Не то что в пригороде? Уж лучше доехать автомобилем до Туилфорда и там сесть в экспресс. Гм… А что тут за соседи?
Мистер Брамли кратко рассказал.
— Скоты, конечно, но бывает хуже. А представители власти? Ближайший в Олдершоте… Это в одиннадцати милях отсюда, так? Гм. Насколько мне известно, здесь поблизости не живет никто из писателей, музыкантов или что-нибудь в таком роде, словом из передовых?..
— Нет, когда я уеду, не будет ни одного, — сказал мистер Брамли, пытаясь сострить.
Сэр Айзек мгновение смотрел на мистера Брамли задумчиво и рассеянно.
— Это не так уж плохо, — сказал он и присвистнул сквозь зубы.
Мистеру Брамли вдруг пришло в голову показать сэру Айзеку вид с холма и его рекламу. При этом он рассказал только про пейзаж и предоставил сэру Айзеку заметить рекламу или нет, как ему заблагорассудится. Когда они поднимались по лесистому склону, с сэром Айзеком стало твориться что-то странное: лицо его совсем побелело, и он, задыхаясь, нервно провел рукой по лбу.
— Четыре тысячи, — сказал он вдруг. — Нет, это слишком дорого.
— Крайняя цена, — сказал мистер Брамли, и сердце его забилось быстрее.
— Вам не дадут и три восемьсот, — пробормотал сэр Айзек.
— Сам я не делец, но мой агент говорит… — пробормотал мистер Брамли.
— Три восемьсот, — предложил сэр Айзек.
— Сейчас откроется вид, — сказал мистер Брамли, — вон с того места.
— В сущности, придется перестраивать весь дом, — сказал сэр Айзек.
— Вот! — сказал мистер Брамли и взмахнул рукой.
Сэр Айзек взглянул на открывшуюся перспективу с недовольной гримасой. Его бледность сменилась ярким румянцем, нос, уши, скулы покраснели. Он надул щеки и, казалось, искал недостатков в пейзаже.
— Все это в любое время могут застроить, — недовольно буркнул он.
Мистер Брамли заверил его, что это исключено.
Некоторое время взгляд сэра Айзека рассеянно блуждал по окрестности, потом остановился на чем-то и стал осмысленным.
— Гм, — сказал он. — Эта реклама здесь совсем не к месту.
— Как! — воскликнул мистер Брамли и от удивления лишился дара речи.
— Совершенно не к месту, — сказал сэр Айзек Харман. — Неужели вы не видите?
Мистер Брамли едва удержался, чтобы не поддержать его в самых красноречивых выражениях.
— Надо, чтобы рекламы были белые с зеленым, — продолжал сэр Айзек. — Как объявления совета графства в Хэмпстед Хит. Чтобы они гармонировали с фоном… Видите ли, если реклама слишком лезет в глаза, лучше бы ее совсем не было. Она только раздражает… Реклама должна гармонировать с фоном. Как будто сам пейзаж говорит это. А не только надпись. Представьте себе светло-коричневый тон, совсем светлый, почти серый…
Он с задумчивым видом повернулся к мистеру Брамли, словно хотел узнать, какое впечатление произвели на него эти слова.
— Если бы этой рекламы совсем не было… — сказал мистер Брамли.
Сэр Айзек подумал.
— Вот именно, чтобы были видны одни только буквы, — сказал он. — Но нет, это уже другая крайность.
Тихонько посвистывая сквозь зубы, он озирался и обдумывал этот важный вопрос.
— Как странно иногда приходят идеи, — сказал он наконец, отворачиваясь. — Ведь это жена сказала мне про рекламу.
Он остановился и стал смотреть на дом с того самого места, где девять дней назад стояла его жена.
— Если б не леди Харман, мне и в голову не пришло бы арендовать этот дом, — сказал сэр Айзек.
И он разоткровенничался:
— Она хочет иметь коттедж, чтобы проводить там субботу и воскресенье. Но я не понимаю, почему только субботу и воскресенье. Почему бы не устроить здесь живописную летнюю виллу? Конечно, придется перестроить дом. Использовать вон тот сарай.
Он насвистал три такта какой-то песенки.
— Леди Харман не годится жить в Лондоне, — объяснил он.
— Из-за здоровья? — спросил мистер Брамли, насторожившись.
— Не совсем, — обронил сэр Айзек. — Понимаете ли, она молодая женщина. И голова у нее набита всякими идеями.
— Знаете что, — продолжал он, — я бы хотел еще раз взглянуть на тот сарай. Если мы его расширим, сделаем коридор там, где вон те кусты, и пристроим службы…
Когда они вышли из соснового леса на дорожку, тянувшуюся вдоль куртины, мистер Брамли все еще лихорадочно пытался понять, что же подразумевал сэр Айзек, говоря, что у леди Харман «голова набита всякими идеями», а сэр Айзек, тихонько насвистывая, собирался предложить ему за дом три тысячи девятьсот. И тут мистер Брамли увидел меж белыми стволами деревьев, у дома, какую-то голубую груду, словно кембриджская гребная команда в полном составе затеяла там яростную свалку. Когда они подошли ближе, эта груда обрела пышные формы леди Бич-Мандарин, в небесно-голубом платье и в огромной черной, украшенной ромашками соломенной шляпе.
