Девочка тринадцати лет, красоточка, стояла, открыв ротик и выпучив глаза, рядом с матерью. Мальчишка лет шести, держась за юбку матери, не спуская глаз, смотрел на мертвого отца.
Из соседней двери вышли чиновник, офицер, доктор и писец с бумагами. За ними шел солдат, тот, который убил. Он вошел бойко вслед за начальством, но как только он увидал мертвеца, он вдруг побледнел, щеки его задергались и он опустил голову и замер. Когда же чиновник спросил его, тот ли это человек, который бежал через границу и в которого он стрелял, он не мог ответить. Его зубы зашлепали, подбородок запрыгал. "Так то-то-чно",- проговорил он и так и не мог сказать, как хотел: так точно, ваше высокоблагородие.
Чиновники переглянулись между собою и стали что-то записывать.
- А вот благодетельные действия 1000 того же положения:
В нелепо-роскошной комнате сидели за вином два человека: один старый, седой, другой молодой еврей. Молодой держал пачку денег и торговался. Он покупал контрабандный товар.
- Ведь вам недорого стало, сказал он, улыбаясь.
- Да, а риск...
................................
- Да, это ужасно,- сказал молодой царь,- но что же делать? Ведь это необходимо.
Спутник ничего не ответил и опять только сказал: "Пойдем",- и опять наложил руку.
Когда он очнулся, он был в каком-то доме в небольшой комнатке, освещенной лампой с абажуром. За столом сидела женщина и шила, мальчик лет восьми, с ногами на кресле, повалившись на стол, рисовал, студент читал вслух. В комнату шумно вошли отец и дочь.
- Вот ты подписал указ о продаже вина,- сказал спутник.
- Ну что? - спросила жена.
- Едва ли он останется жив.
- Да что же?
- Опоили вином.
- Да не может быть! - вскрикнул сын. - Ваньку Морошкина, да ведь ему девять лет.
- Что же ты сделал? - спросила жена мужа.
- Сделал, что можно было: дал рвотное, поставил горчичники. Все признаки белой горячки.
- Да в доме-то все, все пьяные, одна Анисья еще кое-как держится, тоже пьяна, но не совсем,- сказала дочь.
- Что же твое общество трезвости? - сказал студент сестре.
- Да что же можно сделать, когда их со всех сторон спаивают. Папа хотел закрыть кабак,- оказывается, что нельзя по закону. Но мало того, когда я убеждала Василья Ермилина, что стыдно держать кабак, спаивать народ, он мне отвечал, и, очевидно, с гордостью, что срезал меня при народе: "А как же патент дается с орлом от государя императора. Коли бы плохое дело было, не было бы на то царского указа".
- Ужасно. Вся деревня третий день пьяна. И это праздник. Страшно подумать. Доказано, что вино никогда не полезно, всегда вредно, доказано, что это яд, доказано, что 0,99 преступлений совершаются от пьянства, доказано, что в странах, где прекращено пьянство, как в Швеции, у нас в Финляндии, тотчас поднялась и нравственность и благосостояние и что все это можно сделать нравственным влиянием. И у нас та сила, которая имеет высшее влияние, правительство, царь, чиновники, распространяют пьянство, главный доход получают с пьянства народа, сами пьют. Пьют тосты за здоровье. "Пью за здоровье полка!" и т. п. Попы, архиереи пьют.
Спутник опять притронулся рукой до молодого царя, и опять он забылся и, когда проснулся, увидал себя в избе. С красным лицом и налитыми кровью глазами с опущенными зрачками сорокалетний мужик бешено молотил руками по лицу старика. Старик закрывался одной рукой, другой же, вцепившись за бороду, не выпускал ее.
- Ты отца бить.
- А мне все одно в Сибирь, убью.
Женщины выли. В избу вломилось пьяное начальство и разняло отца с сыном. У сына была вырвана борода, у отца сломана рука. В сенях пьяная девка отдавалась пьяному старому мужику.
- Это звери,- сказал молодой царь.
- Нет, это дети.
Опять прикосновение руки, и опять молодой царь очнулся еще в новом месте. Место это была камера мирового судьи. Мировой судья - жирный, плешивый человек, с висящим двойным подбородком, в цепи, только что встал и читал громким голосом свое решение. Толпа мужиков стояла за решеткой. Оборванная женщина сидела на лавочке и не встала. Сторож толкнул ее.
- Заснула. Встань.
Женщина встала.
- По указу его императорского величества,- читал мировой свое решение. Дело было в том, что эта самая женщина, проходя мимо гумна помещика, унесла полснопа овса. Мировой судья приговорил ее к двум месяцам тюрьмы. Тут же сидел тот самый помещик, у которого был украден овес. Когда судья о 1000 бъявил перерыв, помещик подошел к судье и пожал ему руку. Судья что-то поговорил с ним. Следующее дело было дело о самоваре... Потом о порубке.
