Волосы были причесаны, как у нее, украшения и ожерелье, сделанное из когтей львицы, которую убил Годвин, принадлежали ей; кожа на лице отливала богатым румянцем аравитянки, даже маленькая родинка чернела на ее щеке, но братья не могли видеть ее глаз, так как она наклонила голову. И вдруг с легким стоном всадница подняла голову и посмотрела на д'Арси.
– Розамунда, это сама Розамунда! – задыхаясь, вскрикнул Вульф. – Розамунда под видом Масуды! – И он скорее упал, чем соскочил с лошади и подбежал к ней, говоря: – Боже, благодарю тебя!
Она в полуобмороке соскользнула с седла в его объятия. Годвин стоял, отвернув голову.
– Да, – сказала Розамунда, немного приходя в себя. – Это я, я ехала с вами, и ни один из вас не узнал меня…
– Разве наши глаза могут пронизывать тяжелые покрывала? – с неудовольствием заметил Вульф. Годвин же спросил странным, напряженным голосом:
– Вы, Розамунда, под видом Масуды. С кем же я прощался, когда палач ждал меня? Это была женщина под покрывалом в одежде и драгоценностях Розамунды…
– Не знаю, Годвин, – ответила она. – Может быть, это была Масуда, одетая в мое платье. И я не знала, что палач ждал вас. Я думала… я думала, что он ждет Вульфа… О, небо! Я думала это…
– Расскажите нам все, – хриплым голосом попросил Годвин.
– Недолго рассказывать, – ответила Розамунда. – После того, как были вынуты жребии, я упала в обморок. Когда же я очнулась, мне показалось, что я сошла с ума: передо мною стояла женщина в моей одежде и с лицом, походившим на мое.
«Не бойтесь, – сказала она, – я Масуда; в числе других познаний я научилась теперь менять наружность. Слушайте, нельзя терять времени. Мне приказали уехать из лагеря, и теперь мой дядя, араб, ждет меня за чертой лагеря с двумя быстрыми лошадьми. Вместо меня уедете вы, принцесса. Посмотрите, вы одеты в мою одежду и у вас почти мое лицо… Мы одинакового с вами роста, и солдат, который поедет провожать вас, не „заметит“ обмана. Я позаботилась об этом; он воин Салахеддина, но родом из моего племени. Я дойду с вами до дверей и при евнухах и воинах-часовых прощусь с вами… и буду плакать.
Кто же угадает, что Масуда – принцесса Баальбека, а что принцесса Баальбека – Масуда?»
«Куда же я поеду?» – спросила я.
«Мой дядя передаст вас посольству, которое возвращается в Иерусалим или довезет вас до святого города; если это не удастся, спрячет вас в горах среди своих соплеменников. Вот письмо к нему, я кладу его за ваш корсаж».
«Что же будет с вами, Масуда?» – спросила я опять.
«Со мной? О, все обдумано, и все удастся, – ответила она. Не бойтесь. Я бегу сегодня ночью; как – мне нет времени рассказывать… И через день или два догоню вас. Я также думаю, что вы встретите сэра Годвина, который отвезет вас домой в Англию».
«Но Вульф? Что же с Вульфом? – спросила я. – Он осужден на смерть, и я не хочу покинуть его».
«Живой и мертвый не товарищи, – ответила она, – кроме того, я видалась с ним, и все делается по его приказанию. Он приказывает вам исполнить задуманное из любви к нему…»
– Я не видел Масуды, я не говорил ей ничего. Я не знал об этом замысле… – вскрикнул Вульф. Братья, побледнев, переглянулись.
– Дальше, дальше, – проговорил Годвин. – Рассуждать мы будем потом.
– Вот что еще сказала Масуда, – продолжала Розамунда. – «Я уверена, что сэр Вульф спасется; если вы хотите видеть его, исполните сказанное, в противном случае никогда не надейтесь встретить его в жизни. Идите же, пока нас не открыли.
Это погубило бы и вас и меня. А если вы уедете, я останусь жива».
– Как она знала, что я спасусь? – спросил Вульф.
– Она не знала этого. Она только говорила, будто знает, чтобы заставить Розамунду уйти, – ответил все тем же напряженным голосом Годвин. – А потом?
– А потом, повинуясь желанию Вульфа, я ушла… как во сне. У дверей мы поцеловались и расстались со слезами: пока часовой кланялся ей, она шепотом благословила меня. Ко мне подошел солдат и сказал: «Иди за мной, дочь Сипана». И я пошла; никто не обратил на нас внимания, потому что как раз в это время странная тень закрыла солнце, и все испугались, думая, что странное явление предвещает гибель или Саладину, или Аскалону.
