Стальные щит и шлем магической
закалки уцелели. Спасли бы они его от каменного шквала? Но в любом случае
только ненормальные странствуют в горах с грузом сильного мула на шее и
левой руке. В Каноне сказано, что Этерик дошел до страны Мо, и тамошний
дракон извел его хитростью, пустив большой пал по лесу навстречу герою.
Однако по всему он так и не выбрался из скального лабиринта. Встреча с ним
одарила меня немногим. Шлем был велик и массивен, щит вовсе неподъемен. А
легкое и длинное копье белого камня пошло мне впрок, то самое, которое
"...сгибалось в кольцо и разгибалось без изъяна, било без промаху и
сразило пять десятков монстров, не горело в пламени земном и
подземном...". И в воде не горело, и в огне не тонуло - как издевались мы,
желторотые школяры-зубрилы. Вот оно в моей руке, прохладная ребристая
кость на ощупь, легче тисовой жерди, с которой мы работали месяцы
напролет. Но я даже не попытался его согнуть, я вырос из того возраста, а
хмурые мужчины знают себе цену и не верят в чудеса. По крайней мере,
чудеса невольные. На чаше гарды изнутри были неровно процарапаны крестики
и притерты чем-то черным, вроде сажи, чтоб заметней стали. Я насчитал
четырнадцать таких значков и послал мысленный привет моему каноноучителю
отцу Адальберту и кафедрам каноноучения вообще всех коллежей Ордена
Дракоборцев. Какая каша заварится! На всех изображениях, витражах,
покровах нимб св.Этерика состоит из пятидесяти звездочек, это еще из
вопросника младшей ступени.
Я был весел и горд, и едва различимая тропа несла меня под яркой
белизной вечного тумана вниз, все более резко кренясь под уклон, и ошую от
меня теперь журчал ручей с соленой на вкус водой. Она щипала язык и
терзала зубы холодом. По ночам я мечтал о костре и горячем хлебове. На
исходе третьего дня сплошная скала внезапно разомкнулась, и, вровень с
полетом птицы, я увидел страну Мо в сиреневой дымке, в синих тенях гор, и
сотни костров на холмах. Три долины лучами расходились у меня из-под ног
за пределы зрения, в сиреневое и лиловое ничто. Если и были звезды в небе,
то я их не видел. Только в романах и праздных сочинениях трубадуров звезды
сияют будто факелы ночного патруля. Любовник различает улыбку милой в их
услужливом освещении, а кинжалы злодеев так прямо и сверкают. Не терплю
сказок. Давно, примерно с прошлой осени. Злосчастная страна Мо
расстилалась подо мной, и где-то в своем логове беспокойно ворочался
дракон, мучаясь давним, полузабытым кошмаром.
- Избавитель явился. Радуйтесь, люди! - пробормотал я и чихнул. Из
носу текло безостановочно, текло и свербило, видно, чары подлого чудовища
не миновали и меня на границе его домена. Дальнейший путь был очевиден, но
следовало ждать до утра. Гигантский язык осыпи стремился круто вниз.
Безмерно одиноким казался я себе перед самым отплытием в сон, когда
снизу донесся отдаленный стон трубы, протяжный, тонкий. Он встревожил и
Семле, и тот пропрыгнул раз несколько, неловко вскидывая спутанные на ночь
ноги. Моя последняя ниточка к дому родному. В лучших традициях мне к шести
годам отдали во владение голенастого жеребенка. Поднимай его каждое утро,
будешь расти вместе с ним, будет расти и сила. Потом господь прогневался
на наш край, а разум людей свихнулся, и окончательно эта буря занесла меня
и Семле в холодные дормиторий и конюшню коллежа. Судьба влекла меня, не
спрашивая, насколько она мне по нраву. Теперь я взрослый, я редко плачу во
сне. Но я проснулся с мокрыми щеками и заснул снова. Мне привиделось, как
моя душа - яркая белая звездочка - воспаряет над миром. И снизу посылают
ей белые лучи другие души. Послушники-дракоборцы моего потока, тьютор отец
Олорий, матушка (а в большом зале проломлена крыша, ветер наметает снежные
кучи, и крысы пробегают мимо этих куч, звеня осколками цветного стекла на
полу), мой старший брат, с некоторым недоумением осваивающий презренное
ремесло хлебопашца, и та девица со смелыми глазами, которую я видел в
октябре на переправе через Майн, и нищие на широких ступенях кафедрального
собора, они временами уходили погреться у костра, разведенного за углом на
площади, а ливень все крепче бил их по мешковине и грязным костлявым
рукам. Я опять проснулся. Сердце тараном колотилось, потрясая грудную
клетку, отдаваясь в висках и кончиках пальцев. Я скрючился в клубок и
натянул полость на голову. Было еще темно. Третий сон показал мне Элайю на
ледяной блистающей вершине. Мы с ним, и этот одинокий пик, и чистая
голубизна ветреного неба, в котором теряется основание нашей Вавилонской
башни. Я не спрашиваю, как мы с ним очутились здесь. Наверняка очередное
безумство. Лицо его бесстрастно, но голос печален.
