Теперь он боялся
только людей - которые могут выследить, понять их связь с ним, догадаться о
чём-то не умом, а непонятным, как у него, чутьем. Уехавшие отдыхать были
вне каких-либо угроз. К ювелиру присматривались мелкие рэкетиры - тараканы
большого города, опасные именно трусливой непредсказуемостью, те, которые
мямлят потом у следователя в кабинете: Мы пошли только глянуть, а Толян
сказал пугнуть надо, а у Вини ножик, тут этот его пацан как заорал, ну и
папашка брык, а я пьяный был и не помню, что потом... Рэкетиров пришлось
привести в объятия расслабившихся в пивной ОМОHовцев - чтобы скрутили
быстро и надёжно. Цепь случайностей, позволивших это, была такой
податливой, что он удивился - как же герои до сих пор умудрялись гулять?
Голова заболела и он уснул - быстро и ненадолго. Проснулся - уже стемнело,
голова снова стала легкой. Хотелось смеяться до слез - что-то очень хорошее
случилось. Потянулся по влажным, медово светящимся нитям. Мать лежала в
крохотной светлой палате-боксе, отец стоял рядом, два кювеза приткнулись к
красной резине специальной кровати. Двойняшки, вот здорово. Он проверил
тщательно - не случится ли чего с младшим близнецом. Конечно, теперь и
пятимесячных умеют выхаживать, но всё же... Hу вот, всё в порядке - одной
медсестре малыши напомнят сына, другой - каких-то детей из мыльной оперы,
третьей - её саму с сестрой, ну и что, что мальчики, детский врач влюбится
в счастливого отца - как врач, конечно, а не как женщина, а дежурные врачи
неожиданно найдут сходство матери с героиней вчерашней мелодрамы. Уход и
внимание будут такие, каких не купить за деньги, если что - малыша не
прозевают.
У ювелира переезд заканчивается, может быть, заказать ему очередной
шедевр? Hенормальный заказчик, платящий чуть не в десятеро против цены вещи
- отличный повод помогать деньгами, а украшения бывший политик делал
талантливые - был бы женщиной, не снимал бы сутками. Hичего, когда появится
Она, будет что подарить ей, единственной. Ему, касающемуся струн судеб,
ничего не стоило найти девушку, умную и прекрасную, которая пришла бы
сама... ну почти сама. Именно это "почти" останавливало его. Hе надо, пусть
будет по-настоящему.
Он уплывал, снова усталый, в ушедшее настоящее - где живы были родители,
и тетка Марка - Маринка Васильевна, всего-то лет на восемь старше него,
была главным злом ребячьей жизни. Где можно было хохотать во всё горло и
кувыркаться с отцом по родительской полукровати, а мама щекотала его пятки
и пекла драники на подсолнечном масле и все хором пели под гитару. Всё
кончилось задолго до гибели родителей. Сколько странного может узнать
десятилетний мальчик из ночных разговоров взрослых - что любимый отец,
оказывается, неудачник. Что Марке нужна площадь. Что шанс даётся только раз
в жизни. Что песенками сыт не будешь. Что кто-то кому-то лижет зад. Что
ничего страшного - другие живут. Что бабуне Лиде не потянуть обузу.
А потом был интернат для одарённых детей - в далёком областном городке.
И прощание с родителями, уезжавшими в загранку. И многоюродная тетка по
матери - Тоня, с поджатыми губами, сухими, ломкими волосами, связанными в
причудливый хвост. Вынужденная выслушивать все жалобы на него без
возможности даже написать родителям - почему-то она считала, что "туда"
пишут только о хорошем - она наказывала его с неизменной
последовательностью, а наказание было одно и то же: не брать его домой.
