.. (Встает.)
Беляев. Вы были со мной откровенны... Позвольте же и мне быть откровенным с вами. Я не люблю Веру Александровну; по крайней мере я не люблю ее так, как вы предполагаете.
Наталья Петровна. Да разве я... (Останавливается.)
Беляев. И, Если я понравился Вере Александровне, Если ей показалось, что и я, как вы говорите, к ней неравнодушен, я не хочу ее обманывать; я ей самой все скажу, всю правду. Но после подобного объясненья, вы поймете сами, Наталья Петровна, мне будет трудно здесь остаться: мое положение было бы слишком неловко. Я не стану вам говорить, как мне тяжело оставить ваш дом... мне другого делать нечего. Я всегда с благодарностью буду вспоминать об вас... Позвольте мне удалиться... Я еще буду иметь честь проститься с вами.
Наталья Петровна (с притворным равнодушием). Как хотите... но я, признаюсь, этого не ожидала... Я совсем не для того хотела с вами объясниться... Я только хотела предупредить вас... Вера еще дитя... Я, может быть, придала всему этому слишком много значенья. Я не вижу необходимости вашего отъезда. Впрочем, как хотите.
Беляев. Наталья Петровна... мне, право, невозможно более остаться здесь.
Наталья Петровна. Вам, видно, очень легко расстаться с нами!
Беляев. Нет, Наталья Петровна, не легко.
Наталья Петровна. Я не привыкла удерживать людей против их воли... но, признаюсь, это мне очень неприятно. I Беляев (после некоторой нерешимости). Наталья Петровна... я не желал бы причинить вам малейшую неприятность... Я остаюсь.
Наталья Петровна (подозрительно). А!.. (Помолчав.) Я не ожидала, что вы так скоро перемените ваше решение... Я вам благодарна, но... Позвольте мне подумать. Может быть, вы правы; может быть, вам точно надобно уехать. Я подумаю, я вам дам знать... Вы позволите мне до сегодняшнего вечера оставить вас в неизвестности? Беляев. Я готов ждать, сколько вам угодно. (Кланяется и хочет уйти.)
Наталья Петровна. Вы мне обещаете...
Беляев (останавливаясь). Что-с?
Наталья Петровна. Вы, кажется, хотели объясниться с Верой... Я не знаю, будет ли это прилично. Впрочем,
я вам дам знать мое решение. Я начинаю думать, что вам точно надобно уехать. До свидания.
Беляев вторично кланяется и уходит в залу. Наталья Петровна глядит
ему вслед
Я спокойна! Он ее не любит... (Прохаживается по комнате.) Итак, вместо того чтобы отказать ему, я сама его удержала? Он остается... Но что я скажу Ракитину? Что я сделала? (Помолчав.) И какое имела я право разгласить любовь этой бедной девочки?.. Как? Я сама выманила у ней признание... полупризнание, и потом я же сама так безжалостно, так грубо... (Закрывает лицо руками.) Может быть, он начинал ее любить... С какого права я растоптала этот цветок в зародыше... Да и полно, растоптала ли я его? Может быть, он обманул меня... Хотела же я его обмануть!.. О нет! Он для этого слишком благороден... Он не то что я! И из чего я так торопилась? сейчас все разболтала? (Вздохнув.) Мало чего нет? Если бы я могла предвидеть... Как я хитрила, как я лгала перед ним... а он! Как он смело и свободно говорил... Я склонялась перед ним... Это человек! Я его еще не знала... Он должен уехать. Если он останется... Я чувствую, я дойду до того, что я потеряю всякое уважение к самой себе... Он должен уехать, или я погибла! Я ему напишу, пока он еще не успел увидаться с Верой... Он должен уехать! (Быстро уходит в кабинет.) ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Театр представляет большие пустые сени. Стены голые, пол неровный, каменный, шесть кирпичных выбеленных и облупленных колонн, по три с каждого бока, поддерживают потолок. Налево два открытых окна и дверь в сад. Направо дверь в коридор, ведущий к главному дому; прямо железная дверь в кладовую. Возле первой колонны направо садовая зеленая скамья, в одном углу несколько лопат, леек и горшков. Вечер. Красные лучи солнца падают сквозь окна на пол.