- Мальчик, я солгал тебе. Ты не убьешь дракона.
- Ведь у меня копье Этерика.
Молчание.
- Он меня в западню заманит?
Элайя коротко мотает головой.
- Магия? Колдовство?
Нет. Нет.
- Что меня ждет, Элайя, не ври мне!
- Знаешь ли ты себя, мастер Вилл? Веришь себе? Всегда согласен с
собою?
- Ты пугаешь меня непонятными словами!
Сон уходит, а Элайя озабоченно повторяет:
- Веришь себе? Знаешь себя?
Яснее ясного - все пройдет гладко, только ежели я себе сам ножку не
подставлю. Беспроигрышный прием гадалок. Я тяну спину, как струну арбалета
и повожу, напрягаю до хруста плечи. День обещает быть добрым, хотя солнце
еще слабо для тепла.
Вскоре мы начинаем спуск. Я ужасно трушу, и пот копится на бровях, и
капли скользят к глазам и по крыльям носа. Солнце светит наотмашь, режет и
жжет, и камни опасно колеблются, как одна живая масса. Да простят мне
богобоязненные пустомели - копьем я орудую, как простым, очень длинным и
неудобным посохом, и чертова реликвия при этом гнется куда попало на манер
ивовой лозы. Приходится следить за зверем, доверяющим мне, и за поклажей,
и за завалами валунов впереди-внизу-вокруг. В тесный круг забрали меня
немногие звуки - напряженные дыхания, и голоса камней из-под ног, а дальше
- безветрие, пустота, тишина. Солнце жжет, и из носу льет - радуйтесь,
люди, грядет герой, каких не бывало. Я жмурюсь, промаргиваю едкий пот, и
по редким фрагментам, доступным зрению, пытаюсь направить наше движение.
Время остановилось, а солнце карабкается в зенит, но вот я очутился в
холодной тени и вмиг ослеп. Под ногами тот же щебень, осыпь ползет дальше
и заворачивает за грузно осевшую на пути громадную гору. Она одна
особняком торчит под могучими скалами, откуда - с высокого верху - и
срывается из пролома застывший камнепад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
закалки уцелели. Спасли бы они его от каменного шквала? Но в любом случае
только ненормальные странствуют в горах с грузом сильного мула на шее и
левой руке. В Каноне сказано, что Этерик дошел до страны Мо, и тамошний
дракон извел его хитростью, пустив большой пал по лесу навстречу герою.
Однако по всему он так и не выбрался из скального лабиринта. Встреча с ним
одарила меня немногим. Шлем был велик и массивен, щит вовсе неподъемен. А
легкое и длинное копье белого камня пошло мне впрок, то самое, которое
"...сгибалось в кольцо и разгибалось без изъяна, било без промаху и
сразило пять десятков монстров, не горело в пламени земном и
подземном...". И в воде не горело, и в огне не тонуло - как издевались мы,
желторотые школяры-зубрилы. Вот оно в моей руке, прохладная ребристая
кость на ощупь, легче тисовой жерди, с которой мы работали месяцы
напролет. Но я даже не попытался его согнуть, я вырос из того возраста, а
хмурые мужчины знают себе цену и не верят в чудеса. По крайней мере,
чудеса невольные. На чаше гарды изнутри были неровно процарапаны крестики
и притерты чем-то черным, вроде сажи, чтоб заметней стали. Я насчитал
четырнадцать таких значков и послал мысленный привет моему каноноучителю
отцу Адальберту и кафедрам каноноучения вообще всех коллежей Ордена
Дракоборцев. Какая каша заварится! На всех изображениях, витражах,
покровах нимб св.Этерика состоит из пятидесяти звездочек, это еще из
вопросника младшей ступени.
Я был весел и горд, и едва различимая тропа несла меня под яркой
белизной вечного тумана вниз, все более резко кренясь под уклон, и ошую от
меня теперь журчал ручей с соленой на вкус водой. Она щипала язык и
терзала зубы холодом. По ночам я мечтал о костре и горячем хлебове. На
исходе третьего дня сплошная скала внезапно разомкнулась, и, вровень с
полетом птицы, я увидел страну Мо в сиреневой дымке, в синих тенях гор, и
сотни костров на холмах. Три долины лучами расходились у меня из-под ног
за пределы зрения, в сиреневое и лиловое ничто. Если и были звезды в небе,
то я их не видел. Только в романах и праздных сочинениях трубадуров звезды
сияют будто факелы ночного патруля. Любовник различает улыбку милой в их
услужливом освещении, а кинжалы злодеев так прямо и сверкают. Не терплю
сказок. Давно, примерно с прошлой осени. Злосчастная страна Мо
расстилалась подо мной, и где-то в своем логове беспокойно ворочался
дракон, мучаясь давним, полузабытым кошмаром.
