Местная молодежь выглядела так же, как и любая молодежь, околачивающаяся на дискотеках. Однако мужчины и женщины солидного возраста неуклюже вваливались в помещение с каким-то остекленелым взглядом, словно находились в состоянии гипнотического транса.
Наконец Хэмиш Макрей открыл дверь, и трое музыкантов заняли свои места на сцене. На другом конце комнаты столы ломились от яств.
Роберт подал знак, и трио заиграло ирландскую джигу. Затем – стратспей, быстрый шотландский танец. Юная пара танцевала живо и весело. Пожилая леди начала тихонько хлопать в такт.
Вообще-то не так уж и плохо все начиналось. Нанятый хор был распущен. Немного скучноватая местная вечеринка, ничего особенного… Поскорее отделаться, выспаться, а завтра утром пораньше встать и отправиться в Гекзам…
Однако, по мере того как они играли, темп стал ускоряться. Роберт чувствовал, что он играет в таком ритме, в каком ему никогда раньше не приходилось. Пальцы просто вышли из-под контроля. Они сами бегали по смычку с дьявольской скоростью и зажимали струны, издающие неслыханные, никогда до этого не существовавшие звуки. Снова и снова в середине очередного вихревого проигрыша смычок ударял по струнам, производя грубые и какие-то насмешливые звуки – проклятое трезвучие, которое в Средние века церковь запрещала исполнять, считая его творением дьявола. Какой-то дух владел его рассудком и пальцами, летал между смычком и струнами, вызывая к жизни эти адские аккорды и сумасшедшие пассажи. Дейрдре аккомпанировала с неистовством, которое передавалось им всем. Нежная мелодия Фиониной флейты превратилась в жуткий визг.
Движения танцоров становились все более непристойными, а смех – все более громким. Старики, до сих пор сидевшие тихо, начали топать ногами – быстрее и быстрее, воодушевляя музыкантов.
Неожиданно на самой высокой ноте арфа замолчала. Дейрдре сидела, согнувшись в три погибели, тряся головой, и отказывалась продолжать.
Роберт и Фиона развивали каждый свою дьявольскую тему, перебивая друг друга, как джазовые музыканты, пока шум аплодисментов и рев толпы не вынудил их остановиться.
– Он вернулся, – сказал какой-то старик в дальнем углу комнаты, – вернулся именно так, как обещал. Вернулся к жизни.
Роберт снова начал играть, но после двух быстрых шотландских танцев обнаружил, что остался на сцене один. Фиона уже не играла: она сбежала со сцены и упала в объятия одного из танцоров – того самого, чернявого, похожего на цыгана, парня… Они закружились в ритме танца и сделали три головокружительных оборота, пока Дейрдре не очнулась и не бросилась растаскивать их. Обняв Фиону, она взглянула на мужа.
– Роберт, ты должен остановиться.
Роберт знал, что вокруг него недовольно шептались, но решительно оборвал музыкальную фразу. Отложив скрипку и продемонстрировав аудитории, насколько мокрыми были его пальцы, он достал носовой платок и принялся вытирать их, направляясь к стойке бара.
Несколько человек предложили ему выпить. На лбу его блестели капли пота, ему сейчас было необходимо выпить хотя бы пару кружек… Но, не успев одолеть и половины первой, он почувствовал, как вокруг него закружились, замелькали звуки – звуки, которые он скорее видел, чем слышал. И над всем этим стоял победоносный хохот – отнюдь не радостный, а мерзкий и уничижительный.
Голоса приближались, одни говорили что-то лестное, другие угрожали…
– Пожалуй, эти получше будут, чем тот молодой скрипач, которого нам пришлось употребить в дело в прошлом году. Вы согласны, что на этот раз мы услышали настоящий голос? Не обманули бы нас…
Человек средних лет, сидящий слева от Роберта, спросил:
– И вы тоже не вернетесь?
– У нас очень плотная программа – и в этом году, и в следующем…
– Но если вы не вернетесь, что-то важное будет утрачено из этой программы. Что-то… А может быть, кто-то. Он не церемонится с теми, кто не хочет поддерживать его существование.
Человек наклонился ближе с видом пьяницы, намеревающегося излить собеседнику душу со всеми подробностями.
– Незадолго до смерти Кэлум из Клачена сказал, что отныне он не сдвинется с места. Но кто-то должен приезжать раз в году, чтобы поддержать традицию. Пусть музыканты приезжают, а он будет незримо присутствовать и водить их смычками. Он будет рад воскреснуть и снова принять участие.