— Ну, мне пора ехать, — сказал сэр Айзек. — Я вижу, у вас гостья.
— Но вы непременно должны выпить чаю, — сказал мистер Брамли, который хотел сойтись в цене на трех тысячах восьмистах, но только не фунтов, а гиней. Ему казалось, что это очень ловко придумано, и сэр Айзек непременно соблазнится. — Эта очаровательная дама — моя приятельница леди Бич-Мандарин. Она будет в восторге…
— Боюсь, что это невозможно, — сказал сэр Айзек. — Заводить светские знакомства не в моих правилах.
На лице его выразился панический страх перед величественной женщиной, которая предстала перед ними во всеоружии.
— Но вы же сами видите, это неизбежно, — сказал мистер Брамли, удерживая его за руку.
И через мгновение сэр Айзек, представленный даме, уже мямлил любезности.
Надо сказать, что в леди Бич-Мандарин было такое изобилие всего, какое только мыслимо в одном человеке, — она была большая, пышная и вся колыхалась, любила широкополые шляпы, ленты, оборки, фижмы, свободные рукава, размашистые движения, громкие разговоры и все в том же духе, — словом, это была не женщина, а душа общества. Даже ее большие голубые глаза, подбородок, брови и нос были устремлены куда-то вперед, словно спешили на призыв трубного гласа, и румянец на ее лице был столь же изобилен, как и вся она. Изобилие — самое подходящее для нее слово. Видимо, в пятнадцать лет она была забавной девочкой, крупной, непоседливой, как мальчишка-сорванец, и все ею восхищались; ей эта роль нравилась, и с тех пор она не столько повзрослела, сколько увеличилась в размерах, и притом весьма значительно.
— А! — воскликнула она. — Наконец-то я вас поймала, мистер Брамли! Теперь вы в моей власти, бедняжка!
И она схватила его за обе руки.
Мистер Брамли даже не успел представить сэра Айзека, но как только ему удалось освободить одну онемевшую руку, он указал на этого джентльмена.
— Вы знаете, сэр Айзек, — сказала она, благосклонно взглянув на него, — мы с мистером Брамли старые друзья. Знаем друг друга целую вечность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Мистер Брамли кратко рассказал.
— Скоты, конечно, но бывает хуже. А представители власти? Ближайший в Олдершоте… Это в одиннадцати милях отсюда, так? Гм. Насколько мне известно, здесь поблизости не живет никто из писателей, музыкантов или что-нибудь в таком роде, словом из передовых?..
— Нет, когда я уеду, не будет ни одного, — сказал мистер Брамли, пытаясь сострить.
Сэр Айзек мгновение смотрел на мистера Брамли задумчиво и рассеянно.
— Это не так уж плохо, — сказал он и присвистнул сквозь зубы.
Мистеру Брамли вдруг пришло в голову показать сэру Айзеку вид с холма и его рекламу. При этом он рассказал только про пейзаж и предоставил сэру Айзеку заметить рекламу или нет, как ему заблагорассудится. Когда они поднимались по лесистому склону, с сэром Айзеком стало твориться что-то странное: лицо его совсем побелело, и он, задыхаясь, нервно провел рукой по лбу.
— Четыре тысячи, — сказал он вдруг. — Нет, это слишком дорого.
— Крайняя цена, — сказал мистер Брамли, и сердце его забилось быстрее.
— Вам не дадут и три восемьсот, — пробормотал сэр Айзек.
— Сам я не делец, но мой агент говорит… — пробормотал мистер Брамли.
— Три восемьсот, — предложил сэр Айзек.
— Сейчас откроется вид, — сказал мистер Брамли, — вон с того места.
— В сущности, придется перестраивать весь дом, — сказал сэр Айзек.
— Вот! — сказал мистер Брамли и взмахнул рукой.
Сэр Айзек взглянул на открывшуюся перспективу с недовольной гримасой. Его бледность сменилась ярким румянцем, нос, уши, скулы покраснели. Он надул щеки и, казалось, искал недостатков в пейзаже.
— Все это в любое время могут застроить, — недовольно буркнул он.
Мистер Брамли заверил его, что это исключено.
Некоторое время взгляд сэра Айзека рассеянно блуждал по окрестности, потом остановился на чем-то и стал осмысленным.
— Гм, — сказал он. — Эта реклама здесь совсем не к месту.
— Как! — воскликнул мистер Брамли и от удивления лишился дара речи.
— Совершенно не к месту, — сказал сэр Айзек Харман. — Неужели вы не видите?
