и неведение, и гнев, и отчаяние. Он взял с каминной полки какую-то безделушку и сразу поставил обратно.
— У меня прямо голова кругом, как бы вовсе не рехнуться.
— Так ты, говоришь, видел ее?
— Да.
— Что ж она сказала?
— Велела мне идти к поверенному… велела найти кого-нибудь, чтобы сразу помог. Она была в черном… как обыкновенно, и говорила эдак спокойно, вроде как с осторожностью. Элен, она такая… бесчувственная она. Глядит мне прямо в глаза. «Я, — говорит, — виновата. Надо бы мне вас предупредить… Только при создавшихся обстоятельствах это было не очень просто». Так напрямик и режет. А я толком и словечка не вымолвил. Она уж меня к дверям ведет, а я все вроде ничего не пойму. И не знаю, что ей сказать. Может, так оно и лучше. А она эдак легко говорила… будто я с визитом пришел. Она говорит… как это она насчет мамаши своей?.. Да: «Мама, — говорит, — потрясена горем, так что все ложится на меня».
— И она велела тебе найти кого-нибудь в помощь?
— Да. Я ходил к старику Бину.
— К Бину?
— Да. Которого раньше прогнал от себя!
— Что же он сказал?
— Спервоначалу он вроде и слушать меня не хотел, а после ничего. Сказал, ему нужны факты, а так он пока ничего не может советовать. Только я этого Уолшингема знаю, тут никакие факты не помогут. Нет уж!
Киппс опять призадумался.
— Погорели мы, Энн. Да еще не оставил ли он нас по уши в долгах?.. Надо как-то выпутываться… Надо начинать все сначала, — продолжал он. — А как? Я вот ехал домой и все думал, думал. Придется как-то добывать на прожиток. Могли мы жить привольно, в достатке, без забот, без хлопот, а теперь всему этому конец. Дураки мы были, Энн. Сами не понимали, какое счастье нам привалило. И попались… Ох, будь оно все проклято!
Ему опять казалось, что он «того гляди рехнется».
В коридоре послышалось звяканье посуды и широкий, мягкий в домашних туфлях шаг прислуги. И, точно посланница судьбы, пожелавшей смягчить свои удары, в комнату вошла Гвендолен и принялась накрывать на стол. Киппс тотчас взял себя в руки. Энн снова склонилась над шитьем. И, пока прислуга оставалась в комнате, оба изо всех сил старались не выдать своего отчаяния. Она разостлала скатерть, медлительно и небрежно разложила ножи и вилки; Киппс, что-то пробормотав себе под нос, снова отошел к окну. Энн поднялась, аккуратно сложила шитье и спрятала в шкафчик.
— Как подумаю, — заговорил Киппс, едва Гвендолен вышла из комнаты, — как подумаю про своих стариков и что надо им про эти дела рассказать… прямо хоть бейся головой об стенку. Ну, как я им все это скажу? Впору расшибить мою глупую башку об стену! А Баггинс-то… Баггинс… Я же ему, почитай, обещался помочь, он хотел открыть магазинчик на Рандеву-стрит.
Опять появилась Гвендолен и вновь вернула супругам чувство собственного достоинства.
Она не спеша расставляла на столе все, что полагалось к обеду. А уходя, по своему обыкновению, оставила дверь настежь, и Киппс, прежде чем сесть за стол, старательно ее притворил.
Потом с сомнением оглядел стол.
— Верно, мне и кусок в горло не полезет, — сказал он.
— Надо ж поесть, — сказала Энн.
Некоторое время они почти не разговаривали и, проглотив первый кусок, невесело, но с аппетитом принялись за еду. Каждый усиленно думал.
— В конце-то концов, — нарушил молчание Киппс, — как там ни верти, а не могут нас выкинуть на улицу или продать наше имущество с торгов, покуда квартал не кончился. Уж это я точно знаю.
— Продать с торгов! — ужаснулась Энн.
— Ну да, мы ж теперь банкроты. — Киппс очень старался сказать это легко и небрежно; дрожащей рукой он накладывал себе картофель, которого ему вовсе не хотелось.
Они снова надолго замолчали. Энн отложила вилку, по ее лицу текли слезы.
— Еще картошечки, Арти? — с трудом выговорила она.
— Нет, — сказал Киппс, — не могу.
Он отодвинул тарелку, полную картошки, встал и принялся беспокойно ходить по комнате. Даже обеденный стол выглядел сегодня как-то дико, непривычно.
— Что ж делать-то, а? Ума не приложу… О господи! — Он взял какую-то книгу и с размаху хлопнул ею об стол.
И тут его взгляд упал на новую открытку от Читтерлоу, которая пришла с утренней почтой, а сейчас лежала на каминной полке. Киппс взял ее, глянул на это неразборчивое послание и бросил обратно.
— Задержка! — с презрением сказал он. — Не ставят, дело за малым. Или за милым, что ли? У него разве разберешь? Опять хочет выманить у меня денег. Чего-то насчет Стрэнда. Нет уж!.. Теперь с меня взятки гладки!.. Я человек конченый.
