— Борис основательно рассердился и мгновенно покраснел как рак. — Нельзя с этой чернью по другому! Иначе она мировой пожар раздует и своим благодетелям глотку перережет! Уроки истории надо запоминать, вот что я вам скажу.
— Боря, вы в чем-то правы, но нельзя бесконечно действовать насилием, необходима же и доброта и гуманизм!
— Вы бросьте свой слащавый гуманизм! Это мы уже проходили. — Борис как-то по-иезуитски оскалился и пристально посмотрел на академика. — Такие вот псевдогуманисты, вылезшие из еврейских местечек, пораспускали сладкие слюни, а потом устраивали красный террор и концлагеря!
Казалось, эта фраза была обращена непосредственно к академику. Ему стало неприятно, и он замолчал. Борис, к которому он в первую минуту почувствовал симпатию, целеустремленно шел вперед, поджав губы и толкая перед собой тележку со вспоротым чемоданом.
— Вы в Академии работали? — Борис неожиданно прервал молчание и заговорил уже спокойным голосом, в котором время от времени проскальзывали стальные интонации, теперь уже гораздо лучше узнаваемые, чем раньше. — Случайно не знали профессора Горькина?
— Василия Станиславовича? Как же, прекрасно знал. Мы с ним когда-то еще в шестидесятые годы занимались расчетами.
— Это один из моих учителей, — Борис немного расслабился, — читал мне лекции в Университете. Один из немногих людей, которых я уважаю. Он никогда не вешал лапшу на уши.
— Да, надо же как замечательно!
— Вы уже знаете, чем будете заниматься у Ефима?
— В общих чертах, Боря, вы знаете, Ефим меня пригласил, так сказать, не оговаривая конкретных функций, предложил продолжать научные исследования, которые я вел в России. Нет, я безусловно готов и хочу помочь компании…
— В России вообще никакой науки не было! — Борис произнес эту фразу с холодной и яростной убежденностью. — Я насмотрелся в Университете на всех этих ученых, сплошная мафия. Так что для вашей же пользы советую поскорее включиться в работу компании.
— Да нет, Боря, вы меня не поняли. Я очень благодарен Ефиму за его предложение и с удовольствием приму участие в работе. Но насчет науки вы неправы. Дорогой мой, откройте любой Американский физический журнал и вы увидите, столько ссылок на советских ученых…
— Русских, а не советских. Хорошо, я допускаю, что могу быть неправ.
— Борис строго посмотрел на академика. — Вы сможете помочь нашей группе рассчитать напряжения, возникающие в деталях?
— Да о чем разговор, Боря, с удовольствием. Сразу же этим займусь. А в чем проблема?
— Мы уже год не можем решить, делать ли в наших стендах отверстия. — Услышав в голосе академика готовность к сотрудничеству, Борис явно убавил жесткости в голосе и с увлечением начал описывать проблему. — Ефим сам колеблется, четыре дырки просверлить или шесть, так что необходим теоретический расчет.
— Это школьная задачка, я завтра же все рассчитаю. — Неприятное чувство, вызванное нетерпимостью Бориса и упоминанием о комиссарах из еврейских местечек не покидало академика.
Всю дорогу Борис деловым тоном объяснял технические проблемы компании Пусика, и у академика слегка пошла кругом голова. Он даже не заметил, как и когда они подъехали к просторному дому со стеклянной террасой.
— Привет, привет, — навстречу ему вышел мужчина примерно его возраста со слегка отвисшей нижней губой и ироничным взглядом. Одет он был в вытертые джинсы и просторную футболку. — Жора про тебя рассказывал. Спасибо, Боря помог мне, тебя подвез, я сегодня со своими идиотами разбирался. Ну что, отказывался, упирался, а эти сволочи все-таки тебя довели, верно?
— Да, Ефим, честно говоря, не хочется про это вспоминать. У меня только одна мечта: если удастся создать здесь маленькую группку, перетащить хотя-бы одного или двух моих ребят, наладить работу, то моя жизнь не пропала!
— Сделаем все, всех перетащим! — Ефим почему-то слегка поморщился. — Это пустяки, не в этом главное. Ты понимаешь, я уже скоро двадцать лет как в этой стране. Ты видишь, я всего добился. Кем я был в Союзе? Пархатым жидом, вот кем. Любая мразь могла меня по стенке размазать и топтать меня ногами. Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить, сколько унижений, как меня не посадили, до сих пор ума не приложу. И вот я уехал, нищий, оборванец. Как сейчас помню, приехал в Вену, и у меня пять долларов в кармане. И в Америку приехал у меня немногим больше было. Ты понимаешь, я всего добился своей головой и руками. У меня есть все, и этого хватит на сто таких жизней. Теперь самая последняя мразь в Москве, которая меня разорвать на куски была готова, на коленях ко мне приползет и будет ноги лизать, потому что они в дерьме плавают, как им и полагается по заслугам. Все встало на свои места, и поэтому Америка великая страна. Я тебе это говорю, потому что вижу, что ты чем-то на меня похож. У тебя тоже все получится, я чувствую.