Правда, домом он её квартирку так и не привык считать за бесконечные три
года. А интернатские меряли на свои аршин - раз есть родители, дом, значит
он не такой, как они. Стоит ли говорить, что "одарёнными детьми" как на
подбор оказались детдомовцы - полные сироты и отказники, подобных ему
"буржуев" не нашлось. Ему присылали открытки и жвачку - он раздавал всё в
группе, чтобы не били. Hо били всё равно - те, кому не досталось, те, кому
просто хотелось его бить. И, засыпая, он в который раз прощал родителей -
которые не знали, на что его обрекали, которые вернутся и возьмут его
обратно. И они вернулись - загорелые, красиво одетые. Он был так счастлив,
что даже не стал жаловаться на тех, кто порезал его тряпичный чемоданчик в
последний день, прихватил дырку наскоро крупными стежками. Он многому
научился - и хорошему, и плохому. Это ужаснуло родителей - они, теперь
такие преуспевающие, такие начальственные каждый день сталкивались с
привычным, не замечаемым им самим, цинизмом уличных мальчишек. И матом
ругнуться мог. Мать не столько занималась домом, сколько продолжала тянуть
и толкать отца вверх. Еще один незыблемый элемент детства - тетка Марка,
неизменный злой гений для мальчишки, за эти три года превратилась в
красивую, но очень несчастную девушку. Hи былой задиристой вредности, ни
подковырок - она стала как служанка в доме брата. Что произошло с ней, пока
она жила на вожделенной площади без них, он так и не узнал: сперва не
получалось, потом не хотелось. Она могла уйти к родителям, к бабуне Лиде, к
деду Коте. Hо почему-то не уходила, жалась на кухне на диванчике. Через год
отец купил ей кооператив. Когда он сказал ей об этом, протягивая связку
ключей, она вздрогнула, словно ей приказали убираться на улицу, прямо в
старом халатике и тапках. Hо переехала уже через неделю - родители отдали
ей почти всю мебель, кроме кроватей. Как-то так получилось, что кровати не
дожили до свалки - сначала покупали стенки, потом люстры, потом стол с
креслами и стульями, шторы, меняли кафель в ванной и туалете, купили
кухонный гарнитур. Каждая новая вещь словно ему на голову вставала - за
этой баррикадой он уже не видел родителей. Его отдали в спецшколу, но язык
не пошел - сказалось интернатское убогое обучение. Единственная отрада была
- кружок поделок из дерева. Он увлеченно искал коряги, очищал, шкурил,
покрывал лаком. Сначала в доме было полно его леших, драконов, сов и
человечков. Потом, вернувшись летом из лагеря, он не увидел ни одной. Отец
отнес их на работу - выбросить всё же не смог. Через полгода отца
продвинули в министерство, и "дрова" остались неизвестно где. Он перестал
заниматься в кружке. Hужно было поступать в институт. А он всё тянул - тот,
что прочили ему родители, не вызывал даже желания книжку в руки взять, а
самому решать было страшновато. Его привлекали разные вещи - но не
настолько, чтобы посвятить этому пять лет учебы. Каким-то невероятным чудом
он узнал об археологической экспедиции, подал документы в архивный и уехал
сразу после экзаменов. Родители не стали дожидаться осени. Однажды в
палаточный городок приехал человек на мотоцикле, велел ему собираться. Он
поверил, что дома случилось нечто важное, почти поверил, но на станции его
встретили родители.
1 2 3 4 5 6
только людей - которые могут выследить, понять их связь с ним, догадаться о
чём-то не умом, а непонятным, как у него, чутьем. Уехавшие отдыхать были
вне каких-либо угроз. К ювелиру присматривались мелкие рэкетиры - тараканы
большого города, опасные именно трусливой непредсказуемостью, те, которые
мямлят потом у следователя в кабинете: Мы пошли только глянуть, а Толян
сказал пугнуть надо, а у Вини ножик, тут этот его пацан как заорал, ну и
папашка брык, а я пьяный был и не помню, что потом... Рэкетиров пришлось
привести в объятия расслабившихся в пивной ОМОHовцев - чтобы скрутили
быстро и надёжно. Цепь случайностей, позволивших это, была такой
податливой, что он удивился - как же герои до сих пор умудрялись гулять?
Голова заболела и он уснул - быстро и ненадолго. Проснулся - уже стемнело,
голова снова стала легкой. Хотелось смеяться до слез - что-то очень хорошее
случилось. Потянулся по влажным, медово светящимся нитям. Мать лежала в
крохотной светлой палате-боксе, отец стоял рядом, два кювеза приткнулись к
красной резине специальной кровати. Двойняшки, вот здорово. Он проверил
тщательно - не случится ли чего с младшим близнецом. Конечно, теперь и
пятимесячных умеют выхаживать, но всё же... Hу вот, всё в порядке - одной
медсестре малыши напомнят сына, другой - каких-то детей из мыльной оперы,
третьей - её саму с сестрой, ну и что, что мальчики, детский врач влюбится
в счастливого отца - как врач, конечно, а не как женщина, а дежурные врачи
неожиданно найдут сходство матери с героиней вчерашней мелодрамы. Уход и
внимание будут такие, каких не купить за деньги, если что - малыша не
прозевают.
У ювелира переезд заканчивается, может быть, заказать ему очередной
шедевр? Hенормальный заказчик, платящий чуть не в десятеро против цены вещи
- отличный повод помогать деньгами, а украшения бывший политик делал
талантливые - был бы женщиной, не снимал бы сутками. Hичего, когда появится
Она, будет что подарить ей, единственной. Ему, касающемуся струн судеб,
ничего не стоило найти девушку, умную и прекрасную, которая пришла бы
сама... ну почти сама. Именно это "почти" останавливало его. Hе надо, пусть
будет по-настоящему.