Он сказал это так выразительно, что ему даже на минуту словно полегчало. Он уже остановился было на привычном месте перед камином и, казалось, готов был похваляться своим несчастьем… и вдруг подошел к Энн, сел рядом и оперся подбородком на сцепленные руки.
— Дурак я был, Энн, — мрачно, безжизненным голосом произнес он. — Безмозглый дурак! Теперь-то я понимаю. Только нам от этого не легче.
— Откуда ж тебе было знать?
— Надо было знать. Я даже вроде и знал. А теперь вот оно как! Я бы из-за себя одного так не убивался, я больше из-за тебя, Энн! Вот оно как теперь! Погорели мы! И ты ведь… — Он оборвал себя на полуслове, так и не договорив того, что делало еще страшнее постигшую их катастрофу. — Я ведь знал, что ненадежный он человек, и все равно с ним не развязался! А теперь ты должна расплачиваться… Что теперь с нами со всеми будет, просто ума не приложу.
Он вскинул голову и свирепо уставился в глаза судьбы.
Энн молча глядела на него.
— А откуда ты знаешь, что он пустил в спекуляции все? — спросила она немного погодя.
— Конечно, все, — с досадой ответил Киппс, крепко держась за свое несчастье.
— Это она сказала?
— Она точно не знает, но уж можешь мне поверить. Она сказала: вроде как чуяла, что дело неладно, а потом вдруг видит — он уехал, прочла записку, какую он ей оставил, ну и поняла: ищи ветра в поле. Он удрал ночным пароходом. Она сразу отбила мне телеграмму.
Энн смотрела на него с нежностью и недоумением: какой он сразу стал бледный, осунулся, никогда еще она его таким не видала. Она хотела было погладить его руку, но не решилась. Она все еще не поняла до конца, какая беда обрушилась на них. Главное, вот он как горюет, мучается…
— А откуда ты знаешь?.. — Она не договорила: он только еще больше рассердится.
А пылкое воображение Киппса уже не знало удержу.
— Продадут с торгов! — вдруг выкрикнул он, так что Энн вздрогнула. — Опять становись за прилавок, изо дня в день тяни лямку. Не вынесу я этого, Энн, не вынесу. А ты ведь…
— Чего ж сейчас про это думать, — сказала Энн.
Но вот он наконец на что-то решился.
— Я все думаю да гадаю, что теперь делать да как быть. Дома мне нынче сидеть нечего, какой от меня толк! У меня все одно и то же в голове, все одно и то же. Лучше уж я пойду прогуляюсь, что ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— У меня прямо голова кругом, как бы вовсе не рехнуться.
— Так ты, говоришь, видел ее?
— Да.
— Что ж она сказала?
— Велела мне идти к поверенному… велела найти кого-нибудь, чтобы сразу помог. Она была в черном… как обыкновенно, и говорила эдак спокойно, вроде как с осторожностью. Элен, она такая… бесчувственная она. Глядит мне прямо в глаза. «Я, — говорит, — виновата. Надо бы мне вас предупредить… Только при создавшихся обстоятельствах это было не очень просто». Так напрямик и режет. А я толком и словечка не вымолвил. Она уж меня к дверям ведет, а я все вроде ничего не пойму. И не знаю, что ей сказать. Может, так оно и лучше. А она эдак легко говорила… будто я с визитом пришел. Она говорит… как это она насчет мамаши своей?.. Да: «Мама, — говорит, — потрясена горем, так что все ложится на меня».
— И она велела тебе найти кого-нибудь в помощь?
— Да. Я ходил к старику Бину.
— К Бину?
— Да. Которого раньше прогнал от себя!
— Что же он сказал?
— Спервоначалу он вроде и слушать меня не хотел, а после ничего. Сказал, ему нужны факты, а так он пока ничего не может советовать. Только я этого Уолшингема знаю, тут никакие факты не помогут. Нет уж!
Киппс опять призадумался.
— Погорели мы, Энн. Да еще не оставил ли он нас по уши в долгах?.. Надо как-то выпутываться… Надо начинать все сначала, — продолжал он. — А как? Я вот ехал домой и все думал, думал. Придется как-то добывать на прожиток. Могли мы жить привольно, в достатке, без забот, без хлопот, а теперь всему этому конец. Дураки мы были, Энн. Сами не понимали, какое счастье нам привалило. И попались… Ох, будь оно все проклято!
Ему опять казалось, что он «того гляди рехнется».
В коридоре послышалось звяканье посуды и широкий, мягкий в домашних туфлях шаг прислуги. И, точно посланница судьбы, пожелавшей смягчить свои удары, в комнату вошла Гвендолен и принялась накрывать на стол. Киппс тотчас взял себя в руки. Энн снова склонилась над шитьем. И, пока прислуга оставалась в комнате, оба изо всех сил старались не выдать своего отчаяния. Она разостлала скатерть, медлительно и небрежно разложила ножи и вилки; Киппс, что-то пробормотав себе под нос, снова отошел к окну. Энн поднялась, аккуратно сложила шитье и спрятала в шкафчик.
