Что он сделал с ней. Только не початком. Он пожалеет, что это не початок.
Хорес не слышал их. Не слышал воплей обожженного. Не слышал огня, хотя пламя, словно живя своей жизнью, продолжало вздыматься, неослабно и беззвучно: яростный гул, будто во сне, безмолвно ревел из немой пустоты.
XXX
В Кинстоне пассажиров на вокзале встречал худощавый сероглазый старик с нафабренными усами, владелец семиместной машины. В прежние дни, до того, как город стал лесопромышленным, он, сын одного из первых поселенцев, был плантатором и землевладельцем. Потом из-за легкомыслия и жадности лишился своих владений и стал совершать рейсы на экипаже от вокзала в город и обратно, с нафабренными усами, в цилиндре и поношенном длиннополом сюртуке, рассказывая по пути коммивояжерам, как был раньше вождем кинстонского общества; теперь он стал его возницей.
Когда эра лошадей миновала, он купил автомобиль и продолжал выезжать к поездам. По-прежнему фабрил усы, хотя цилиндр сменился кепкой, а сюртук серым пиджаком в красную полоску.
- Вот и вы, - сказал старик, когда Хорес сошел с поезда. - Кладите вещи в машину.
Он сел за руль. Хорес уселся на переднее сиденье рядом.
- Вам бы приехать предыдущим поездом, - сказал старик.
- Предыдущим?
- Она прикатила утром. Ваша супруга. Я отвез ее домой.
- А, - сказал Хорес. - Она дома?
Старик завел мотор, отъехал назад и развернулся. Машина у него была хорошая, мощная, с легким управлением.
- А когда вы ждали ее?.. - Они тронулись. - Я помню в Джефферсоне то место, где сожгли этого типа. Вы, наверное, видели, как все произошло?
- Да, - ответил Хорес. - Да. Я слышал об этом.
- Поделом ему, - сказал водитель. - Мы должны защищать наших девушек. Самим могут понадобиться.
Они развернулись и поехали по улице. На углу горел дуговой фонарь.
- Я сойду здесь, - сказал Хорес.
- Подвез бы вас прямо к дверям, - сказал водитель.
- Сойду здесь, - сказал Хорес. - Чтобы вам не разворачиваться.
- Как угодно, - сказал водитель. - Плата все равно та же самая.
Хорес вылез и взял свой чемодан; водитель даже не потянулся к нему. Автомобиль уехал. Хорес поднял чемодан, простоявший десять лет в чулане у сестры, привез он его в город в то утро, когда сестра спросила фамилию окружного прокурора.
Дом у него был новый, с просторными газонами, клены и топольки, которые он посадил сам, еще не разрослись. Подходя к дому, Хорес увидел в окне жены розовые шторы. Он вошел с заднего хода, подошел к ее двери и заглянул в комнату. Жена лежала в постели, читая широкоформатный журнал с яркой обложкой. На лампе был розовый абажур. На столе лежала коробка шоколадных конфет.
- Я вернулся, - сказал Хорес.
Жена взглянула на него поверх журнала.
- Запер заднюю дверь? - спросила она.
- Да, я так и знал, что ее не будет, - сказал Хорес. - Ты еще...
- Что "еще"?
- Маленькая Белл. Ты не звонила...
- Чего ради? Она в гостях, на вечеринке. А что? Зачем ей менять свои планы, отказываться от приглашения?
- Да, - сказал Хорес, - я так и знал, что ее не будет. А ты...
- Я говорила с ней позавчера вечером. Иди запри заднюю дверь.
- Да, - сказал Хорес. - Конечно. - С ней ничего не случилось. Я только...
Телефон стоял на столе в темном коридоре. Номер оказался сельским; пришлось ждать. Хорес сидел у аппарата. Дверь в конце коридора он оставил приоткрытой. Сквозь нее доносились смутные тревожные напевы летней ночи.