Катя (входит из двери направо, проворно идет к окну и глядит некоторое время в сад). Нет, не видать. А мне сказали, что он пошел в оранжерею. Знать, еще не вышел оттуда. Что ж, подожду, пока мимо пойдет. Ему другой дороги нету... (Вздыхает и прислоняется к окну.) Он, говорят, уезжает. (Вздыхает опять.) Как же это мы без него будем... Бедная барышня! Как она меня просила... Что ж, отчего не услужить? Пусть поговорит с ней напоследях. Экая теплынь сегодня! А, кажись, дождик накрапывает... (Опять взглядывает из окна и вдруг подается назад.) Да уж они не сюда ли?.. Точно сюда. Ах, батюшки...
Хочет убежать, но не успевает еще дойти до двери коридора, как уже
из саду входит Шпигельский с Лизаветой Богдановной.
Катя прячется за колонну.
Шпигельский (отряхивая шляпу). Мы можем здесь дождик переждать. Он скоро пройдет.
Лизавета Богдановна. Пожалуй.
Шпигельский (оглядываясь). Что это за строение? Кладовая, что ли?
Лизавета Богдановна (указывая на железную дверь). Нет, кладовая вот где. Эти сени, говорят, Аркадия Сергеича батюшка пристроил, когда из чужих краев вернулся.
Шпигельский. А! я вижу, в чем дело: Венеция, сударь ты мой. (Садится на скамью.) Присядемте.
Лизавета Богдановна садится.
А признайтесь, Лизавета Богдановна, дождик этот некстати пошел. Он перервал наши объясненья на самом чувствительном месте.
Лизавета Богдановна (опустив глаза). Игнатий Ильич...
Шпигельский. Но никто нам не мешает возобновить наш разговор... Кстати, вы говорите, Анна Семеновна не в духе сегодня?
Лизавета Богдановна. Да, не в духе. Она даже обедала у себя в комнате.
Шпигельский. Вот как! Экое несчастье, подумаешь!
Лизавета Богдановна. Она сегодня поутру застала Наталью Петровну в слезах... с Михаилом Александрычем... Он, конечно, свой человек, но все-таки... Впрочем, Михайло Александрыч обещался все объяснить.
Шпигельский. А! Ну, напрасно ж она тревожится. Михайло Александрыч, по моему мнению, никогда не был человеком опасным, а уж теперь-то менее, чем когда-нибудь.
Лизавета Богдановна. А что?
Шпигельский. Да так. Больно умно говорит. У кого сыпью, а у этих умников все язычком выходит, болтовней. Вы, Лизавета Богдановна, и вперед не бойтесь болтунов: они не опасны, а вот те, что больше молчат, да с придурью, да темпераменту много, да затылок широк, те вот опасны.
Лизавета Богдановна (помолчав). Скажите, Наталья Петровна точно нездорова?
Шпигельский. Так же нездорова, как мы с вами.
Лизавета Богдановна. Она за обедом ничего не кушала.
Шпигельский. Не одна болезнь отнимает аппетит.
Лизавета Богдановна. Вы у Большинцова обедали?
Шпигельский. Да, у него... Я к нему съездил. И для вас только вернулся, ей-богу.
Лизавета Богдановна. Ну, полноте. А знаете ли что, Игнатий Ильич? Наталья Петровна за что-то на вас сердится... Она за столом не совсем выгодно об вас отозвалась.