— Спасибо, Ефим, — академик был тронут.
— Так вот, мне это все никакой радости не приносит. Нет, интересно, конечно, деньги, работа, но ведь пора и о душе подумать. Никто не вспомнит меня через двадцать лет, все эти железки, все изменится, придут другие технологии. Поэтому у меня мечта: помочь хорошим, талантливым людям, по которым советская власть прошлась паровым катком. Вот тебе, взять и помочь, ведь должно быть у людей хоть какое-то вознаграждение за их муки, верно?
— Ефим, мне по правде не верится, что это все на самом деле происходит со мной.
— Да, — Ефим усмехнулся, — бывают такие моменты в жизни, когда оказывается, что мечта сбывается. И ты знаешь, у тебя бывало так? Она сбывается, и ты сам не веришь, что все это произошло. Ну, — он на секунду задумался, — как будто ты шел по полю и нашел золотой слиток. Поднял его, смотришь и не можешь поверить, ощупываешь его пальцами, он такой чуть пористый, с буграми, шершавый, поблескивает, и вот ты держишь его и медленно начинаешь понимать: «Да, да, это я, и я не сплю, и все это на самом деле».
— Ефим, — академик почувствовал подъем, — вы не можете себе представить, как я вам благодарен. Я хочу сказать, что в общем-то я не привык брать и не отдавать долги, так что я с большим удовольствием помогу вашей компании с расчетами. Борис упоминал про какие-то отверстия…
— Слушай, Слушай! — Ефим начал раздражаться. — Пошли Бориса к чертовой матери. Сопляк паршивый! Он же фашист, ему бы зоной или шарашкой руководить. Я его терплю только потому, что он делу полезен. Я про что говорю, хочешь помочь делу, я буду рад. Посчитай нам напряжения в деталях. А вообще я хочу создать научный центр под твоим руководством. Вытащим твоих ребят, сделаем вначале небольшую лабораторию. Здесь такое место, тысячи компаний, университеты, это центр мировой науки! Ты что думаешь, и Стэнфорд так начинался, и Принстон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Боря, вы в чем-то правы, но нельзя бесконечно действовать насилием, необходима же и доброта и гуманизм!
— Вы бросьте свой слащавый гуманизм! Это мы уже проходили. — Борис как-то по-иезуитски оскалился и пристально посмотрел на академика. — Такие вот псевдогуманисты, вылезшие из еврейских местечек, пораспускали сладкие слюни, а потом устраивали красный террор и концлагеря!
Казалось, эта фраза была обращена непосредственно к академику. Ему стало неприятно, и он замолчал. Борис, к которому он в первую минуту почувствовал симпатию, целеустремленно шел вперед, поджав губы и толкая перед собой тележку со вспоротым чемоданом.
— Вы в Академии работали? — Борис неожиданно прервал молчание и заговорил уже спокойным голосом, в котором время от времени проскальзывали стальные интонации, теперь уже гораздо лучше узнаваемые, чем раньше. — Случайно не знали профессора Горькина?
— Василия Станиславовича? Как же, прекрасно знал. Мы с ним когда-то еще в шестидесятые годы занимались расчетами.
— Это один из моих учителей, — Борис немного расслабился, — читал мне лекции в Университете. Один из немногих людей, которых я уважаю. Он никогда не вешал лапшу на уши.
— Да, надо же как замечательно!
— Вы уже знаете, чем будете заниматься у Ефима?
— В общих чертах, Боря, вы знаете, Ефим меня пригласил, так сказать, не оговаривая конкретных функций, предложил продолжать научные исследования, которые я вел в России. Нет, я безусловно готов и хочу помочь компании…
— В России вообще никакой науки не было! — Борис произнес эту фразу с холодной и яростной убежденностью. — Я насмотрелся в Университете на всех этих ученых, сплошная мафия. Так что для вашей же пользы советую поскорее включиться в работу компании.
— Да нет, Боря, вы меня не поняли. Я очень благодарен Ефиму за его предложение и с удовольствием приму участие в работе. Но насчет науки вы неправы. Дорогой мой, откройте любой Американский физический журнал и вы увидите, столько ссылок на советских ученых…
— Русских, а не советских. Хорошо, я допускаю, что могу быть неправ.