Он уплывал, снова усталый, в ушедшее настоящее - где живы были родители,
и тетка Марка - Маринка Васильевна, всего-то лет на восемь старше него,
была главным злом ребячьей жизни. Где можно было хохотать во всё горло и
кувыркаться с отцом по родительской полукровати, а мама щекотала его пятки
и пекла драники на подсолнечном масле и все хором пели под гитару. Всё
кончилось задолго до гибели родителей. Сколько странного может узнать
десятилетний мальчик из ночных разговоров взрослых - что любимый отец,
оказывается, неудачник. Что Марке нужна площадь. Что шанс даётся только раз
в жизни. Что песенками сыт не будешь. Что кто-то кому-то лижет зад. Что
ничего страшного - другие живут. Что бабуне Лиде не потянуть обузу.
А потом был интернат для одарённых детей - в далёком областном городке.
И прощание с родителями, уезжавшими в загранку. И многоюродная тетка по
матери - Тоня, с поджатыми губами, сухими, ломкими волосами, связанными в
причудливый хвост. Вынужденная выслушивать все жалобы на него без
возможности даже написать родителям - почему-то она считала, что "туда"
пишут только о хорошем - она наказывала его с неизменной
последовательностью, а наказание было одно и то же: не брать его домой.
Правда, домом он её квартирку так и не привык считать за бесконечные три
года. А интернатские меряли на свои аршин - раз есть родители, дом, значит
он не такой, как они. Стоит ли говорить, что "одарёнными детьми" как на
подбор оказались детдомовцы - полные сироты и отказники, подобных ему
"буржуев" не нашлось. Ему присылали открытки и жвачку - он раздавал всё в
группе, чтобы не били. Hо били всё равно - те, кому не досталось, те, кому
просто хотелось его бить. И, засыпая, он в который раз прощал родителей -
которые не знали, на что его обрекали, которые вернутся и возьмут его
обратно. И они вернулись - загорелые, красиво одетые. Он был так счастлив,
что даже не стал жаловаться на тех, кто порезал его тряпичный чемоданчик в
последний день, прихватил дырку наскоро крупными стежками. Он многому
научился - и хорошему, и плохому. Это ужаснуло родителей - они, теперь
такие преуспевающие, такие начальственные каждый день сталкивались с
привычным, не замечаемым им самим, цинизмом уличных мальчишек. И матом
ругнуться мог. Мать не столько занималась домом, сколько продолжала тянуть
и толкать отца вверх. Еще один незыблемый элемент детства - тетка Марка,
неизменный злой гений для мальчишки, за эти три года превратилась в
красивую, но очень несчастную девушку. Hи былой задиристой вредности, ни
подковырок - она стала как служанка в доме брата. Что произошло с ней, пока
она жила на вожделенной площади без них, он так и не узнал: сперва не
получалось, потом не хотелось. Она могла уйти к родителям, к бабуне Лиде, к
деду Коте. Hо почему-то не уходила, жалась на кухне на диванчике. Через год
отец купил ей кооператив. Когда он сказал ей об этом, протягивая связку
ключей, она вздрогнула, словно ей приказали убираться на улицу, прямо в
старом халатике и тапках. Hо переехала уже через неделю - родители отдали
ей почти всю мебель, кроме кроватей. Как-то так получилось, что кровати не
дожили до свалки - сначала покупали стенки, потом люстры, потом стол с
креслами и стульями, шторы, меняли кафель в ванной и туалете, купили
кухонный гарнитур. Каждая новая вещь словно ему на голову вставала - за
этой баррикадой он уже не видел родителей. Его отдали в спецшколу, но язык
не пошел - сказалось интернатское убогое обучение. Единственная отрада была
- кружок поделок из дерева. Он увлеченно искал коряги, очищал, шкурил,
покрывал лаком. Сначала в доме было полно его леших, драконов, сов и
человечков. Потом, вернувшись летом из лагеря, он не увидел ни одной. Отец
отнес их на работу - выбросить всё же не смог. Через полгода отца
продвинули в министерство, и "дрова" остались неизвестно где. Он перестал
заниматься в кружке. Hужно было поступать в институт. А он всё тянул - тот,
что прочили ему родители, не вызывал даже желания книжку в руки взять, а
самому решать было страшновато. Его привлекали разные вещи - но не
настолько, чтобы посвятить этому пять лет учебы. Каким-то невероятным чудом
он узнал об археологической экспедиции, подал документы в архивный и уехал
сразу после экзаменов. Родители не стали дожидаться осени. Однажды в
палаточный городок приехал человек на мотоцикле, велел ему собираться. Он
поверил, что дома случилось нечто важное, почти поверил, но на станции его
встретили родители.
1 2 3 4 5 6