Джиггс подошел и взъерошил волосы мальчика задубелой, тупой, темноватой от въевшегося масла ладонью.
– Не надо, – сказал мальчик. Потом поинтересовался: – Где ты пропадал? Лаверна и Роджер… – Джиггс взъерошил ему волосы еще раз и присел на корточки, подняв кулаки к лицу и втянув голову в плечи в шутовской пантомиме. Но мальчик посмотрел на него, и только. – Лаверна и Роджер… – повторил он.
– Кто твой папаша сегодня, дитятко? – спросил Джиггс. И тут мальчик зашевелился. Сохраняя абсолютно то же выражение лица, он пригнул голову, бросился на Джиггса и стал дубасить его кулаками. Джиггс мотал головой и делал нырки, принимая удары и уклоняясь от них, а мальчик лупил и лупил его с тщедушной и смертельной целеустремленностью; уже все повернулись и уставились на них, опустив руки с гаечными ключами и деталями моторов. – Кто твой папаша, а? – повторил Джиггс, руками удерживая мальчика на расстоянии, потом поднял его в воздух и подержал на весу подальше от себя, а он по-прежнему молотил кулаками, метя в голову Джиггса все с той же мрачной и тщедушной целеустремленностью. – Хватит, хорош! – крикнул Джиггс.
Он поставил мальчика, продолжая удерживать его на расстоянии, нырять и уклоняться, но уже вслепую, потому что кепка съехала ему на глаза и легкие твердые маленькие кулачки теперь барабанили по кепке.
– Хорош! Хорош! – крикнул Джиггс. – Сдаюсь! Беру слова назад! – Он отступил и поднял с глаз кепку, и тут ему стало ясно, почему мальчик перестал: и он, и все взрослые с пришедшими в неподвижность инструментами, с контровочной проволокой и частями моторов в руках теперь смотрели на нечто, явно выползшее из какого-то медицинского логова и, как есть, в казенной одежде усыпленного эфиром пациента из благотворительной палаты, проникшее в мир живых людей. Джиггс увидел существо, в котором, стой оно прямо, росту было бы шесть футов с лишним при весе всего около девяноста пяти фунтов, одетое в лишенный возраста и цвета, словно бы сотканный из воздуха и лишь пропитанный, как полотняное крыло самолета аэролаком, отверделыми выделениями, образовавшимися от соприкосновения жизни с мимо несущейся землей, костюм, который невесомо и беспрепятственно, как воздушный шар, колыхался вокруг скелетоподобного каркаса, словно костюм и его хозяин раскачивались на одной бельевой веревке; существо шарнирно-разболтанное, неуемное, натягивающее поводок, как невзрослый породистый сеттер, теперь присевшее перед мальчиком на корточки и тоже поднявшее кулаки к лицу с видом куда более шутовским, чем у Джиггса, потому что в данном случае шутовство явно было непреднамеренным.
– Ну, давай, Демпси, – сказал пришедший. – Кто – кого, ставка – порция мороженого. Ну?
Мальчик не двигался. Ему было не больше шести, но он смотрел на выросшее перед ним привидение с изумленной молчаливой неподвижностью взрослого.
– Ну так как? – спросил мужчина. Но мальчик по-прежнему не шевелился.
– Спроси, кто его папаша, – посоветовал Джиггс. Пришедший перевел на него взгляд.
– В смысле, гдеего папаша? – переспросил он.
– Нет. Кто его папаша.
Теперь уже привидение смотрело с некой потрясенной неподвижностью – смотрело на Джиггса. «Кто его папаша?» – повторил пришедший. Он все еще смотрел на Джиггса, когда мальчик кинулся на него и стал, как Джиггса, лупить его кулачками с выражением угрюмой, трезвой готовности убить на маленьком личике. Избиваемый продолжал смотреть на Джиггса, не вставая с корточек, и Джиггсу, как и остальным, послышалось, что кулачки мальчика выстукивают негромкую барабанную дробь словно бы по дереву, как будто и костюм, и кожа этого человека просто висели на спинке стула; а он все смотрел на Джиггса, делая нырки, уклоняясь вправо-влево и оберегая лицо, но при этом не спускал с Джиггса глаз, уставясь на него изумленным взором черепа и все повторяя: «Кто его папаша? Кто его папаша?»
Когда Джиггс наконец добрался до самолета со снятым капотом, двое мужчин уже отсоединили и вытащили нагнетатель.
– Где тебя носило? Прабабушку, что ли, хоронил? – спросил тот, что повыше.
– С Джеком играл, – сказал Джиггс. – Ты меня не увидел, потому что по сторонам не глядел, а не глядел потому, что здесь женщины ни одной нет.
– Ни одной? – спросил тот.
– Ага, – сказал Джиггс. – Где серповидный ключ, который мы в Канзас-сити купили?