В полутьме солдат довел меня до сада, в котором меня ждал всадник, державший в поводу двух лошадей. Солдат сказал арабу несколько слов; я же подала ему письмо Масуды. Он прочитал его, посадил меня на одну из лошадей, солдат сел на другую, и мы пустились галопом. Весь этот вечер и ночь мы ехали без остановки, но в темноте солдат отделился от нас, и куда он скрылся – не знаю. Наконец мы приехали на выступ горы и остановились, дав отдых лошадям. Араб поел запасов, которые он вез с собой, и накормил меня. И вот мы видели посольство, а в нем двух высоких рыцарей… «Посмотрите, – сказал старик, указывая на вас, – и поблагодарите Аллаха и Масуду, не солгавшую вам; к ней я должен вернуться».
На прощание араб сказал, что ради спасения жизни я должна молчать и даже перед вами до Иерусалима не снимать покрывала, так как члены посольства, узнав, что с ними едет принцесса Баальбекская, племянница султана, могли бы решить выдать меня Саладину. И он повторил, что вернется к Аскалону ради спасения Масуды. Остальное вы знаете, и, благодаря Бога, мы все трое вместе.
– Да, – сказал Годвин, – мы вместе, но где Масуда? И что будет с ней, задумавшей это бегство? Теперь слушай, Вульф: помести Розамунду у какой-нибудь почтительной женщины в святом городе или, еще лучше, отвези ее к монахиням Святого Креста – оттуда никто не осмелится взять ее; пусть она наденет монашеское платье. Мы встречали настоятельницу, и, вероятно, она не откажется приютить Розамунду.
– Да, да, помню: она еще расспрашивала нас о разных людях в Англии. Но ты? Куда поедешь ты, Годвин? – спросил его брат.
– Я поеду обратно к Аскалону, чтобы отыскать Масуду.
– Как? – вскрикнул Вульф. – Разве Масуда не может спасти себя сама, как она сказала арабу? Ведь он же поехал за ней…
– Не знаю, – ответил Годвин. – Я помню только, что ради Розамунды, а может быть, также ради меня Масуда подвергла себя ужасной опасности. Подумай, какие чувства охватили султана, узнавшего, что та, на которую он возлагал высокие надежды, исчезла, оставив после себя свою приближенную, одетую в царственное платье?
– О, – вскрикнула Розамунда, – я боялась этого… но когда я пришла в себя, я уже была переодета… и она уверила меня, что все хорошо, а также, что все делается по желанию Вульфа, который, как она твердила, непременно спасется.
– Это хуже всего, – сказал Годвин. – Чтобы привести в исполнение свой план, она нашла необходимым солгать, говоря, что, по ее мнению, мы оба спасемся. Я скажу, зачем она сказала неправду: ей хотелось отдать свою жизнь и сделать все, чтобы вы освободились и встретились со мной в Иерусалиме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Розамунда, это сама Розамунда! – задыхаясь, вскрикнул Вульф. – Розамунда под видом Масуды! – И он скорее упал, чем соскочил с лошади и подбежал к ней, говоря: – Боже, благодарю тебя!
Она в полуобмороке соскользнула с седла в его объятия. Годвин стоял, отвернув голову.
– Да, – сказала Розамунда, немного приходя в себя. – Это я, я ехала с вами, и ни один из вас не узнал меня…
– Разве наши глаза могут пронизывать тяжелые покрывала? – с неудовольствием заметил Вульф. Годвин же спросил странным, напряженным голосом:
– Вы, Розамунда, под видом Масуды. С кем же я прощался, когда палач ждал меня? Это была женщина под покрывалом в одежде и драгоценностях Розамунды…
– Не знаю, Годвин, – ответила она. – Может быть, это была Масуда, одетая в мое платье. И я не знала, что палач ждал вас. Я думала… я думала, что он ждет Вульфа… О, небо! Я думала это…
– Расскажите нам все, – хриплым голосом попросил Годвин.
– Недолго рассказывать, – ответила Розамунда. – После того, как были вынуты жребии, я упала в обморок. Когда же я очнулась, мне показалось, что я сошла с ума: передо мною стояла женщина в моей одежде и с лицом, походившим на мое.
«Не бойтесь, – сказала она, – я Масуда; в числе других познаний я научилась теперь менять наружность. Слушайте, нельзя терять времени. Мне приказали уехать из лагеря, и теперь мой дядя, араб, ждет меня за чертой лагеря с двумя быстрыми лошадьми. Вместо меня уедете вы, принцесса. Посмотрите, вы одеты в мою одежду и у вас почти мое лицо… Мы одинакового с вами роста, и солдат, который поедет провожать вас, не „заметит“ обмана. Я позаботилась об этом; он воин Салахеддина, но родом из моего племени. Я дойду с вами до дверей и при евнухах и воинах-часовых прощусь с вами… и буду плакать.
Кто же угадает, что Масуда – принцесса Баальбека, а что принцесса Баальбека – Масуда?»
«Куда же я поеду?» – спросила я.