— Как подумаю, — заговорил Киппс, едва Гвендолен вышла из комнаты, — как подумаю про своих стариков и что надо им про эти дела рассказать… прямо хоть бейся головой об стенку. Ну, как я им все это скажу? Впору расшибить мою глупую башку об стену! А Баггинс-то… Баггинс… Я же ему, почитай, обещался помочь, он хотел открыть магазинчик на Рандеву-стрит.
Опять появилась Гвендолен и вновь вернула супругам чувство собственного достоинства.
Она не спеша расставляла на столе все, что полагалось к обеду. А уходя, по своему обыкновению, оставила дверь настежь, и Киппс, прежде чем сесть за стол, старательно ее притворил.
Потом с сомнением оглядел стол.
— Верно, мне и кусок в горло не полезет, — сказал он.
— Надо ж поесть, — сказала Энн.
Некоторое время они почти не разговаривали и, проглотив первый кусок, невесело, но с аппетитом принялись за еду. Каждый усиленно думал.
— В конце-то концов, — нарушил молчание Киппс, — как там ни верти, а не могут нас выкинуть на улицу или продать наше имущество с торгов, покуда квартал не кончился. Уж это я точно знаю.
— Продать с торгов! — ужаснулась Энн.
— Ну да, мы ж теперь банкроты. — Киппс очень старался сказать это легко и небрежно; дрожащей рукой он накладывал себе картофель, которого ему вовсе не хотелось.
Они снова надолго замолчали. Энн отложила вилку, по ее лицу текли слезы.
— Еще картошечки, Арти? — с трудом выговорила она.
— Нет, — сказал Киппс, — не могу.
Он отодвинул тарелку, полную картошки, встал и принялся беспокойно ходить по комнате. Даже обеденный стол выглядел сегодня как-то дико, непривычно.
— Что ж делать-то, а? Ума не приложу… О господи! — Он взял какую-то книгу и с размаху хлопнул ею об стол.
И тут его взгляд упал на новую открытку от Читтерлоу, которая пришла с утренней почтой, а сейчас лежала на каминной полке. Киппс взял ее, глянул на это неразборчивое послание и бросил обратно.
— Задержка! — с презрением сказал он. — Не ставят, дело за малым. Или за милым, что ли? У него разве разберешь? Опять хочет выманить у меня денег. Чего-то насчет Стрэнда. Нет уж!.. Теперь с меня взятки гладки!.. Я человек конченый.
Он сказал это так выразительно, что ему даже на минуту словно полегчало. Он уже остановился было на привычном месте перед камином и, казалось, готов был похваляться своим несчастьем… и вдруг подошел к Энн, сел рядом и оперся подбородком на сцепленные руки.
— Дурак я был, Энн, — мрачно, безжизненным голосом произнес он. — Безмозглый дурак! Теперь-то я понимаю. Только нам от этого не легче.
— Откуда ж тебе было знать?
— Надо было знать. Я даже вроде и знал. А теперь вот оно как! Я бы из-за себя одного так не убивался, я больше из-за тебя, Энн! Вот оно как теперь! Погорели мы! И ты ведь… — Он оборвал себя на полуслове, так и не договорив того, что делало еще страшнее постигшую их катастрофу. — Я ведь знал, что ненадежный он человек, и все равно с ним не развязался! А теперь ты должна расплачиваться… Что теперь с нами со всеми будет, просто ума не приложу.
Он вскинул голову и свирепо уставился в глаза судьбы.
Энн молча глядела на него.
— А откуда ты знаешь, что он пустил в спекуляции все? — спросила она немного погодя.
— Конечно, все, — с досадой ответил Киппс, крепко держась за свое несчастье.
— Это она сказала?
— Она точно не знает, но уж можешь мне поверить. Она сказала: вроде как чуяла, что дело неладно, а потом вдруг видит — он уехал, прочла записку, какую он ей оставил, ну и поняла: ищи ветра в поле. Он удрал ночным пароходом. Она сразу отбила мне телеграмму.
Энн смотрела на него с нежностью и недоумением: какой он сразу стал бледный, осунулся, никогда еще она его таким не видала. Она хотела было погладить его руку, но не решилась. Она все еще не поняла до конца, какая беда обрушилась на них. Главное, вот он как горюет, мучается…
— А откуда ты знаешь?.. — Она не договорила: он только еще больше рассердится.
А пылкое воображение Киппса уже не знало удержу.
— Продадут с торгов! — вдруг выкрикнул он, так что Энн вздрогнула. — Опять становись за прилавок, изо дня в день тяни лямку. Не вынесу я этого, Энн, не вынесу. А ты ведь…
— Чего ж сейчас про это думать, — сказала Энн.
Но вот он наконец на что-то решился.
— Я все думаю да гадаю, что теперь делать да как быть. Дома мне нынче сидеть нечего, какой от меня толк! У меня все одно и то же в голове, все одно и то же. Лучше уж я пойду прогуляюсь, что ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95