Роберт еле стоял на ногах от усталости. Кто-то – Дейрдре и Фиона, а может, Хэмиш Макрей? – отнес его наверх. Что было дальше, он не знал. Утром, повернувшись на постели, он со стоном обнаружил, что вторая половина его кровати опустела. Он осторожно поднялся и уставился в маленькое окно.
Дейрдре положила арфу на заднее сиденье, обошла вокруг машины и села на место водителя. Роберт услышал знакомое мурлыканье заводящегося мотора. Машина тронулась с места без малейшего затруднения и медленно поехала по направлению к церкви.
Дейрдре осторожно сняла арфу с заднего сиденья, внесла ее в церковь и направилась к месту упокоения Кэлума. На мгновение она почувствовала себя дурно. Старое покосившееся надгробие и поблекшая роспись на нем словно помолодели. Поверхность дерева сияла, как отполированная. Зеленые и красные полосы стали такими яркими, как будто здесь всю ночь шли напряженные реставрационные работы.
Она должна была сделать то, ради чего пришла. Она села на скамью, взяла в руки арфу и заиграла грустную, протяжную колыбельную мелодию, принесенную с самого дальнего из Гебридских островов. Нежные звуки арфы усилились, струны сопротивлялись пальцам. И в это время свист сквозняка внутри помещения превратился в ядовитый смех. Она поборола приступ страха и продолжала играть и петь, пока негодующий голос не обрушился на нее сзади:
– Разве не достаточно того, что ты осквернила уши моей паствы этой мерзостью вчера ночью? Теперь ты пришла в мою церковь и играешь эту адскую музыку!
– Я пыталась изгнать нечистую силу.
К горькому смеху священника примешивался другой, свистящий, насмешливый звук. Эхо Кэлума отказывалось умирать. Оно плясало, прыгало, металось между колоннами, отдавалось в трубах органа и заставляло дрожать стекла в окнах. Священник беспомощно смотрел на роспись надгробия. Эти краски снова поблекнут до следующего года. И так каждый раз, пока очередного странника не втянут в это безумие и он своей игрой не вернет их к жизни.
– Вы никогда не пытались, – заговорила Дейрдре, – ну… как бы это сказать… Открыть гроб? Только посмотреть, есть ли…
Она запнулась, смутившись тем, что осмелилась сказать такое священнику. Но ведь интересно: а сам он в глубине души верит или только делает вид?
– Если кто-нибудь когда-нибудь и сделает это, то не я, – был ответ.
Теперь Дейрдре хотела одного:
1 2 3 4 5 6
Наконец Хэмиш Макрей открыл дверь, и трое музыкантов заняли свои места на сцене. На другом конце комнаты столы ломились от яств.
Роберт подал знак, и трио заиграло ирландскую джигу. Затем – стратспей, быстрый шотландский танец. Юная пара танцевала живо и весело. Пожилая леди начала тихонько хлопать в такт.
Вообще-то не так уж и плохо все начиналось. Нанятый хор был распущен. Немного скучноватая местная вечеринка, ничего особенного… Поскорее отделаться, выспаться, а завтра утром пораньше встать и отправиться в Гекзам…
Однако, по мере того как они играли, темп стал ускоряться. Роберт чувствовал, что он играет в таком ритме, в каком ему никогда раньше не приходилось. Пальцы просто вышли из-под контроля. Они сами бегали по смычку с дьявольской скоростью и зажимали струны, издающие неслыханные, никогда до этого не существовавшие звуки. Снова и снова в середине очередного вихревого проигрыша смычок ударял по струнам, производя грубые и какие-то насмешливые звуки – проклятое трезвучие, которое в Средние века церковь запрещала исполнять, считая его творением дьявола. Какой-то дух владел его рассудком и пальцами, летал между смычком и струнами, вызывая к жизни эти адские аккорды и сумасшедшие пассажи. Дейрдре аккомпанировала с неистовством, которое передавалось им всем. Нежная мелодия Фиониной флейты превратилась в жуткий визг.
Движения танцоров становились все более непристойными, а смех – все более громким. Старики, до сих пор сидевшие тихо, начали топать ногами – быстрее и быстрее, воодушевляя музыкантов.
Неожиданно на самой высокой ноте арфа замолчала. Дейрдре сидела, согнувшись в три погибели, тряся головой, и отказывалась продолжать.
Роберт и Фиона развивали каждый свою дьявольскую тему, перебивая друг друга, как джазовые музыканты, пока шум аплодисментов и рев толпы не вынудил их остановиться.
– Он вернулся, – сказал какой-то старик в дальнем углу комнаты, – вернулся именно так, как обещал. Вернулся к жизни.