Ключ был в руке у женщины; она дала его Джиггсу и провела по лбу тыльной стороной ладони, оставив полосу машинного масла, косо уходящую под бледные жесткие волосы цвета грубой кукурузной муки, цвета айовских початков. Он сразу ушел в работу, хоть и оглянулся чуть погодя и увидел мальчика теперь уже на плечах у привидения, увидел склонившимся над головами и промасленными спинами тех, кто опять вовсю колдовал над другим самолетом, а когда они с Шуманом вновь подсоединили нагнетатель к мотору, он опять оглянулся и увидел, как тот мужчина, по-прежнему держа мальчика на плечах, выходит из ворот ангара к бетонированной площадке. Потом они поставили на место капот, Шуман повернул пропеллер горизонтально, и Джиггс легко поднял хвост самолета, сразу поворачивая машину так, чтобы она прошла в ворота, а женщина, отступив, чтобы они не задели ее крылом, сама теперь окинула взглядом ангар.
– Куда Джек подевался? – спросила она.
– На предангарную пошел, – сказал Джиггс. – С тем типом.
– С каким типом?
– С длинным. Говорит, репортер. А посмотришь на него, кажется, что он с кладбища ночью встал и пошел гулять, да так загулялся, что не успел утром до закрытия ворот.
Самолет миновал ее, вновь поворачиваясь и выезжая на неяркое солнце, – высоко задранный и невесомый на вид хвост лежал на плече у Джиггса, его короткие ноги внизу двигались тугими плотными поршневыми толчками, Шуман и тот, что повыше, вели крылья.
– Подождите, – сказала женщина. Но ждать они не стали, поэтому она нагнала и обошла движущуюся хвостовую часть, затем, запустив руку в открытый люк кабины, достала оттуда сверток, туго замотанный в черный свитер, и отошла в сторону. Самолет двигался дальше; служители в пурпурно-золотых фуражках уже опускали канат, ограждавший предангарную площадку; заиграл оркестр, слышимый дважды: во-первых – слабым, легоньким, почти воздушным там-там-тамсамих духовых инструментов, блестевших раструбами на солнце на возвышении перед секцией зрительской трибуны с нумерованными местами, во-вторых – громким, резким, развоплощенным, металлическим наяриванием репродуктора, вещавшего в сторону заграждения. Она повернулась и вновь вошла в ангар, посторонившись, чтобы пропустить следующий самолет с командой; одного из мужчин она спросила:
– Этот, с кем Джек вышел, кто он такой – не знаешь, Арт?
– Скелет, что ли? – отозвался мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Не надо, – сказал мальчик. Потом поинтересовался: – Где ты пропадал? Лаверна и Роджер… – Джиггс взъерошил ему волосы еще раз и присел на корточки, подняв кулаки к лицу и втянув голову в плечи в шутовской пантомиме. Но мальчик посмотрел на него, и только. – Лаверна и Роджер… – повторил он.
– Кто твой папаша сегодня, дитятко? – спросил Джиггс. И тут мальчик зашевелился. Сохраняя абсолютно то же выражение лица, он пригнул голову, бросился на Джиггса и стал дубасить его кулаками. Джиггс мотал головой и делал нырки, принимая удары и уклоняясь от них, а мальчик лупил и лупил его с тщедушной и смертельной целеустремленностью; уже все повернулись и уставились на них, опустив руки с гаечными ключами и деталями моторов. – Кто твой папаша, а? – повторил Джиггс, руками удерживая мальчика на расстоянии, потом поднял его в воздух и подержал на весу подальше от себя, а он по-прежнему молотил кулаками, метя в голову Джиггса все с той же мрачной и тщедушной целеустремленностью. – Хватит, хорош! – крикнул Джиггс.
Он поставил мальчика, продолжая удерживать его на расстоянии, нырять и уклоняться, но уже вслепую, потому что кепка съехала ему на глаза и легкие твердые маленькие кулачки теперь барабанили по кепке.
– Хорош! Хорош! – крикнул Джиггс. – Сдаюсь! Беру слова назад! – Он отступил и поднял с глаз кепку, и тут ему стало ясно, почему мальчик перестал: и он, и все взрослые с пришедшими в неподвижность инструментами, с контровочной проволокой и частями моторов в руках теперь смотрели на нечто, явно выползшее из какого-то медицинского логова и, как есть, в казенной одежде усыпленного эфиром пациента из благотворительной палаты, проникшее в мир живых людей. Джиггс увидел существо, в котором, стой оно прямо, росту было бы шесть футов с лишним при весе всего около девяноста пяти фунтов, одетое в лишенный возраста и цвета, словно бы сотканный из воздуха и лишь пропитанный, как полотняное крыло самолета аэролаком, отверделыми выделениями, образовавшимися от соприкосновения жизни с мимо несущейся землей, костюм, который невесомо и беспрепятственно, как воздушный шар, колыхался вокруг скелетоподобного каркаса, словно костюм и его хозяин раскачивались на одной бельевой веревке; существо шарнирно-разболтанное, неуемное, натягивающее поводок, как невзрослый породистый сеттер, теперь присевшее перед мальчиком на корточки и тоже поднявшее кулаки к лицу с видом куда более шутовским, чем у Джиггса, потому что в данном случае шутовство явно было непреднамеренным.