Мистер Брамли едва удержался, чтобы не поддержать его в самых красноречивых выражениях.
— Надо, чтобы рекламы были белые с зеленым, — продолжал сэр Айзек. — Как объявления совета графства в Хэмпстед Хит. Чтобы они гармонировали с фоном… Видите ли, если реклама слишком лезет в глаза, лучше бы ее совсем не было. Она только раздражает… Реклама должна гармонировать с фоном. Как будто сам пейзаж говорит это. А не только надпись. Представьте себе светло-коричневый тон, совсем светлый, почти серый…
Он с задумчивым видом повернулся к мистеру Брамли, словно хотел узнать, какое впечатление произвели на него эти слова.
— Если бы этой рекламы совсем не было… — сказал мистер Брамли.
Сэр Айзек подумал.
— Вот именно, чтобы были видны одни только буквы, — сказал он. — Но нет, это уже другая крайность.
Тихонько посвистывая сквозь зубы, он озирался и обдумывал этот важный вопрос.
— Как странно иногда приходят идеи, — сказал он наконец, отворачиваясь. — Ведь это жена сказала мне про рекламу.
Он остановился и стал смотреть на дом с того самого места, где девять дней назад стояла его жена.
— Если б не леди Харман, мне и в голову не пришло бы арендовать этот дом, — сказал сэр Айзек.
И он разоткровенничался:
— Она хочет иметь коттедж, чтобы проводить там субботу и воскресенье. Но я не понимаю, почему только субботу и воскресенье. Почему бы не устроить здесь живописную летнюю виллу? Конечно, придется перестроить дом. Использовать вон тот сарай.
Он насвистал три такта какой-то песенки.
— Леди Харман не годится жить в Лондоне, — объяснил он.
— Из-за здоровья? — спросил мистер Брамли, насторожившись.
— Не совсем, — обронил сэр Айзек. — Понимаете ли, она молодая женщина. И голова у нее набита всякими идеями.
— Знаете что, — продолжал он, — я бы хотел еще раз взглянуть на тот сарай. Если мы его расширим, сделаем коридор там, где вон те кусты, и пристроим службы…
Когда они вышли из соснового леса на дорожку, тянувшуюся вдоль куртины, мистер Брамли все еще лихорадочно пытался понять, что же подразумевал сэр Айзек, говоря, что у леди Харман «голова набита всякими идеями», а сэр Айзек, тихонько насвистывая, собирался предложить ему за дом три тысячи девятьсот. И тут мистер Брамли увидел меж белыми стволами деревьев, у дома, какую-то голубую груду, словно кембриджская гребная команда в полном составе затеяла там яростную свалку. Когда они подошли ближе, эта груда обрела пышные формы леди Бич-Мандарин, в небесно-голубом платье и в огромной черной, украшенной ромашками соломенной шляпе.
— Ну, мне пора ехать, — сказал сэр Айзек. — Я вижу, у вас гостья.
— Но вы непременно должны выпить чаю, — сказал мистер Брамли, который хотел сойтись в цене на трех тысячах восьмистах, но только не фунтов, а гиней. Ему казалось, что это очень ловко придумано, и сэр Айзек непременно соблазнится. — Эта очаровательная дама — моя приятельница леди Бич-Мандарин. Она будет в восторге…
— Боюсь, что это невозможно, — сказал сэр Айзек. — Заводить светские знакомства не в моих правилах.
На лице его выразился панический страх перед величественной женщиной, которая предстала перед ними во всеоружии.
— Но вы же сами видите, это неизбежно, — сказал мистер Брамли, удерживая его за руку.
И через мгновение сэр Айзек, представленный даме, уже мямлил любезности.
Надо сказать, что в леди Бич-Мандарин было такое изобилие всего, какое только мыслимо в одном человеке, — она была большая, пышная и вся колыхалась, любила широкополые шляпы, ленты, оборки, фижмы, свободные рукава, размашистые движения, громкие разговоры и все в том же духе, — словом, это была не женщина, а душа общества. Даже ее большие голубые глаза, подбородок, брови и нос были устремлены куда-то вперед, словно спешили на призыв трубного гласа, и румянец на ее лице был столь же изобилен, как и вся она. Изобилие — самое подходящее для нее слово. Видимо, в пятнадцать лет она была забавной девочкой, крупной, непоседливой, как мальчишка-сорванец, и все ею восхищались; ей эта роль нравилась, и с тех пор она не столько повзрослела, сколько увеличилась в размерах, и притом весьма значительно.
— А! — воскликнула она. — Наконец-то я вас поймала, мистер Брамли! Теперь вы в моей власти, бедняжка!
И она схватила его за обе руки.
Мистер Брамли даже не успел представить сэра Айзека, но как только ему удалось освободить одну онемевшую руку, он указал на этого джентльмена.
— Вы знаете, сэр Айзек, — сказала она, благосклонно взглянув на него, — мы с мистером Брамли старые друзья. Знаем друг друга целую вечность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104