Роберт снова начал играть, но после двух быстрых шотландских танцев обнаружил, что остался на сцене один. Фиона уже не играла: она сбежала со сцены и упала в объятия одного из танцоров – того самого, чернявого, похожего на цыгана, парня… Они закружились в ритме танца и сделали три головокружительных оборота, пока Дейрдре не очнулась и не бросилась растаскивать их. Обняв Фиону, она взглянула на мужа.
– Роберт, ты должен остановиться.
Роберт знал, что вокруг него недовольно шептались, но решительно оборвал музыкальную фразу. Отложив скрипку и продемонстрировав аудитории, насколько мокрыми были его пальцы, он достал носовой платок и принялся вытирать их, направляясь к стойке бара.
Несколько человек предложили ему выпить. На лбу его блестели капли пота, ему сейчас было необходимо выпить хотя бы пару кружек… Но, не успев одолеть и половины первой, он почувствовал, как вокруг него закружились, замелькали звуки – звуки, которые он скорее видел, чем слышал. И над всем этим стоял победоносный хохот – отнюдь не радостный, а мерзкий и уничижительный.
Голоса приближались, одни говорили что-то лестное, другие угрожали…
– Пожалуй, эти получше будут, чем тот молодой скрипач, которого нам пришлось употребить в дело в прошлом году. Вы согласны, что на этот раз мы услышали настоящий голос? Не обманули бы нас…
Человек средних лет, сидящий слева от Роберта, спросил:
– И вы тоже не вернетесь?
– У нас очень плотная программа – и в этом году, и в следующем…
– Но если вы не вернетесь, что-то важное будет утрачено из этой программы. Что-то… А может быть, кто-то. Он не церемонится с теми, кто не хочет поддерживать его существование.
Человек наклонился ближе с видом пьяницы, намеревающегося излить собеседнику душу со всеми подробностями.
– Незадолго до смерти Кэлум из Клачена сказал, что отныне он не сдвинется с места. Но кто-то должен приезжать раз в году, чтобы поддержать традицию. Пусть музыканты приезжают, а он будет незримо присутствовать и водить их смычками. Он будет рад воскреснуть и снова принять участие.
Роберт еле стоял на ногах от усталости. Кто-то – Дейрдре и Фиона, а может, Хэмиш Макрей? – отнес его наверх. Что было дальше, он не знал. Утром, повернувшись на постели, он со стоном обнаружил, что вторая половина его кровати опустела. Он осторожно поднялся и уставился в маленькое окно.
Дейрдре положила арфу на заднее сиденье, обошла вокруг машины и села на место водителя. Роберт услышал знакомое мурлыканье заводящегося мотора. Машина тронулась с места без малейшего затруднения и медленно поехала по направлению к церкви.
Дейрдре осторожно сняла арфу с заднего сиденья, внесла ее в церковь и направилась к месту упокоения Кэлума. На мгновение она почувствовала себя дурно. Старое покосившееся надгробие и поблекшая роспись на нем словно помолодели. Поверхность дерева сияла, как отполированная. Зеленые и красные полосы стали такими яркими, как будто здесь всю ночь шли напряженные реставрационные работы.
Она должна была сделать то, ради чего пришла. Она села на скамью, взяла в руки арфу и заиграла грустную, протяжную колыбельную мелодию, принесенную с самого дальнего из Гебридских островов. Нежные звуки арфы усилились, струны сопротивлялись пальцам. И в это время свист сквозняка внутри помещения превратился в ядовитый смех. Она поборола приступ страха и продолжала играть и петь, пока негодующий голос не обрушился на нее сзади:
– Разве не достаточно того, что ты осквернила уши моей паствы этой мерзостью вчера ночью? Теперь ты пришла в мою церковь и играешь эту адскую музыку!
– Я пыталась изгнать нечистую силу.
К горькому смеху священника примешивался другой, свистящий, насмешливый звук. Эхо Кэлума отказывалось умирать. Оно плясало, прыгало, металось между колоннами, отдавалось в трубах органа и заставляло дрожать стекла в окнах. Священник беспомощно смотрел на роспись надгробия. Эти краски снова поблекнут до следующего года. И так каждый раз, пока очередного странника не втянут в это безумие и он своей игрой не вернет их к жизни.
– Вы никогда не пытались, – заговорила Дейрдре, – ну… как бы это сказать… Открыть гроб? Только посмотреть, есть ли…
Она запнулась, смутившись тем, что осмелилась сказать такое священнику. Но ведь интересно: а сам он в глубине души верит или только делает вид?
– Если кто-нибудь когда-нибудь и сделает это, то не я, – был ответ.
Теперь Дейрдре хотела одного:
1 2 3 4 5 6