Шпигельский. В самом деле? Видно, барыням не по нутру, коли у нашего брата глаза зрячие. Делай по-ихнему, помогай им - да и притворяйся еще, что не понимаешь их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Беляев. Вы были со мной откровенны... Позвольте же и мне быть откровенным с вами. Я не люблю Веру Александровну; по крайней мере я не люблю ее так, как вы предполагаете.
Наталья Петровна. Да разве я... (Останавливается.)
Беляев. И, Если я понравился Вере Александровне, Если ей показалось, что и я, как вы говорите, к ней неравнодушен, я не хочу ее обманывать; я ей самой все скажу, всю правду. Но после подобного объясненья, вы поймете сами, Наталья Петровна, мне будет трудно здесь остаться: мое положение было бы слишком неловко. Я не стану вам говорить, как мне тяжело оставить ваш дом... мне другого делать нечего. Я всегда с благодарностью буду вспоминать об вас... Позвольте мне удалиться... Я еще буду иметь честь проститься с вами.
Наталья Петровна (с притворным равнодушием). Как хотите... но я, признаюсь, этого не ожидала... Я совсем не для того хотела с вами объясниться... Я только хотела предупредить вас... Вера еще дитя... Я, может быть, придала всему этому слишком много значенья. Я не вижу необходимости вашего отъезда. Впрочем, как хотите.
Беляев. Наталья Петровна... мне, право, невозможно более остаться здесь.
Наталья Петровна. Вам, видно, очень легко расстаться с нами!
Беляев. Нет, Наталья Петровна, не легко.
Наталья Петровна. Я не привыкла удерживать людей против их воли... но, признаюсь, это мне очень неприятно. I Беляев (после некоторой нерешимости). Наталья Петровна... я не желал бы причинить вам малейшую неприятность... Я остаюсь.
Наталья Петровна (подозрительно). А!.. (Помолчав.) Я не ожидала, что вы так скоро перемените ваше решение... Я вам благодарна, но... Позвольте мне подумать. Может быть, вы правы; может быть, вам точно надобно уехать. Я подумаю, я вам дам знать... Вы позволите мне до сегодняшнего вечера оставить вас в неизвестности? Беляев. Я готов ждать, сколько вам угодно. (Кланяется и хочет уйти.)
Наталья Петровна. Вы мне обещаете...
Беляев (останавливаясь). Что-с?
Наталья Петровна. Вы, кажется, хотели объясниться с Верой... Я не знаю, будет ли это прилично. Впрочем,
я вам дам знать мое решение. Я начинаю думать, что вам точно надобно уехать. До свидания.
Беляев вторично кланяется и уходит в залу. Наталья Петровна глядит
ему вслед
Я спокойна! Он ее не любит... (Прохаживается по комнате.) Итак, вместо того чтобы отказать ему, я сама его удержала? Он остается... Но что я скажу Ракитину? Что я сделала? (Помолчав.) И какое имела я право разгласить любовь этой бедной девочки?.. Как? Я сама выманила у ней признание... полупризнание, и потом я же сама так безжалостно, так грубо... (Закрывает лицо руками.) Может быть, он начинал ее любить... С какого права я растоптала этот цветок в зародыше... Да и полно, растоптала ли я его? Может быть, он обманул меня... Хотела же я его обмануть!.. О нет! Он для этого слишком благороден... Он не то что я! И из чего я так торопилась? сейчас все разболтала? (Вздохнув.) Мало чего нет? Если бы я могла предвидеть... Как я хитрила, как я лгала перед ним... а он! Как он смело и свободно говорил... Я склонялась перед ним... Это человек! Я его еще не знала... Он должен уехать. Если он останется... Я чувствую, я дойду до того, что я потеряю всякое уважение к самой себе... Он должен уехать, или я погибла! Я ему напишу, пока он еще не успел увидаться с Верой... Он должен уехать! (Быстро уходит в кабинет.) ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Театр представляет большие пустые сени. Стены голые, пол неровный, каменный, шесть кирпичных выбеленных и облупленных колонн, по три с каждого бока, поддерживают потолок. Налево два открытых окна и дверь в сад. Направо дверь в коридор, ведущий к главному дому; прямо железная дверь в кладовую. Возле первой колонны направо садовая зеленая скамья, в одном углу несколько лопат, леек и горшков. Вечер. Красные лучи солнца падают сквозь окна на пол.