«Мой дядя передаст вас посольству, которое возвращается в Иерусалим или довезет вас до святого города; если это не удастся, спрячет вас в горах среди своих соплеменников. Вот письмо к нему, я кладу его за ваш корсаж».
«Что же будет с вами, Масуда?» – спросила я опять.
«Со мной? О, все обдумано, и все удастся, – ответила она. Не бойтесь. Я бегу сегодня ночью; как – мне нет времени рассказывать… И через день или два догоню вас. Я также думаю, что вы встретите сэра Годвина, который отвезет вас домой в Англию».
«Но Вульф? Что же с Вульфом? – спросила я. – Он осужден на смерть, и я не хочу покинуть его».
«Живой и мертвый не товарищи, – ответила она, – кроме того, я видалась с ним, и все делается по его приказанию. Он приказывает вам исполнить задуманное из любви к нему…»
– Я не видел Масуды, я не говорил ей ничего. Я не знал об этом замысле… – вскрикнул Вульф. Братья, побледнев, переглянулись.
– Дальше, дальше, – проговорил Годвин. – Рассуждать мы будем потом.
– Вот что еще сказала Масуда, – продолжала Розамунда. – «Я уверена, что сэр Вульф спасется; если вы хотите видеть его, исполните сказанное, в противном случае никогда не надейтесь встретить его в жизни. Идите же, пока нас не открыли.
Это погубило бы и вас и меня. А если вы уедете, я останусь жива».
– Как она знала, что я спасусь? – спросил Вульф.
– Она не знала этого. Она только говорила, будто знает, чтобы заставить Розамунду уйти, – ответил все тем же напряженным голосом Годвин. – А потом?
– А потом, повинуясь желанию Вульфа, я ушла… как во сне. У дверей мы поцеловались и расстались со слезами: пока часовой кланялся ей, она шепотом благословила меня. Ко мне подошел солдат и сказал: «Иди за мной, дочь Сипана». И я пошла; никто не обратил на нас внимания, потому что как раз в это время странная тень закрыла солнце, и все испугались, думая, что странное явление предвещает гибель или Саладину, или Аскалону.
В полутьме солдат довел меня до сада, в котором меня ждал всадник, державший в поводу двух лошадей. Солдат сказал арабу несколько слов; я же подала ему письмо Масуды. Он прочитал его, посадил меня на одну из лошадей, солдат сел на другую, и мы пустились галопом. Весь этот вечер и ночь мы ехали без остановки, но в темноте солдат отделился от нас, и куда он скрылся – не знаю. Наконец мы приехали на выступ горы и остановились, дав отдых лошадям. Араб поел запасов, которые он вез с собой, и накормил меня. И вот мы видели посольство, а в нем двух высоких рыцарей… «Посмотрите, – сказал старик, указывая на вас, – и поблагодарите Аллаха и Масуду, не солгавшую вам; к ней я должен вернуться».
На прощание араб сказал, что ради спасения жизни я должна молчать и даже перед вами до Иерусалима не снимать покрывала, так как члены посольства, узнав, что с ними едет принцесса Баальбекская, племянница султана, могли бы решить выдать меня Саладину. И он повторил, что вернется к Аскалону ради спасения Масуды. Остальное вы знаете, и, благодаря Бога, мы все трое вместе.
– Да, – сказал Годвин, – мы вместе, но где Масуда? И что будет с ней, задумавшей это бегство? Теперь слушай, Вульф: помести Розамунду у какой-нибудь почтительной женщины в святом городе или, еще лучше, отвези ее к монахиням Святого Креста – оттуда никто не осмелится взять ее; пусть она наденет монашеское платье. Мы встречали настоятельницу, и, вероятно, она не откажется приютить Розамунду.
– Да, да, помню: она еще расспрашивала нас о разных людях в Англии. Но ты? Куда поедешь ты, Годвин? – спросил его брат.
– Я поеду обратно к Аскалону, чтобы отыскать Масуду.
– Как? – вскрикнул Вульф. – Разве Масуда не может спасти себя сама, как она сказала арабу? Ведь он же поехал за ней…
– Не знаю, – ответил Годвин. – Я помню только, что ради Розамунды, а может быть, также ради меня Масуда подвергла себя ужасной опасности. Подумай, какие чувства охватили султана, узнавшего, что та, на которую он возлагал высокие надежды, исчезла, оставив после себя свою приближенную, одетую в царственное платье?
– О, – вскрикнула Розамунда, – я боялась этого… но когда я пришла в себя, я уже была переодета… и она уверила меня, что все хорошо, а также, что все делается по желанию Вульфа, который, как она твердила, непременно спасется.
– Это хуже всего, – сказал Годвин. – Чтобы привести в исполнение свой план, она нашла необходимым солгать, говоря, что, по ее мнению, мы оба спасемся. Я скажу, зачем она сказала неправду: ей хотелось отдать свою жизнь и сделать все, чтобы вы освободились и встретились со мной в Иерусалиме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88