- Ночью старикам тяжело, - тихо сказал Хорес, не опуская трубки. Летние ночи тяжелы для них. Нужно что-то предпринять. Издать какой-то закон.
Белл окликнула его из комнаты, по голосу было слышно, что она лежит.
- Я звонила ей позавчера вечером. Чего тебе беспокоить ее?
- Знаю, - ответил Хорес. - Я недолго.
Он держал трубку, глядя на дверь, в которую задувал какой-то странный, тревожащий ветерок. Начал повторять вслух цитату из когда-то прочитанной книги: "Все реже будет наступать покой. Все реже будет наступать покой".
Телефон ответил.
- Алло! Алло! Белл? - заговорил Хорес.
- Да? - ответил ее голос, тихий и тонкий. - Что такое? Что-нибудь случилось?
- Нет-нет, - сказал Хорес. - Я только хотел поздороваться с тобой и пожелать доброй ночи.
- Что? В чем дело? Кто говорит?
Хорес, сидя в темном коридоре, сжал трубку.
- Это я, Хорес. Хорес. Я только хотел...
В трубке раздалось какое-то шарканье; было слышно дыхание Белл. Потом чей-то мужской голос произнес:
- Алло, Хорес; пошел бы ты...
- Замолчи! - послышался голос Маленькой Белл, тонкий и слабый; Хорес вновь услышал шарканье; наступила мертвая пауза.
- Перестань! - послышался голос Маленькой Белл. - Это Хорес! Я живу вместе с ним!
Хорес прижал трубку к уху. Голос Маленькой Белл был спокоен, холоден, сдержан, независим.
- Алло? Хорес. У мамы все в порядке?
- Да. У нас все в порядке. Я только хотел сказать тебе...
- А. Доброй ночи.
- Доброй ночи. Тебе там весело?
- Да. Да. Я завтра напишу. Мама получила мое письмо?
- Не знаю. Я только что...
- Может, я забыла его отправить. Но завтра не забуду. Завтра напишу. Это все?
- Да. Я только хотел...
Хорес положил трубку; гудение в ней смолкло. Свет падал в коридор из комнаты, где лежала Белл.
- Запри заднюю дверь, - приказала она.
XXXI
По пути к матери в Пенсаколу Лупоглазый был арестован в Бирмингеме за убийство полицейского в маленьком алабамском городке, произошедшее семнадцатого июня. Арестовали, его в августе. Семнадцатого июня вечером Темпл проезжала мимо него, сидящего в машине у придорожного ресторана, в ту ночь был убит Рыжий.
Лупоглазый каждое лето навещал мать. Она считала, что сын служит ночным администратором в одном из мемфисских отелей.
Мать его была дочерью содержательницы пансиона. Отец - профессиональным штрейкбрехером, трамвайная компания наняла его, чтобы сорвать забастовку 1900-го года. Мать в то время работала в универмаге в центре города. Три вечера подряд она возвращалась домой, сидя рядом с вагоновожатым, водил этот вагон отец Лупоглазого. Однажды вечером штрейкбрехер сошел вместе с ней и проводил домой.
- Тебя не уволят? - спросила она.
- Кто? - сказал штрейкбрехер. Они шли рядом. Он был хорошо одет. Другие тут же возьмут меня. И они это знают.
- Кто тебя возьмет?
- Забастовщики. Мне все равно, для кого водить трамвай. Что один, что другой. Только лучше бы ездить по этому маршруту в это же время.
Они шли рядом.
- Ты шутишь, - сказала она.
- Нет, разумеется. Он взял ее под руку.
- Тебе, наверно, точно так же все равно, что жениться на одной, что на другой, - сказала она.
- Кто тебе сказал? - спросил он. - Эти гады болтали обо мне?
Через месяц она сказала ему, что они должны пожениться.
- Как это должны? - спросил он.
- Я не могу сказать дома. Мне придется уйти. Не могу.