Катя (входит из двери направо, проворно идет к окну и глядит некоторое время в сад). Нет, не видать. А мне сказали, что он пошел в оранжерею. Знать, еще не вышел оттуда. Что ж, подожду, пока мимо пойдет. Ему другой дороги нету... (Вздыхает и прислоняется к окну.) Он, говорят, уезжает. (Вздыхает опять.) Как же это мы без него будем... Бедная барышня! Как она меня просила... Что ж, отчего не услужить? Пусть поговорит с ней напоследях. Экая теплынь сегодня! А, кажись, дождик накрапывает... (Опять взглядывает из окна и вдруг подается назад.) Да уж они не сюда ли?.. Точно сюда. Ах, батюшки...
Хочет убежать, но не успевает еще дойти до двери коридора, как уже
из саду входит Шпигельский с Лизаветой Богдановной.
Катя прячется за колонну.
Шпигельский (отряхивая шляпу). Мы можем здесь дождик переждать. Он скоро пройдет.
Лизавета Богдановна. Пожалуй.
Шпигельский (оглядываясь). Что это за строение? Кладовая, что ли?
Лизавета Богдановна (указывая на железную дверь). Нет, кладовая вот где. Эти сени, говорят, Аркадия Сергеича батюшка пристроил, когда из чужих краев вернулся.
Шпигельский. А! я вижу, в чем дело: Венеция, сударь ты мой. (Садится на скамью.) Присядемте.
Лизавета Богдановна садится.
А признайтесь, Лизавета Богдановна, дождик этот некстати пошел. Он перервал наши объясненья на самом чувствительном месте.
Лизавета Богдановна (опустив глаза). Игнатий Ильич...
Шпигельский. Но никто нам не мешает возобновить наш разговор... Кстати, вы говорите, Анна Семеновна не в духе сегодня?
Лизавета Богдановна. Да, не в духе. Она даже обедала у себя в комнате.
Шпигельский. Вот как! Экое несчастье, подумаешь!
Лизавета Богдановна. Она сегодня поутру застала Наталью Петровну в слезах... с Михаилом Александрычем... Он, конечно, свой человек, но все-таки... Впрочем, Михайло Александрыч обещался все объяснить.
Шпигельский. А! Ну, напрасно ж она тревожится. Михайло Александрыч, по моему мнению, никогда не был человеком опасным, а уж теперь-то менее, чем когда-нибудь.
Лизавета Богдановна. А что?
Шпигельский. Да так. Больно умно говорит. У кого сыпью, а у этих умников все язычком выходит, болтовней. Вы, Лизавета Богдановна, и вперед не бойтесь болтунов: они не опасны, а вот те, что больше молчат, да с придурью, да темпераменту много, да затылок широк, те вот опасны.
Лизавета Богдановна (помолчав). Скажите, Наталья Петровна точно нездорова?
Шпигельский. Так же нездорова, как мы с вами.
Лизавета Богдановна. Она за обедом ничего не кушала.
Шпигельский. Не одна болезнь отнимает аппетит.
Лизавета Богдановна. Вы у Большинцова обедали?
Шпигельский. Да, у него... Я к нему съездил. И для вас только вернулся, ей-богу.
Лизавета Богдановна. Ну, полноте. А знаете ли что, Игнатий Ильич? Наталья Петровна за что-то на вас сердится... Она за столом не совсем выгодно об вас отозвалась.
Шпигельский. В самом деле? Видно, барыням не по нутру, коли у нашего брата глаза зрячие. Делай по-ихнему, помогай им - да и притворяйся еще, что не понимаешь их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28