Такой корабль есть.
Он удивился, что она назвала его корабль, и вздумал пошутить.
- Как же, на прошлой неделе встретили.
- Правду, в самом деле? - спросила она и побледнела.
- Правду. - Не врешь?
- Ей-богу,- побожился он.
- Ну, а не видал ты там 1000 Селестина Дюкло? - спросила она.
- Селестина Дюкло? - повторил он и удивился и испугался даже. Откуда могла она знать его имя?
- А его разве знаешь? - спросил он. Видно было, что и она чего-то испугалась.
- Нет, не я, а женщина тут одна его знает.
- Какая женщина? Из этого дома?
- Нет, тут поблизости.
- Где же поблизости?
- Да недалеко.
- Кто же она такая?
- Да просто женщина, такая же, как. я.
- А зачем же он ей нужен?
- Почем же я знаю. Может, землячка его.
Они пытливо смотрели прямо в глаза друг другу.
- Хотелось бы мне повидаться с этой женщиной,- сказал он.
- А зачем? Сказать что хочешь?
- Сказать...
- Что сказать?
- Сказать, что видел Селестина Дюкло.
- А ты видел Селестина Дюкло? И жив он, здоров?
- Здоров. А что?
Она замолчала, опять собираясь с мыслями, и потом тихо сказала:
- А куда же идет "Богородица-Ветров"?
- Куда? В Марсель.
- Правду?! -вскрикнула она.
- Правду.
- И ты знаешь Дюкло?
- Да ведь сказал, что знаю. Она подумала.
- Так, так. Это хорошо,- тихонько сказала она.
- Да зачем он тебе?
- А коли увидишь его, ты ему скажи... Нет, не надо.
- Да что?
- Нет, ничего.
Он смотрел на нее и тревожился все больше и больше.
- Да ты-то знаешь его? - спросил он.
- Нет, не знаю.
- Так зачем же он тебе?
Она, не отвечая, вдруг вскочила и побежала к конторке, за которой сидела хозяйка, взяла лимон, разрезала его, надавила соку в стакан, потом налила туда воды и подала Селестину.
- На, выпей-ка,- сказала она и села, как и прежде сидела, ему на колени.
- Это зачем? - спросил он, взяв от нее стакан.
- Чтоб хмель прошел. Потом скажу. Пей. Он выпил и утер рукавом губы.
- Ну, говори, я слушаю.
- Да ты не скажешь ему, что меня видел, не скажешь, от кого слышал то, что скажу?
- Ну хорошо, не скажу.
- Побожись! Он побожился.
- Ей-богу?
- Ей-богу.
- Так ты ему скажи, что его отец умер и мать померла, брат тоже помер. Горячка была. В один месяц все трое померли.
Дюкло почувствовал, что вся кровь его стеснилась у сердца. Несколько минут просидел он молча, не зная, что сказать, потом выговорил:
- И ты верно знаешь?
- Верно.
- Кто ж тебе сказал? .
Она положила руки ему на плечи и посмотрела прямо в глаза.
- Побожись, что не разболтаешь.
- Ну, побожился. Ей-богу.
- Я сестра ему.
- Франсуаза! - вскрикнул он. Она пристально посмотрела на него и тихо-тихо пошевелила губами, почти не выпуская слов:
- Так это ты, Селестин!!
Они не шевелились, замерли, как были, смотря в глаза друг другу.
А вокруг них остальные орали пьяными голосами. Звон стаканов, стук ладонями и каблуками и пронзительный визг женщин перемешивались с гамом песен.
- Как же это так? - тихо, так тихо, что даже она едва-едва разобрала его слова, проговорил он. Глаза ее вдруг налились слезами.
- Да так, померли. Все трое в один месяц,- продолжала она. - Что ж мне было делать? Осталась я одна. В аптеку да к доктору, за похороны троих... продала, что было вещей, расплатилась и осталась в чем была. Пост f04 упила в прислуги к барину Кашо... помнишь, хромой такой? Мне. только что пятнадцать лет минуло, мне ведь и четырнадцати еще не было, когда ты-то уехал. С ним согрешила... Дура ведь наша сестра. Потом в няньки поступила к нотариусу, он тоже. Сначала взял на содержание, жила на квартире. Да недолго. Бросил он меня, я три дня не евши жила, никто не берет, и поступила вот сюда, как и прочие.
Она говорила, и слезы ручьем текли у ней из глаз, из носа, мочили щеки и вливались в рот.
- Что ж это мы наделали! - проговорил он.
- Я думала, и ты тоже умер,- сказала она сквозь слезы. - Разве это от меня,- прошептала она.
- Как же ты меня не узнала? - так же шепотом сказал он.
- Я не знаю, я не виновата,- продолжала она и еще пуще заплакала.
- Разве я мог узнать тебя? Разве ты такая была, когда я уехал? Ты-то как не узнала? Она с отчаянием махнула рукой.
- Ах! я их столько, этих мужчин, вижу, что они мне все на одно лицо.
Сердце его сжималось так больно и так сильно, что ему хотелось кричать и реветь, как маленькому мальчику, когда его бьют.
Он поднялся, отстранил ее от себя и, схватив своими большими матросскими лапами ее голову, пристально стал вглядываться в ее лицо.
Мало-помалу он узнал в ней, наконец, ту маленькую, тоненькую и веселенькую девочку, которую он оставил дома с теми, кому она закрыла глаза.
- Да, ты Франсуаза! сестра! - проговорил он. И вдруг рыдания, тяжелые рыдания мужчины, похожие на икоту пьяницы, поднялись в его горле. Он отпустил ее голову, ударил по столу так, что стаканы опрокинулись и разлетелись вдребезги, и закричал диким голосом.
Товарищи его обратились к нему и уставились на него.
- Вишь, как надулся,- сказал один.
- Будет орать-то,- сказал другой.
- Эй! Дюкло! Что орешь? Идем опять наверх,- сказал третий, одной рукой дергая Селестина за рукав, а другой обнимая свою хохотавшую, раскрасневшуюся, с блестящими черными глазами подругу в шелковом розовом открытом лифе.
Дюкло вдруг замолк и, затаив дыхание, уставился на товарищей. Потом с тем странным и решительным выражением, с которым, бывало, вступал в драку, он, шатаясь, подошел к матросу, обнимавшему девку, и ударил рукой между им и девкой, разделяя их.
- Прочь! разве не видишь, она сестра тебе! Все они кому-нибудь да сестры. Вот и эта, сестра Франсуаза. Ха-ха-ха-ха!.. - зарыдал он рыданиями, похожими на хохот, и он зашатался, поднял руки и грянулся лицом на пол, и стал кататься по полу, колотясь о него и руками и ногами, хрипя, как умирающий.
- Надо его уложить спать,- сказал один из товарищей,- а то как бы на улице не засадили его.
И они подняли Селестина и втащили наверх в комнату Франсуазы и уложили его на ее постель.

1 2