- Избавитель явился. Радуйтесь, люди! - пробормотал я и чихнул. Из
носу текло безостановочно, текло и свербило, видно, чары подлого чудовища
не миновали и меня на границе его домена. Дальнейший путь был очевиден, но
следовало ждать до утра. Гигантский язык осыпи стремился круто вниз.
Безмерно одиноким казался я себе перед самым отплытием в сон, когда
снизу донесся отдаленный стон трубы, протяжный, тонкий. Он встревожил и
Семле, и тот пропрыгнул раз несколько, неловко вскидывая спутанные на ночь
ноги. Моя последняя ниточка к дому родному. В лучших традициях мне к шести
годам отдали во владение голенастого жеребенка. Поднимай его каждое утро,
будешь расти вместе с ним, будет расти и сила. Потом господь прогневался
на наш край, а разум людей свихнулся, и окончательно эта буря занесла меня
и Семле в холодные дормиторий и конюшню коллежа. Судьба влекла меня, не
спрашивая, насколько она мне по нраву. Теперь я взрослый, я редко плачу во
сне. Но я проснулся с мокрыми щеками и заснул снова. Мне привиделось, как
моя душа - яркая белая звездочка - воспаряет над миром. И снизу посылают
ей белые лучи другие души. Послушники-дракоборцы моего потока, тьютор отец
Олорий, матушка (а в большом зале проломлена крыша, ветер наметает снежные
кучи, и крысы пробегают мимо этих куч, звеня осколками цветного стекла на
полу), мой старший брат, с некоторым недоумением осваивающий презренное
ремесло хлебопашца, и та девица со смелыми глазами, которую я видел в
октябре на переправе через Майн, и нищие на широких ступенях кафедрального
собора, они временами уходили погреться у костра, разведенного за углом на
площади, а ливень все крепче бил их по мешковине и грязным костлявым
рукам. Я опять проснулся. Сердце тараном колотилось, потрясая грудную
клетку, отдаваясь в висках и кончиках пальцев. Я скрючился в клубок и
натянул полость на голову. Было еще темно. Третий сон показал мне Элайю на
ледяной блистающей вершине. Мы с ним, и этот одинокий пик, и чистая
голубизна ветреного неба, в котором теряется основание нашей Вавилонской
башни. Я не спрашиваю, как мы с ним очутились здесь. Наверняка очередное
безумство. Лицо его бесстрастно, но голос печален.
- Мальчик, я солгал тебе. Ты не убьешь дракона.
- Ведь у меня копье Этерика.
Молчание.
- Он меня в западню заманит?
Элайя коротко мотает головой.
- Магия? Колдовство?
Нет. Нет.
- Что меня ждет, Элайя, не ври мне!
- Знаешь ли ты себя, мастер Вилл? Веришь себе? Всегда согласен с
собою?
- Ты пугаешь меня непонятными словами!
Сон уходит, а Элайя озабоченно повторяет:
- Веришь себе? Знаешь себя?
Яснее ясного - все пройдет гладко, только ежели я себе сам ножку не
подставлю. Беспроигрышный прием гадалок. Я тяну спину, как струну арбалета
и повожу, напрягаю до хруста плечи. День обещает быть добрым, хотя солнце
еще слабо для тепла.
Вскоре мы начинаем спуск. Я ужасно трушу, и пот копится на бровях, и
капли скользят к глазам и по крыльям носа. Солнце светит наотмашь, режет и
жжет, и камни опасно колеблются, как одна живая масса. Да простят мне
богобоязненные пустомели - копьем я орудую, как простым, очень длинным и
неудобным посохом, и чертова реликвия при этом гнется куда попало на манер
ивовой лозы. Приходится следить за зверем, доверяющим мне, и за поклажей,
и за завалами валунов впереди-внизу-вокруг. В тесный круг забрали меня
немногие звуки - напряженные дыхания, и голоса камней из-под ног, а дальше
- безветрие, пустота, тишина. Солнце жжет, и из носу льет - радуйтесь,
люди, грядет герой, каких не бывало. Я жмурюсь, промаргиваю едкий пот, и
по редким фрагментам, доступным зрению, пытаюсь направить наше движение.
Время остановилось, а солнце карабкается в зенит, но вот я очутился в
холодной тени и вмиг ослеп. Под ногами тот же щебень, осыпь ползет дальше
и заворачивает за грузно осевшую на пути громадную гору. Она одна
особняком торчит под могучими скалами, откуда - с высокого верху - и
срывается из пролома застывший камнепад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10