В окружном суде шло дело о крестьянах, отогнавших станового.
Опять забвение и пробуждение в деревне, голодные, холодные ребята корчемщицы и любовник, у порубщика, и надрывная рабою жены мужика, отпихнувшего станового.
Опять новая картина: в Сибири в остроге секут плетьми бродягу.
Вот следствие прямое распоряжений по министерству юстиции.
Опять забвение, и новая картина. Еврейская семья часовщика за то, что он беден, выгоняется. Жиденята ревут. Исаак не может переварить, что рядом оставляют. Полицеймейстер берет взятку, берет и губернатор тонкую взятку.
Вот собирают подати. Продажа в деревне коровы. Взятки эти же исправника с фабриканта, который не платит.
А вот волостной суд и исполнение суда - розги.
- Илья Васильевич, нельзя ли избавить?
- Нет.
Заплакал.
- Христос терпел и нам велел.
Штундистов разгоняют. Не венчают и не хоронят лютеранина. А вот распоряжение проезда царского. На грязи, холоду, без пищи сидят и ругаются. А вот распоряжение по учреждениям императрицы Марии: разврат воспитательных домов. А вот памятник церковного воровства. А вот усиленная охрана. Обыск, женщины. Высылка, пересыльный замок. А вот виселица за убийство приказчика. А вот следствия военных распоряжений. Несут мундир и смеются. Набор. Берут последних кормильцев и оставляют миллионерам для прокормления родителей их сыновей. Университетских, учителей, музыкантов освобождают, а даровитых, поэтичных берут.
А вот солдатки с их распутством, а вот солдаты с их распутством и разносом сифилиса.
И вот он бежит. И вот его судят. Судят за то, что ударил офицера, оскорбившего его мать. Казнят. А этих судят за то, что не стреляли. А бежавшего - в дисциплинарный, и там секут насмерть. А вот этого за ничто секут и сыпят солью - и он умирает. А вот деньги солдатские, - пить, распутничать, карты и гордость...
А вот общий уровень благосостояния народа: заморыши дети, вырождающиеся племена, жилье с животными, непрестанная тупая работа, покорность и уныние.
И вот они, министры, губернаторы,- только корыстолюбие, честолюбие, тщеславие и желание приобрести важность и запугать.
- Да где ж люди?
- А вот они где.
Вот в ссылках одинокие, замершие или озлобленные. Вот на каторге, где секут женщин.
1 2 3
Из соседней двери вышли чиновник, офицер, доктор и писец с бумагами. За ними шел солдат, тот, который убил. Он вошел бойко вслед за начальством, но как только он увидал мертвеца, он вдруг побледнел, щеки его задергались и он опустил голову и замер. Когда же чиновник спросил его, тот ли это человек, который бежал через границу и в которого он стрелял, он не мог ответить. Его зубы зашлепали, подбородок запрыгал. "Так то-то-чно",- проговорил он и так и не мог сказать, как хотел: так точно, ваше высокоблагородие.
Чиновники переглянулись между собою и стали что-то записывать.
- А вот благодетельные действия 1000 того же положения:
В нелепо-роскошной комнате сидели за вином два человека: один старый, седой, другой молодой еврей. Молодой держал пачку денег и торговался. Он покупал контрабандный товар.
- Ведь вам недорого стало, сказал он, улыбаясь.
- Да, а риск...
................................
- Да, это ужасно,- сказал молодой царь,- но что же делать? Ведь это необходимо.
Спутник ничего не ответил и опять только сказал: "Пойдем",- и опять наложил руку.
Когда он очнулся, он был в каком-то доме в небольшой комнатке, освещенной лампой с абажуром. За столом сидела женщина и шила, мальчик лет восьми, с ногами на кресле, повалившись на стол, рисовал, студент читал вслух. В комнату шумно вошли отец и дочь.
- Вот ты подписал указ о продаже вина,- сказал спутник.
- Ну что? - спросила жена.
- Едва ли он останется жив.
- Да что же?
- Опоили вином.
- Да не может быть! - вскрикнул сын. - Ваньку Морошкина, да ведь ему девять лет.
- Что же ты сделал? - спросила жена мужа.
- Сделал, что можно было: дал рвотное, поставил горчичники. Все признаки белой горячки.
- Да в доме-то все, все пьяные, одна Анисья еще кое-как держится, тоже пьяна, но не совсем,- сказала дочь.
- Что же твое общество трезвости? - сказал студент сестре.
- Да что же можно сделать, когда их со всех сторон спаивают. Папа хотел закрыть кабак,- оказывается, что нельзя по закону. Но мало того, когда я убеждала Василья Ермилина, что стыдно держать кабак, спаивать народ, он мне отвечал, и, очевидно, с гордостью, что срезал меня при народе: "А как же патент дается с орлом от государя императора. Коли бы плохое дело было, не было бы на то царского указа".
