и другие духи – Амахлоси, которые продолжают жить даже после того, как их покинет дыхание.
– Да? – проговорил Хадден. – И ты когда-нибудь видел этих духов?
– Я еще не спятил, чтобы заходить в этот лес, Белый человек. Там обитают только мертвые; живые же оставляют для них приношения на опушке.
Сопровождаемый Нахуном, Хадден подошел к краю утеса и посмотрел вниз. Слева зияла та самая, глубокая и ужасная на вид котловина; почти на самом ее берегу, на узкой полоске поросшей травой земли, между утесом и лесом, стояла чья-то хижина.
– Кто там живет? – полюбопытствовал Хадден.
– Великая исануси, иньянга, или знахарка, прозванная Инйоси (Пчелой), потому что собирает свою мудрость в лесу, принадлежащем мертвым.
– И ты полагаешь, у нее достаточно мудрости, чтобы предсказать, убью ли я буйвола, Нахун?
– Возможно, Белый человек, но… – добавил он со смешком, – те, что посещают улей Пчелы, могут не узнать ничего или узнать больше, чем им хотелось бы. Язык у нее как жало.
– Ну что ж, посмотрим, сможет ли она меня ужалить.
– Хорошо, – сказал Нахун и, повернув, пошел вдоль утеса, пока не достиг тропки, которая, петляя, сбегала вниз.
По этой тропке они спустились на травянистую полоску земли и направились к хижине, обнесенной невысокой тростниковой изгородью. Небольшой двор был покрыт плотно утрамбованной землей, срытой с муравейника. Посреди него, у круглого входа в хижину, скорчившись, сидела сама Пчела. В густой тени Хадден разглядел ее не сразу. Она куталась в засаленный, рваный каросс из дикой кошки; видны были лишь ее глаза, зоркие и яростные, как у леопарда.
У ее ног тлел небольшой костер; он как бы замыкал полукруг черепов, разложенных попарно – так, что казалось, они переговаривались друг с другом; на хижине и на изгороди висело множество костей, также, видимо, человеческих.
«Я вижу, старуха разукрасила свое жилище, как принято у всех этих ведьм», – мысленно усмехнулся Хадден, но вслух ничего не сказал.
Молчала и иньянга, не сводя с его лица своих круглых, похожих на большие бусины, глаз. Хадден попробовал отплатить ей той же монетой, уставившись на нее немигающим взглядом, но вскоре понял, что проигрывает в этом необычном поединке. Мысли у него спутались, зато странно разыгралось воображение: ему чудилось, будто перед ним сидит громадный, ужасный паук, подстерегающий добычу, и будто эти кости – останки его жертв.
– Почему ты молчишь, Белый человек? – наконец произнесла она медленно и отчетливо. – А впрочем, я и так могу прочитать твои мысли. Ты думаешь, что вместо прозвища Пчела мне куда более подошло бы Паучиха. Но ты ошибаешься: этих людей убила не я. Мертвецов тут и так хватает. Я сосу мысли, а не тела, Белый человек. И люблю заглядывать в сердца живых: там я могу почерпнуть истинную мудрость. Что бы ты хотел узнать у Пчелы, которая неустанно трудится в этом Саду Смерти – и что привело сюда тебя, сын Зомбы? Почему ты не в своем полку Умситую, ведь он сейчас готовится к великой войне – последней войне между белыми и черными, – а если у тебя нет желания воевать, почему ты сейчас не вместе со своей высокой красавицей Нанеа?
Нахун ничего не ответил, но Хадден сказал:
– Я хотел бы задать тебе один пустяковый вопрос, Мать. Повезет ли мне на охоте?
– На охоте, Белый человек? А за чем ты охотишься? За дичью, богатством или же за женщинами? Я знаю, ты вечный охотник; таково уж твое предначертание: охотиться – или служить дичью для других. Скажи мне, зажила ли рана у того лавочника, которого ты пырнул ножом в городе мабуна (буров). Можешь не отвечать, Белый человек, я и так знаю; но какое вознаграждение ты дашь бедной гадалке? – добавила она хнычущим тоном. – Ты же не допустишь, чтобы старая женщина работала просто так, без всякой платы!
– У меня нет для тебя ничего, Мать, поэтому я лучше пойду, – сказал Хадден, достаточно уже убедившийся и в наблюдательности Пчелы и в ее умении читать чужие мысли.
– Ну уж нет, – ответила она с неприятным смешком, – если ты задал мне вопрос, то должен получить и ответ. Сейчас я не возьму с тебя ничего, Белый человек; расплатишься в другой раз. – И она снова засмеялась. – Я должна посмотреть тебе в лицо, хорошенько посмотреть тебе в лицо, – продолжала она, поднимаясь и подходя к нему ближе.
Вдруг что-то холодное прикоснулось к затылку Хаддена, и в следующий миг Пчела отпрянула от него, зажимая между большим и указательным пальцами срезанный локон темных волос. Она проделала это так молниеносно, что у него даже не было времени ни увернуться, ни возмутиться – он только стоял и смотрел с глупым видом.
– Это все, что мне надо! – воскликнула она. – Черной магией я не занимаюсь – лишь белой – белой, как и мое сердце… Погоди, сын Зомбы, дай-ка мне и твой локон, ибо все, кто посещает Пчелу, должны выслушать ее жужжание.
Нахун послушно срезал клок волос острием своего ассегая. Сделал он это с явной неохотой, но отказаться не посмел.
Пчела поправила каросс и, нагнувшись, подбросила в костерок какие-то травы из висевшей у нее на поясе сумки. Ее фигура еще не утратила своей гибкости и стройности, и на ней не было никаких отвратительных амулетов, которые Хадден привык видеть на ворожеях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16