- Ну, не расстраивайся. Я охотно. Все равно каждый вечер проезжаю здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Хорес не слышал их. Не слышал воплей обожженного. Не слышал огня, хотя пламя, словно живя своей жизнью, продолжало вздыматься, неослабно и беззвучно: яростный гул, будто во сне, безмолвно ревел из немой пустоты.
XXX
В Кинстоне пассажиров на вокзале встречал худощавый сероглазый старик с нафабренными усами, владелец семиместной машины. В прежние дни, до того, как город стал лесопромышленным, он, сын одного из первых поселенцев, был плантатором и землевладельцем. Потом из-за легкомыслия и жадности лишился своих владений и стал совершать рейсы на экипаже от вокзала в город и обратно, с нафабренными усами, в цилиндре и поношенном длиннополом сюртуке, рассказывая по пути коммивояжерам, как был раньше вождем кинстонского общества; теперь он стал его возницей.
Когда эра лошадей миновала, он купил автомобиль и продолжал выезжать к поездам. По-прежнему фабрил усы, хотя цилиндр сменился кепкой, а сюртук серым пиджаком в красную полоску.
- Вот и вы, - сказал старик, когда Хорес сошел с поезда. - Кладите вещи в машину.
Он сел за руль. Хорес уселся на переднее сиденье рядом.
- Вам бы приехать предыдущим поездом, - сказал старик.
- Предыдущим?
- Она прикатила утром. Ваша супруга. Я отвез ее домой.
- А, - сказал Хорес. - Она дома?
Старик завел мотор, отъехал назад и развернулся. Машина у него была хорошая, мощная, с легким управлением.
- А когда вы ждали ее?.. - Они тронулись. - Я помню в Джефферсоне то место, где сожгли этого типа. Вы, наверное, видели, как все произошло?
- Да, - ответил Хорес. - Да. Я слышал об этом.
- Поделом ему, - сказал водитель. - Мы должны защищать наших девушек. Самим могут понадобиться.
Они развернулись и поехали по улице. На углу горел дуговой фонарь.
- Я сойду здесь, - сказал Хорес.
- Подвез бы вас прямо к дверям, - сказал водитель.
- Сойду здесь, - сказал Хорес. - Чтобы вам не разворачиваться.
- Как угодно, - сказал водитель. - Плата все равно та же самая.
Хорес вылез и взял свой чемодан; водитель даже не потянулся к нему. Автомобиль уехал. Хорес поднял чемодан, простоявший десять лет в чулане у сестры, привез он его в город в то утро, когда сестра спросила фамилию окружного прокурора.
Дом у него был новый, с просторными газонами, клены и топольки, которые он посадил сам, еще не разрослись. Подходя к дому, Хорес увидел в окне жены розовые шторы. Он вошел с заднего хода, подошел к ее двери и заглянул в комнату. Жена лежала в постели, читая широкоформатный журнал с яркой обложкой. На лампе был розовый абажур. На столе лежала коробка шоколадных конфет.
- Я вернулся, - сказал Хорес.
Жена взглянула на него поверх журнала.
- Запер заднюю дверь? - спросила она.
- Да, я так и знал, что ее не будет, - сказал Хорес. - Ты еще...
- Что "еще"?
- Маленькая Белл. Ты не звонила...
- Чего ради? Она в гостях, на вечеринке. А что? Зачем ей менять свои планы, отказываться от приглашения?
- Да, - сказал Хорес, - я так и знал, что ее не будет. А ты...
- Я говорила с ней позавчера вечером. Иди запри заднюю дверь.
- Да, - сказал Хорес. - Конечно. - С ней ничего не случилось. Я только...
Телефон стоял на столе в темном коридоре. Номер оказался сельским; пришлось ждать. Хорес сидел у аппарата. Дверь в конце коридора он оставил приоткрытой. Сквозь нее доносились смутные тревожные напевы летней ночи.