– Ну, давай, Демпси, – сказал пришедший. – Кто – кого, ставка – порция мороженого. Ну?
Мальчик не двигался. Ему было не больше шести, но он смотрел на выросшее перед ним привидение с изумленной молчаливой неподвижностью взрослого.
– Ну так как? – спросил мужчина. Но мальчик по-прежнему не шевелился.
– Спроси, кто его папаша, – посоветовал Джиггс. Пришедший перевел на него взгляд.
– В смысле, гдеего папаша? – переспросил он.
– Нет. Кто его папаша.
Теперь уже привидение смотрело с некой потрясенной неподвижностью – смотрело на Джиггса. «Кто его папаша?» – повторил пришедший. Он все еще смотрел на Джиггса, когда мальчик кинулся на него и стал, как Джиггса, лупить его кулачками с выражением угрюмой, трезвой готовности убить на маленьком личике. Избиваемый продолжал смотреть на Джиггса, не вставая с корточек, и Джиггсу, как и остальным, послышалось, что кулачки мальчика выстукивают негромкую барабанную дробь словно бы по дереву, как будто и костюм, и кожа этого человека просто висели на спинке стула; а он все смотрел на Джиггса, делая нырки, уклоняясь вправо-влево и оберегая лицо, но при этом не спускал с Джиггса глаз, уставясь на него изумленным взором черепа и все повторяя: «Кто его папаша? Кто его папаша?»
Когда Джиггс наконец добрался до самолета со снятым капотом, двое мужчин уже отсоединили и вытащили нагнетатель.
– Где тебя носило? Прабабушку, что ли, хоронил? – спросил тот, что повыше.
– С Джеком играл, – сказал Джиггс. – Ты меня не увидел, потому что по сторонам не глядел, а не глядел потому, что здесь женщины ни одной нет.
– Ни одной? – спросил тот.
– Ага, – сказал Джиггс. – Где серповидный ключ, который мы в Канзас-сити купили?
Ключ был в руке у женщины; она дала его Джиггсу и провела по лбу тыльной стороной ладони, оставив полосу машинного масла, косо уходящую под бледные жесткие волосы цвета грубой кукурузной муки, цвета айовских початков. Он сразу ушел в работу, хоть и оглянулся чуть погодя и увидел мальчика теперь уже на плечах у привидения, увидел склонившимся над головами и промасленными спинами тех, кто опять вовсю колдовал над другим самолетом, а когда они с Шуманом вновь подсоединили нагнетатель к мотору, он опять оглянулся и увидел, как тот мужчина, по-прежнему держа мальчика на плечах, выходит из ворот ангара к бетонированной площадке. Потом они поставили на место капот, Шуман повернул пропеллер горизонтально, и Джиггс легко поднял хвост самолета, сразу поворачивая машину так, чтобы она прошла в ворота, а женщина, отступив, чтобы они не задели ее крылом, сама теперь окинула взглядом ангар.
– Куда Джек подевался? – спросила она.
– На предангарную пошел, – сказал Джиггс. – С тем типом.
– С каким типом?
– С длинным. Говорит, репортер. А посмотришь на него, кажется, что он с кладбища ночью встал и пошел гулять, да так загулялся, что не успел утром до закрытия ворот.
Самолет миновал ее, вновь поворачиваясь и выезжая на неяркое солнце, – высоко задранный и невесомый на вид хвост лежал на плече у Джиггса, его короткие ноги внизу двигались тугими плотными поршневыми толчками, Шуман и тот, что повыше, вели крылья.
– Подождите, – сказала женщина. Но ждать они не стали, поэтому она нагнала и обошла движущуюся хвостовую часть, затем, запустив руку в открытый люк кабины, достала оттуда сверток, туго замотанный в черный свитер, и отошла в сторону. Самолет двигался дальше; служители в пурпурно-золотых фуражках уже опускали канат, ограждавший предангарную площадку; заиграл оркестр, слышимый дважды: во-первых – слабым, легоньким, почти воздушным там-там-тамсамих духовых инструментов, блестевших раструбами на солнце на возвышении перед секцией зрительской трибуны с нумерованными местами, во-вторых – громким, резким, развоплощенным, металлическим наяриванием репродуктора, вещавшего в сторону заграждения. Она повернулась и вновь вошла в ангар, посторонившись, чтобы пропустить следующий самолет с командой; одного из мужчин она спросила:
– Этот, с кем Джек вышел, кто он такой – не знаешь, Арт?
– Скелет, что ли? – отозвался мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73