— Борис строго посмотрел на академика. — Вы сможете помочь нашей группе рассчитать напряжения, возникающие в деталях?
— Да о чем разговор, Боря, с удовольствием. Сразу же этим займусь. А в чем проблема?
— Мы уже год не можем решить, делать ли в наших стендах отверстия. — Услышав в голосе академика готовность к сотрудничеству, Борис явно убавил жесткости в голосе и с увлечением начал описывать проблему. — Ефим сам колеблется, четыре дырки просверлить или шесть, так что необходим теоретический расчет.
— Это школьная задачка, я завтра же все рассчитаю. — Неприятное чувство, вызванное нетерпимостью Бориса и упоминанием о комиссарах из еврейских местечек не покидало академика.
Всю дорогу Борис деловым тоном объяснял технические проблемы компании Пусика, и у академика слегка пошла кругом голова. Он даже не заметил, как и когда они подъехали к просторному дому со стеклянной террасой.
— Привет, привет, — навстречу ему вышел мужчина примерно его возраста со слегка отвисшей нижней губой и ироничным взглядом. Одет он был в вытертые джинсы и просторную футболку. — Жора про тебя рассказывал. Спасибо, Боря помог мне, тебя подвез, я сегодня со своими идиотами разбирался. Ну что, отказывался, упирался, а эти сволочи все-таки тебя довели, верно?
— Да, Ефим, честно говоря, не хочется про это вспоминать. У меня только одна мечта: если удастся создать здесь маленькую группку, перетащить хотя-бы одного или двух моих ребят, наладить работу, то моя жизнь не пропала!
— Сделаем все, всех перетащим! — Ефим почему-то слегка поморщился. — Это пустяки, не в этом главное. Ты понимаешь, я уже скоро двадцать лет как в этой стране. Ты видишь, я всего добился. Кем я был в Союзе? Пархатым жидом, вот кем. Любая мразь могла меня по стенке размазать и топтать меня ногами. Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить, сколько унижений, как меня не посадили, до сих пор ума не приложу. И вот я уехал, нищий, оборванец. Как сейчас помню, приехал в Вену, и у меня пять долларов в кармане. И в Америку приехал у меня немногим больше было. Ты понимаешь, я всего добился своей головой и руками. У меня есть все, и этого хватит на сто таких жизней. Теперь самая последняя мразь в Москве, которая меня разорвать на куски была готова, на коленях ко мне приползет и будет ноги лизать, потому что они в дерьме плавают, как им и полагается по заслугам. Все встало на свои места, и поэтому Америка великая страна. Я тебе это говорю, потому что вижу, что ты чем-то на меня похож. У тебя тоже все получится, я чувствую.
— Спасибо, Ефим, — академик был тронут.
— Так вот, мне это все никакой радости не приносит. Нет, интересно, конечно, деньги, работа, но ведь пора и о душе подумать. Никто не вспомнит меня через двадцать лет, все эти железки, все изменится, придут другие технологии. Поэтому у меня мечта: помочь хорошим, талантливым людям, по которым советская власть прошлась паровым катком. Вот тебе, взять и помочь, ведь должно быть у людей хоть какое-то вознаграждение за их муки, верно?
— Ефим, мне по правде не верится, что это все на самом деле происходит со мной.
— Да, — Ефим усмехнулся, — бывают такие моменты в жизни, когда оказывается, что мечта сбывается. И ты знаешь, у тебя бывало так? Она сбывается, и ты сам не веришь, что все это произошло. Ну, — он на секунду задумался, — как будто ты шел по полю и нашел золотой слиток. Поднял его, смотришь и не можешь поверить, ощупываешь его пальцами, он такой чуть пористый, с буграми, шершавый, поблескивает, и вот ты держишь его и медленно начинаешь понимать: «Да, да, это я, и я не сплю, и все это на самом деле».
— Ефим, — академик почувствовал подъем, — вы не можете себе представить, как я вам благодарен. Я хочу сказать, что в общем-то я не привык брать и не отдавать долги, так что я с большим удовольствием помогу вашей компании с расчетами. Борис упоминал про какие-то отверстия…
— Слушай, Слушай! — Ефим начал раздражаться. — Пошли Бориса к чертовой матери. Сопляк паршивый! Он же фашист, ему бы зоной или шарашкой руководить. Я его терплю только потому, что он делу полезен. Я про что говорю, хочешь помочь делу, я буду рад. Посчитай нам напряжения в деталях. А вообще я хочу создать научный центр под твоим руководством. Вытащим твоих ребят, сделаем вначале небольшую лабораторию. Здесь такое место, тысячи компаний, университеты, это центр мировой науки! Ты что думаешь, и Стэнфорд так начинался, и Принстон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106