- Ночью старикам тяжело, - тихо сказал Хорес, не опуская трубки. Летние ночи тяжелы для них. Нужно что-то предпринять. Издать какой-то закон.
Белл окликнула его из комнаты, по голосу было слышно, что она лежит.
- Я звонила ей позавчера вечером. Чего тебе беспокоить ее?
- Знаю, - ответил Хорес. - Я недолго.
Он держал трубку, глядя на дверь, в которую задувал какой-то странный, тревожащий ветерок. Начал повторять вслух цитату из когда-то прочитанной книги: "Все реже будет наступать покой. Все реже будет наступать покой".
Телефон ответил.
- Алло! Алло! Белл? - заговорил Хорес.
- Да? - ответил ее голос, тихий и тонкий. - Что такое? Что-нибудь случилось?
- Нет-нет, - сказал Хорес. - Я только хотел поздороваться с тобой и пожелать доброй ночи.
- Что? В чем дело? Кто говорит?
Хорес, сидя в темном коридоре, сжал трубку.
- Это я, Хорес. Хорес. Я только хотел...
В трубке раздалось какое-то шарканье; было слышно дыхание Белл. Потом чей-то мужской голос произнес:
- Алло, Хорес; пошел бы ты...
- Замолчи! - послышался голос Маленькой Белл, тонкий и слабый; Хорес вновь услышал шарканье; наступила мертвая пауза.
- Перестань! - послышался голос Маленькой Белл. - Это Хорес! Я живу вместе с ним!
Хорес прижал трубку к уху. Голос Маленькой Белл был спокоен, холоден, сдержан, независим.
- Алло? Хорес. У мамы все в порядке?
- Да. У нас все в порядке. Я только хотел сказать тебе...
- А. Доброй ночи.
- Доброй ночи. Тебе там весело?
- Да. Да. Я завтра напишу. Мама получила мое письмо?
- Не знаю. Я только что...
- Может, я забыла его отправить. Но завтра не забуду. Завтра напишу. Это все?
- Да. Я только хотел...
Хорес положил трубку; гудение в ней смолкло. Свет падал в коридор из комнаты, где лежала Белл.
- Запри заднюю дверь, - приказала она.
XXXI
По пути к матери в Пенсаколу Лупоглазый был арестован в Бирмингеме за убийство полицейского в маленьком алабамском городке, произошедшее семнадцатого июня. Арестовали, его в августе. Семнадцатого июня вечером Темпл проезжала мимо него, сидящего в машине у придорожного ресторана, в ту ночь был убит Рыжий.
Лупоглазый каждое лето навещал мать. Она считала, что сын служит ночным администратором в одном из мемфисских отелей.
Мать его была дочерью содержательницы пансиона. Отец - профессиональным штрейкбрехером, трамвайная компания наняла его, чтобы сорвать забастовку 1900-го года. Мать в то время работала в универмаге в центре города. Три вечера подряд она возвращалась домой, сидя рядом с вагоновожатым, водил этот вагон отец Лупоглазого. Однажды вечером штрейкбрехер сошел вместе с ней и проводил домой.
- Тебя не уволят? - спросила она.
- Кто? - сказал штрейкбрехер. Они шли рядом. Он был хорошо одет. Другие тут же возьмут меня. И они это знают.
- Кто тебя возьмет?
- Забастовщики. Мне все равно, для кого водить трамвай. Что один, что другой. Только лучше бы ездить по этому маршруту в это же время.
Они шли рядом.
- Ты шутишь, - сказала она.
- Нет, разумеется. Он взял ее под руку.
- Тебе, наверно, точно так же все равно, что жениться на одной, что на другой, - сказала она.
- Кто тебе сказал? - спросил он. - Эти гады болтали обо мне?
Через месяц она сказала ему, что они должны пожениться.
- Как это должны? - спросил он.
- Я не могу сказать дома. Мне придется уйти. Не могу.
- Ну, не расстраивайся. Я охотно. Все равно каждый вечер проезжаю здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64