- Ужасно. Вся деревня третий день пьяна. И это праздник. Страшно подумать. Доказано, что вино никогда не полезно, всегда вредно, доказано, что это яд, доказано, что 0,99 преступлений совершаются от пьянства, доказано, что в странах, где прекращено пьянство, как в Швеции, у нас в Финляндии, тотчас поднялась и нравственность и благосостояние и что все это можно сделать нравственным влиянием. И у нас та сила, которая имеет высшее влияние, правительство, царь, чиновники, распространяют пьянство, главный доход получают с пьянства народа, сами пьют. Пьют тосты за здоровье. "Пью за здоровье полка!" и т. п. Попы, архиереи пьют.
Спутник опять притронулся рукой до молодого царя, и опять он забылся и, когда проснулся, увидал себя в избе. С красным лицом и налитыми кровью глазами с опущенными зрачками сорокалетний мужик бешено молотил руками по лицу старика. Старик закрывался одной рукой, другой же, вцепившись за бороду, не выпускал ее.
- Ты отца бить.
- А мне все одно в Сибирь, убью.
Женщины выли. В избу вломилось пьяное начальство и разняло отца с сыном. У сына была вырвана борода, у отца сломана рука. В сенях пьяная девка отдавалась пьяному старому мужику.
- Это звери,- сказал молодой царь.
- Нет, это дети.
Опять прикосновение руки, и опять молодой царь очнулся еще в новом месте. Место это была камера мирового судьи. Мировой судья - жирный, плешивый человек, с висящим двойным подбородком, в цепи, только что встал и читал громким голосом свое решение. Толпа мужиков стояла за решеткой. Оборванная женщина сидела на лавочке и не встала. Сторож толкнул ее.
- Заснула. Встань.
Женщина встала.
- По указу его императорского величества,- читал мировой свое решение. Дело было в том, что эта самая женщина, проходя мимо гумна помещика, унесла полснопа овса. Мировой судья приговорил ее к двум месяцам тюрьмы. Тут же сидел тот самый помещик, у которого был украден овес. Когда судья о 1000 бъявил перерыв, помещик подошел к судье и пожал ему руку. Судья что-то поговорил с ним. Следующее дело было дело о самоваре... Потом о порубке.
В окружном суде шло дело о крестьянах, отогнавших станового.
Опять забвение и пробуждение в деревне, голодные, холодные ребята корчемщицы и любовник, у порубщика, и надрывная рабою жены мужика, отпихнувшего станового.
Опять новая картина: в Сибири в остроге секут плетьми бродягу.
Вот следствие прямое распоряжений по министерству юстиции.
Опять забвение, и новая картина. Еврейская семья часовщика за то, что он беден, выгоняется. Жиденята ревут. Исаак не может переварить, что рядом оставляют. Полицеймейстер берет взятку, берет и губернатор тонкую взятку.
Вот собирают подати. Продажа в деревне коровы. Взятки эти же исправника с фабриканта, который не платит.
А вот волостной суд и исполнение суда - розги.
- Илья Васильевич, нельзя ли избавить?
- Нет.
Заплакал.
- Христос терпел и нам велел.
Штундистов разгоняют. Не венчают и не хоронят лютеранина. А вот распоряжение проезда царского. На грязи, холоду, без пищи сидят и ругаются. А вот распоряжение по учреждениям императрицы Марии: разврат воспитательных домов. А вот памятник церковного воровства. А вот усиленная охрана. Обыск, женщины. Высылка, пересыльный замок. А вот виселица за убийство приказчика. А вот следствия военных распоряжений. Несут мундир и смеются. Набор. Берут последних кормильцев и оставляют миллионерам для прокормления родителей их сыновей. Университетских, учителей, музыкантов освобождают, а даровитых, поэтичных берут.
А вот солдатки с их распутством, а вот солдаты с их распутством и разносом сифилиса.
И вот он бежит. И вот его судят. Судят за то, что ударил офицера, оскорбившего его мать. Казнят. А этих судят за то, что не стреляли. А бежавшего - в дисциплинарный, и там секут насмерть. А вот этого за ничто секут и сыпят солью - и он умирает. А вот деньги солдатские, - пить, распутничать, карты и гордость...
А вот общий уровень благосостояния народа: заморыши дети, вырождающиеся племена, жилье с животными, непрестанная тупая работа, покорность и уныние.
И вот они, министры, губернаторы,- только корыстолюбие, честолюбие, тщеславие и желание приобрести важность и запугать.
- Да где ж люди?
- А вот они где.
Вот в ссылках одинокие, замершие или озлобленные. Вот на каторге, где секут женщин.
1 2 3